Страница 105 из 143
— Тогда идите за мной; дорогу я знаю и буду вам проводником.
— Ступайте, — сказал Генрих, — я за вами.
Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел вдоль широкого закрая крыши, служившего водосточным желобом, в конце которого сходились две крыши; туда же выходила мансарда без окон чужого, необитаемого чердака.
— Сир, вы в безопасности, — сказал Ла Моль.
— Ага! Тем лучше, — ответил Генрих и вытер бледный, покрытый капельками пота лоб.
— Теперь все пойдет как по маслу, — сказал Ла Моль. — С чердака лестница ведет в коридор, а коридор — на улицу. Я проделал, сир, весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
— Тогда вперед! — сказал Генрих.
Ла Моль первым проник в настежь раскрытое чердачное окно, дошел до притворенной двери, открыл ее, очутился на верхней ступеньке винтовой лестницы и, сунув в руку королю Наваррскому веревку, служившую поручнями, сказал:
— Спускайтесь, сир.
На середине лестницы Генрих остановился у окошка, выходившего во двор гостиницы "Путеводная звезда". Было видно, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты — одни со шпагами в руках, другие — с факелами. Вдруг король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.
— Бедный юноша, — сказал Генрих, — преданная и честная душа.
— Заметьте, ваше величество, — отозвался Ла Моль, — он совершенно спокоен, честное слово; смотрите, он даже смеется. А де Муи, как вам известно, смеется редко: наверняка он придумал какой-то выход.
— А этот молодой человек, который был с вами?
— Граф Коконнас? — спросил Ла Моль.
— Да, граф Коконнас, — что с ним?
— О, за него я спокоен. Увидав солдат, он меня только и спросил: "Мы чем-нибудь рискуем?" "Головой," — ответил я. "А ты сумеешь спастись?" — "Надеюсь". "И я тоже!" — ответил он. Клянусь вам, сир, он спасется. Если Коконнаса когда-нибудь и схватят, то только потому, что это будет нужно ему самому — ручаюсь вам!
— В таком случае все хорошо; постараемся добраться до Лувра.
— Боже мой, да это совсем просто, сир: закутаемся в плащи и выйдем на улицу; она полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных горожан.
В самом деле, дверь оказалась незаперта, и единственное, что мешало Генриху и Ла Молю выйти, — это толпа, затопившая всю улицу.
Тем не менее им удалось протиснуться в переулок Аверон; но, попав оттуда на улицу Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л’Осеруа идет де Муи, окруженный конвоем под предводительством командира охраны де Нансе.
— Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, — сказал король Наваррский. — Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты… У всех входящих будут спрашивать имена; а если я войду после де Муи, то будет очень вероятно, что я был с ним.
— Так что же, сир, — сказал Ла Моль, — проникните в Лувр другим путем.
— Каким же чертом я туда проникну?
— А разве для вашего величества не существует окно королевы Наваррской?
— Святая пятница! — воскликнул Генрих. — Ваша правда, граф. А я и позабыл об этом!.. Да, но как дать знать королеве?
— О-о! Ваше величество, — сказал Ла Моль, почтительно кланяясь, — вы бросаете камешки так метко…
VII
ДЕ МУИ ДЕ СЕН-ФАЛЬ
Екатерина на этот раз все так хорошо предусмотрела, что была уверена в успехе.
Ввиду этого, около десяти часов вечера, убедившись, что королева Наваррская ничего не подозревает — так оно и было — о заговоре против ее мужа, королева-мать отпустила Маргариту, а сама прошла к королю с просьбой, чтобы он не ложился спать. Заинтригованный тем, что лицо матери, вопреки ее обычной скрытности, сияло торжеством, Карл стал расспрашивать Екатерину, на что она ответила:
— Могу сказать вашему величеству одно: сегодня вечером вы избавитесь от двух злейших своих врагов.
Король повел бровью, как бы говоря самому себе: "Хорошо, посмотрим", и, посвистав крупной борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе и положила свою тонкую умную морду ему на колени, Карл стал ждать.
Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
— Что за шум? — спросил Карл, сдвинув брови, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.
— Пустяки, просто сигнал, — ответила Екатерина.
— А что означает этот сигнал?
— Он означает, что с этой минуты, сир, единственный ваш настоящий враг уже не может вам вредить.
— Там убили человека? — спросил Карл, бросая на мать властный взгляд, говоривший: "Смертная казнь и помилование — два неотъемлемых атрибута королевской власти".
— Нет, сир; только арестовали двух человек.
— Ох! — пробормотал Карл. — Эти вечные тайные козни, вечные каверзы — и все без ведома короля. Смерть дьяволу! Матушка, я уже взрослый, настолько взрослый, что могу сам охранить себя и не нуждаюсь ни в няньках, ни в детских помочах. Ехали бы в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь, говорю вам, напрасно вы играете в эту игру!
— Сын мой, — сказала Екатерина, — я в последний раз вмешиваюсь в ваши дела. Но дело было начато давно, и вы все время обвиняли меня напрасно, поэтому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что была права.
В эту минуту несколько человек остановились в вестибюле, и было слышно, как небольшой отряд стрелков со стуком опустил мушкеты на пол.
Почти сейчас же вслед за этим господин де Нансе попросил позволения войти к королю.
— Пусть войдет, — оживившись, ответил Карл.
Господин де Нансе вошел, поклонился королю и, обращаясь к Екатерине, сказал:
— Мадам, приказания вашего величества исполнены: он взят.
— Как "он"? — воскликнула Екатерина в недоумении. — Разве вы захватили только одного?
— Он был один, мадам.
— Он защищался?
— Нет, спокойно ужинал в комнате и при первом требовании отдал свою шпагу.
— Кто такой? — спросил король.
— Сейчас увидите, — сказала Екатерина. — Господин де Нансе, введите арестованного.
Через пять минут ввели де Муи.
— Де Муи! — воскликнул король. — В чем дело?
— Сир! — совершенно спокойно отвечал де Муи. — Если ваше величество соблаговолит разрешить мне, я задам тот же вопрос.
— Вместо этого, господин де Муи, — сказала Екатерина, — будьте добры сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, не подчинившись приказу его величества, как и подобало такому мятежнику, убил двух королевских стражей и ранил Морвеля?
— Да, в самом деле, — сказал Карл, нахмурившись, — не знаете ли вы, господин де Муи, имя этого человека?
— Знаю, сир. Ваше величество желает знать, как его зовут?
— Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
— Сир, его зовут де Муи де Сен-Фаль.
— Это были вы?!
— Я собственной персоной.
Екатерина, изумленная такой смелостью, сделала шаг по направлению к молодому человеку.
— А как же вы осмелились не подчиниться приказу короля? — спросил Карл.
— Прежде всего, сир, я даже не знал, что был приказ вашего величества; затем я видел только одно, вернее — только одного человека: Морвеля, убийцу адмирала и моего отца. Я вспомнил, что года полтора назад вот в этой комнате, где мы собрались вечером двадцать четвертого августа, вы, ваше величество, обещали всем и лично мне судить убийцу; но поскольку с тех пор произошли крупные события, я подумал, что короля, помимо его воли, отвлекли от его намерений. Увидав Морвеля прямо перед собой, я был убежден, что мне его послало само Небо. Остальное вашему величеству известно: я ударил его шпагой, как убийцу, и стрелял в его людей, как в разбойников.
Карл не ответил ни слова; благодаря своей дружбе с Генрихом он с некоторого времени стал смотреть на многое по-другому, и нередко — с ужасом. Королева-мать уже давно отметила про себя высказывания своего сына о Варфоломеевской ночи, похожие на угрызения совести.