Страница 49 из 79
— Это имена страдалок-влюблешек, — объяснила мне Ира Г. — Девчоночью дружбу так и называют: влюблешки, страдалки, половинки. Парочки ходят вместе в кино, пишут друг другу любовные записки, целуются по углам. Пацаны (девчонки, которые исполняют роль парней) стараются изменить походку, делают мужскую стрижку. Пацаны носят красные гребешки, а девчонки бантики завязывают. Та, которая страдает, обязательно носит бирочку (нагрудная нашивка с фамилией) своей страдалки.
И потому сразу видно, кто с кем страдает.
Те, кто не поддался соблазну или насилию на малолетке (есть немало свидетельств, подтверждающих, что сожительство протекает там в некоторых случаях после физического принуждения), не выстаивают позже. В особенности, если впереди большой срок.
— Я ехала с малолетки на взрослую зону и понравилась одной женщине. Она была очень похожа на мужчину, красивая, — продолжала Ирина Г. — Она всячески пыталась меня завлечь. Я ночами не спала: и страшно было, и хотелось. Однажды чувствую: она лежит рядом и осыпает меня ласками. Она, конечно, добилась своего. Я отдалась. Относилась она ко мне хорошо. Я была для нее, как ребенок. Я была с ней долго, около четырех месяцев. Потом очень тяжело было расставаться. Казалось, что без нее я уже не проживу. Может быть, это покажется диким, но я полюбила. Она так преподнесла постель, что мужчина, будь он хоть Ален Делон, мне был бы не нужен. После этого мне стала необходимой эта жизнь. Мы ведь здесь ограничены в ласке. Хочется какого-то расслабления.
— Я работаю в колонии больше десяти лет, — говорила мне одна воспитательница. — Умом смирилась с этим безобразием, а душой не принимаю. «Вам не понять — вы не /побили», — оправдываются женщины. Меня от таких шуточек мутит. С отвращением ожидаю какое-нибудь мероприятие. Показываем, например, фильм «Интердевочка», чтобы потом провести диспут. Вот, мол, как нехорошо заниматься проституцией. Но потом я должна отблагодарить их за то, что они провели дискуссию, устроить для них танцы. Иначе в следующий раз меропоиятие будет сорвано. И вот они начинают шоркаться. Это их слово, не мое. Такие объятия, такие поцелуи, так тискают друг дружку — это надо видеть. Ну а потом — по углам. А руки-то не у всех чистые… У семидесяти процентов осужденных женщин — грибковые заболевания…
«Гомосекс {так здесь называют лесбийскую любовь) — страшная вещь». Эти слова я слышал от многих старых арестанток. И это в самом деле так. Девчонка (молодая женщина) совершает пустячное или случайное, единственное в своей жизни преступление, но, втянутая в гомосекс, перерождается психологически, совершает на почве «любви» новые преступления.
Мне рассказывали десятки историй о «любовных треугольниках» и невероятно циничных и жестоких способах мести за «измену». В одном случае «он» использовал во время близости вьетнамский бальзам, от которого слабая половина осатанела от боли. В другом случае изменщица была насильственно пострижена и привязана к мусорному ящику.
Ради сохранения «любви» молодая и красивая женщина (она, а не «он» чаще всего проявляет верность) идет на любые нарушения режима. Чтобы «ублажать мужа», ворует на лагерном производстве пошивочный материал, продает его, чтобы купить чай или тео-федрин. Если партнершу сажают в штрафной изолятор, другая половина готовится встретить ее хорошим угощением и принятием какого-нибудь наркотика.
Если партнерша попадает в помещение камерного типа (ПКТ) на шесть месяцев, половина не выдерживает длительной разлуки. И совершенно сознательно идет на серьезное нарушение режима, только бы тоже попасть в ПКТ. Ее, естественно, сажают в другую камеру. И тогда партнерши идут на все, требуя, чтобы их соединили. Режут себя, глотают ложки, вскрывают вены, покушаются на самоубийство.
К одной женщине приехал взрослый сын, которого она не видела с тех пор, как сдала в детский дом. Администрация не знала, что делать. Эта женщина уже использовала свое право на одно трехсуточное свидание в год на сожительницу, которую ухитрилась вписать в личное дело под видом родственницы.
Некоторым парам, у которых сложились «глубокие отношения», жизнь в зоне становится невыносимой. Там они не имеют полной свободы для своей «любви». Их разводят по разным отрядам. С них не спускают глаз надзиратели и осведомительницы из числа арестанток. Если хотя бы у одной (у «него») впереди большой срок, они обе идут на то, чтобы провести эти годы в тюрьме: совершают хулиганское нападение на персонал, поджигают общежитие, покушаются на убийство какой-нибудь арестантки.
Если то или иное преступление, совершенное несовершеннолетней девчонкой (молодой женщиной) было случайным эпизодом в ее жизни, то заражение женским гомосексом делает ее психику неисправимо преступной. Развивается половая психопатия, истеричность, патологическое сладострастие, жестокость, атрофия материнского инстинкта, ненависть к нормальным женщинам, вызванная мыслью, что им доступы здоровые наслаждения. Лесбиянка уже не испытывает потребности начать нормальную жизнь. Даже стремление к свободе уже не имеет для нее прежней остроты.
Зараженная женским гомосексом и на свободе живет только с такой же женщиной. Перспектива снова попасть в колонию не очень пугает ни ту, ни другую. Поэтому они легко идут на новые преступления.
В некоторых колониях администрация, устав бороться, махнула рукой: делайте, что хотите, только выполняйте план. Давно подмечено: самые передовые бригады — те, где все разбились по стабильным парам.
Но сверху требуют бескомпромиссной борьбы, не отдавая отчета в том, что другим своим концом эта борьба бьет по тем, кто ее ведет. Стремление захватить парочку во время «лямура» превоащается в навязчивую страсть. Даже те, кто этой страсти не поддается, признают, что стали очень подозрительными, усматривая в обычных проявлениях нормального общения признаки сожительства. Постоянное муссирование темы лесбиянства вызывает у некоторых воспитательниц известный интерес, который немедленно подмечается опытными «сердцеедками», которые, подобно донжуанам, ведут счет своим «победам». Едва ли не в каждой колонии могут припомнить как минимум один факт совращения какой-нибудь сотрудницы. Не застрахованы от подобных ЧП и колонии для несовершеннолетних. Там тоже в роли «соблазнителя» выступают девчонки с мужским типом лица.
Ни одно негативное явление жизни осужденных нельзя ликвидировать по приказу, репрессиями. Его можно только видоизменить. Трудно застать парочку на месте любви. И потому ведется борьба с внешними признаками, которыми стараются себя выделить женщины, выполняющие роль мужчин.
Они укорачивают юбки, чтобы ходить в одних рейтузах, которые без юбки выглядят как брюки. Пытаются — с помощью косметики — придать лицу чисто мужские черты. Прическа у них, как правило, одного фасона — челкой. Они страшно стыдятся своего бюста и крепко перетягивают его, добиваясь почти полного высыхания грудных желез.
В некоторых колониях нарушением режима считается обыкновенное совместное чаепитие. Однохлебки (две совместно питающиеся женщины) автоматически расцениваются как бисексуальная пара. Зацикленный на «борьбе» персонал перестает сознавать, что есть и другие мотивы общения — потребность в дружбе, взаимной поддержке.
Мужчина довольно легко живет в неволе в одиночку. Женщине это не по силам. Она обязательно найдет для себя однохлебку. А следовательно, обязательно попадает под подозрение. И поэтому рассуждает так: «Даже если я буду чистой, мне все равно не поверят. Так лучше уж я буду иметь свои маленькие радости!»
Арестантки отличаются от арестантов и более развитой солидарностью. Мне приходилось выслушать немало историй, когда одна подруга (просто подруга) для того, чтобы поддержать другую, режет себя, вскрывает вены. Подобных примеров в мужских колониях почти нет. Но проявления тюремного товарищества опять-таки расценивается как свидетельство того, что «между ними что-то есть».
Преследование не столько самого лесбиянства, сколько его внешних признаков, которые часто бывают обманчивыми, привело к тому, что с каждым годом становится все больше взаимщиц, выполняющих женские и мужские функции попеременно. Подобные связи не требуют каких-то внешних отличительных признаков. И потому непонятно, как будет вестись борьба с этим новым явлением.