Воровской орден

Я далек от любования этой публикой. Я хочу только одного. Чтобы они знали, что кто-то видит их не в одном черном цвете. И чтоб их вечные враги перестали видеть их через очки ненависти. Ненависть — постоянное состояние души и тех и других. Ну и что это дает? Только еще большую ненависть. Когда я смотрел на Шурика-Устимовского и капитана, я видел не тюремного вора и мента, а двух русских мужиков. Но они смотрели друг на друга иначе…

— Знаете, сколько голов откручено по его приговорам?! — восклицал капитан, прикуривая очередную сигарету. — Это он сейчас спокойный, почти интеллигент. Потому что через несколько месяцев — ему на свободу. А что он будет там вытворять?! Это даже представить страшно. Нет, не своими руками. Это ему не нужно. За 24 года отсидки он наработал такой авторитет! Он будет только отдавать распоряжения своим «шестеркам». Уже приезжали из московского оперативного розыскного бюро (бывший шестой отдел, спе-диализировавшийся на борьбе с организованной преступностью. — В. Е.). Волнуются. Он ведь родом из Подмосковья. К вам, в столицу, поедет!

Только теперь я понял, почему так нервничает капитан. Не хочется ему, чтобы Шурик-Устимовский освободился.

Чисто теоретически я могу с ним согласиться. Для того, чтобы выиграть войну с преступностью, генералов уголовного мира надо держать взаперти. Но, во-первых, на свободе вырастают другие генералы. А во-вторых, это в США директор тюрьмы, видя, что преступник не исправился, может продлить ему срок заключения. У нас такого закона нет.

Есть только один способ и дальше держать Шурика за решеткой — вызвать его на скандал, унизить в чьем-нибудь присутствии, смертельно оскорбить. (Как вор в законе, он обязан будет ответить: то ли ответным словесным оскорблением, то ли рукоприкладством.) А еще лучше столкнуть его с другим заключенным. Сделать так, чтобы Шурик ударил его, порезал, а может быть и убил. Для Шурика это, в общем-то, дело знакомое. Он потому и сидит без выхода 24 года. Однажды ударил молотком другого заключенного. Другой раз ударил прапорщика. Но ведь именно такие методы удержания в неволе и создают атмосферу смертельной ненависти между заключенными и тюремщиками, равной которой нет, наверное, нигде в мире.

Я смотрел на Шурика и думал: как он не деградировал в результате многолетнего безделья, явно (от природы) человек активный, деятельный? Что помогло ему сохраниться? Вероятно, эта постоянная, ежедневная борьба с теми, кто пытался, заставить его измениться. Эта борьба за осуществление (при любых неблагоприятных условиях) своей власти над другими заключенными и есть работа тюремного вора в законе по кличке Шурик-Устимовский.

«Да выбрось ты свою паршивую «Астру», закури мои», — предложил капитану Шурик. «Спасибо, я привык к своим», — гордо отказался капитан.

«Ну, а если бы ты ему предложил?» — спросил я потом капитана. «Сигарету из рук мента вор в законе может взять. Это им теперь не возбраняется», — объяснил капитан.

Работа у капитана необычная. Другой такой, хотя бы приблизительно похожей, не знаю. Одна ее часть называется разложенческой. Что это такое, поясню на примерах. Идет кум по колонии и при других заключенных как бы невзначай бросает вору в законе: «Что-то ты давно ко мне не заходишь…».

Работа намеренно грубая. Но на психику действует. Хоть на йоту, но авторитет понижает. А если вор не послал подальше, не пошел за грубость в карцер, то вообще беда. И дело не в том, что куму поверили. (Если бы вор в самом деле на него работал, стал бы он так его подставлять!). Дело в том, что у каждого вора в законе есть в сообществе те, кто при удобном случае припомнит: вот, мол, как кум с тобой разговаривал, а ты только шуточкой ответил.

Разложить вора в законе — значит подорвать его авторитет, понизить преступный статус. С помощью только что приведенного приема это трудно. Тем более, что последнее время, сказал капитан, воры в законе разрешили себе поступать в том или ином случае так, как они считают нужным. Могут и чайку с кумом попить. Они — законодатели в своей среде. Как решат, так и будет.

В последние годы стержнем разложенческой работы стало создание воров-самозванцев. «Они подсовывают нам своих людей. Обычно это уголовные фраера. Изъявляют желание работать на оперчасть. А сами докладывают ворам о том, что узнают от нас. Так и пошло: они внедряют к нам, мы внедряем к ним. Такие, как Шурик, будут из нас, сотрудников, веревки вить, если я не создам им противовеса! — объяснил капитан. — Я просто вынужден делать своих воров в законе».

Самозванцем (сухарем) может быть и не вор в законе, а любой другой уголовный авторитет. Главное, чтобы он (по указанию кума) мог отменить забастовку или голодовку, убедил кого-то не уходить в побег, не дал убить кого-нибудь…

Пока сухарь действует, пока его не разоблачит какой-нибудь этапник, пока в ответ на запрос не придут авторитетные малявки (тюремные письма) с сообщением, что такого среди настоящих воров нет, сухарь успевает обрасти целым отрядом сторонников. На него придет приговор. За ним пойдет охота. Каждый, считающий себя близким к ворам, обязан будет его убить. Но охота пойдет и на тех, кто поддерживал сухаря. Никто с каждым по отдельности не будет разбираться. Не разглядел самозванца — отвечай! Чтобы выжить, выход один — держаться друг за друга. «Вог, пока они выясняют отношения, мы работаем и спим спокойно», — сказал капитан.

Пришедший этапом самозванец никогда не войдет в зону, если ему успевают сообщить, что там держат верх настоящие воры. Но и вор в законе откажется входить в зону, где правит самозванец. То же самое происходит в крытой. Вор боится сидеть в камере, где верх держит самозванец и его ребята. А самозванец скорее башку себе расшибет о бетонную стену, чем войдет в камеру, где сидит настоящий вор.

Прежде чем вызвать Шурика-Устимовского, капитан привел другого долгосрочника (прошляка, то есть бывшего вора в законе) и спросил его: «Ну-ка, скажи, кто в ком больше нуждается? Я — в вас или вы — во-мне?» «Конечно, мы в вас», — оторопело пробормотал заключенный. Этот же вопрос капитан задал потом Шурику. Шурик огрел капитана выразительным взглядом и промолчал. «Ладно, давай закурим твой «Бонд», — удовлетворенно предложил капитан. «Знай наших!» — говорил его взгляд.

Пока они сладко затягивались, я думал о своем. Я думал о том, что борьба со злом имеет смысл только тогда, когда дает ощутимые результаты. Но изводить воров в законе законными методами невозможно.

Вор в законе вынуждает тюремщиков делать то, чего он хочет, двумя способами. Либо он грозит остановить производство. (По его указанию заключенные не выйдут на работу.) Либо он грозит вскрыться — изрезать вены. Первое неприемлемо, потому что план — превыше всего. Второе неприемлемо, потому что, если вор в законе вскроется, его сторонники разобьют в щепки двери камер, тюрьму разнесут.

«Чем же они ломают дубовые двери?» — спросил я. «Столами, на которых едят», — отвечали мне. «Но эти столы прикручены к полу железными пластинами!» — «Они эти пластины перепиливают». — «Чем?» — «Обыкновенными иголками!»

Да, да! Иголками можно перепилить одну половину пластины, а другая потом легко доламывается.

Итак, для того, чтобы извести тюремных воров в законе, надо сделать две вещи — исключить отказ заключенных от работы и не дать пронести в тюрьму ни одной иголки. Отменить обязательный труд — можно. Но как быть с иголками?

1992 г.

ТВОРЦЫ ЗЛА

Андрей М.

Можно ли назвать их, даже самых умных, умными? Я уже говорил, что все «ВЗ» очень подозрительны. Неправая власть всегда подозрительна. Ну а подозрительность, как известно, это мудрость дураков. Настоящий ум подводит человека к потребности творить добро. В хитрости же всегда заложена какая-нибудь пакость по отношению к ближнему. Я нигде не читал, что лиса умная. Везде она хитрая, потому что делает пакости.