Бес сознания

Я, кстати, и сам весьма удивлен и откровенно не понимаю, что она могла в нем найти. Но и здесь мне подсказывает чутье, что все далеко не так просто, как кажется на первый взгляд.

— Ну что ж, — говорит мордатый, разводит руками, поджимает разочарованно губы и явно подводит Вована к тому, чтобы тот дал ему на лапу, как и намекал.

— Значит, все в порядке, начальник? Я могу идти? — начинает строить из себя дурачка Вова.

Оба милиционера от такого поворота и наглости тут же меняются в лицах.

Да твою ж мать! Ну не дурак ли?

Вот зачем злить стражей порядка, когда уже почти все решено? Зачем нарываться, когда у тебя и так проблем полные уши? А ведь я только решил, что подопечный не такой уж и идиот, что еще есть надежда. Он мне, может, даже нравится начал.

А он, нет. Все-таки клинический недоумок.

И ведь я даже вижу, что им движет: желание выпендриться перед подругой, потешить самолюбие, мол, вот так я этих мусоров нагнул. А еще поди и жадность. О да, жадность, это стопудово! Он еще во время перестрелки продемонстрировал свое ненасытное и безрассудное жмотство. Нет, по всей видимости, поговорки в этом мире про жадность и фраера. Значит, будем лечить, значит, будем выбивать клин клином.

Я снова активирую приказ:

«Дай им денег. И дай достаточно, чтобы у них даже мысли не было обидеться».

— Простите, я же хотел еще... — начинает мямлить Вовчик и лезет в карман.

Мордатый бросает на Лизу осмотрительный взгляд, та томно вздыхает, качает головой, и прикрывая дверь, скрывается в квартире.

Вовчик достает две пятисотенные, вкладывает в руку и тянет ее к мордатом как бы для прощания.

— Рад был познакомиться, товарищи. Хорошо, что наш покой и безопасность в ваших руках, — говорит Вова, и получается у него весьма искренне.

Он еще, наверное, и весьма обаятелен, актер бы из него точно вышел неплохой, но увы. И что-то мне подсказывает, что ничего благородного из него уже и не выйдет.

Мордаты радостно щерится, хватает Вовчика за руки и сильно стискивает, а затем внезапно произносит:

— Дача взятки сотруднику правоохранительных органов при исполнении влечет за собой наказание в виде лишения свободы от трех до десяти лет с обнулением всех рейтингов и конфискацией имущества в размере двенадцати зарплат.

Я напрягаюсь.

Вовчик тоже, он даже дышать перестает, а сердце начинает стучать с силой отбойного молотка.

Я начинаю судорожно придумывать, как теперь нам выкручиваться, но мордатый внезапно забирает деньги и отточенным, едва заметным жестом убирает их в карман.

— Удачи, гражданин Чернышевский. Не нарушайте, — едва заметно ухмыляется он.

А после милиционеры преспокойно уходят.

Ну, здесь, бесспорно, один-один. Нормально так мордатый его подколол, у Вовчика чуть сердце не остановилось. И кто ему виноват, сам ведь нарвался?

Вова какое-то время стоит и даже не шевелится, слушает удаляющиеся шаги ментов, видимо приходит в себя, или опасается, что они вернутся.

Из ступора его выводит Лиза, вновь открывшая дверь. И теперь она мне не кажется такой уж красоткой, взгляд у нее злющий-презлющий, а лицо перекошено от гнева.

— Быстро зашел! — злобно шипит она.

Вова послушно плетется внутрь. Дверь закрывается, щелкает замок.

— Дементича и Грача положили, — бурчит грустно Вован, и явно намеревается продолжать рассказывать, как это произошло, но Лиза ему договорить не дает.

Довольно сильным резким движением она прижимает его к стене, упирает ствол в живот, который даже страшно представить откуда она достала, учитывая ее наряд. И ненавистным тоном, чеканя каждое слово, она спрашивает:

— Ты. Зачем. Ко мне. Притащил ментов?

— Эй, Лизок, угомонись, не ерепенься, — осторожно пытается отодвинуть ствол в сторону Вовчик. — Ты ведь у нас была на самый крайний случай. И вот он наступил. Я же сказал, Дементича и Грача убили, я сам чудом ноги унес.

Лиза резко убирает пистолет, хватается за голову, шумно выдыхает, кривиться, и сокрушаясь, тянет:

— У-у-у-у! Чернышевский! Какой же ты идиот!

Я с ней полностью согласен, здесь просто невозможно не согласиться.

Лиза резко срывается с места, несется куда-то вглубь квартиры. Пока ее нет, про себя успеваю отметить, что обстановка здесь куда лучше, чем в предыдущих жилищах. Здесь все новое и даже прослеживается кое-какой дизайн. А еще я про себя думаю, почему же мне все еще не засчитывают задание? Так-то все пункты уже вроде выполнены.

Лиза возвращается с маленьким, обитым кожей, черным ящиком и настойчиво пихает его Вове:

— Избавься от этого. Я открывала глушитель, чтобы достать твой пэку. Еще не хватало, чтобы у меня засекли персоналку Кости и Грача.

— За пару секунд бы не успели засечь, — словно бы извиняясь, говорит Вован, но ящик берет.

Ага, вот значит, от каких улик мы еще не избавились.

Глава 7

Лиза, отдает ящик, и словно избавившись от тяжкой ноши, моментально сникает, делает пару шагов назад, прижимается спиной к стене и устало сползает на пол.

— Как это случилось? — она подтягивает колени к груди и утыкается в них лицом.

— Это Дементич начал. Ну и Бахча тоже. Ты же знаешь, что у них давно терки.

— Что со стороны Казачинских? — глухо звучит голос Лизы.

— Все зажмурились.

Вова начинает медленно и неуверенно приближаться к ней, присаживается рядом, осторожно убирает кудрявые волосы так, чтобы видеть ее лицо.

— Ты что, плачешь? — спрашивает он как-то удивленно и, наверное, даже обижено. — Из-за Дементича, что ли? Ты же говорила, что не любишь его.

Лиза поднимает на него сердитый полный слез взгляд:

— Чернышевский, ты совсем дебил? Константин Дементьевич меня из такого дерьма вытащил, что тебе даже не снилось! Все, что я имею, это только благодаря ему! Почему я, по-твоему, радоваться должна?! Что вообще теперь со мной будет без него?

— Но у тебя ведь есть я, — говорит Вован таким тоном, что невольно напоминает Карлсона с его фразой: «Малыш, но я ведь лучше собаки». Затем добавляет: — Теперь мы можем не прятаться.

Если бы я мог скривиться, у меня всю бы морду перекосило вкривь и вкось.

Вова же несколько секунд мешкает, затем сгребает Лизу в охапку, притягивает к себе, целует в макушку.

Ой, ну что блин, вашу мать, здесь началось! И ведь даже деться некуда. А тут уже какая-то чертова Санта-Барбара наклёвывается. А я вообще, терпеть не могу всякие мыльные сопли... Или, как там его, сопливое мыло? Один хрен, ненавижу я это все!

— Проваливай, Вова! — резко отодвигает Лиза его от себя. — Чушь свою лохушкам сервускам будешь задвигать. Ты мне ничего не можешь дать. Неужели не понимаешь? Ты шестерка, Вова. Ты оборванец! Ты мне не нужен. Проваливай, говорю!

Ну, вот после таких заявлений я бы эту Лизу послал бы куда подальше и забыл, как страшный сон. А Вовчик, блин, нет, даже не обижается. Вместо этого говорит:

— У меня есть деньги. Те, что за товар. И товар я тоже спрятал, я знаю, кому его можно по-тихому толкнуть. Мы можем уехать. Ты и я. Поедем куда скажешь. Сменим персоналки, я знаю, кто может вывести на людей, которые это умеют. И нам больше не придется этим заниматься. Мы будем свободны, Лиз.

Она криво усмехается:

— А как же твоя больная мать? Бросишь её?

— Нет, конечно. Как я смогу? Она поедет с нами, деньги теперь есть на операцию, резко и категорично отвечает Вовчик, и я в этот миг кое-что о нем понимаю.

Все то, что я счел жадностью таковой далеко не является. Вовчиком двигала далеко не она, когда он под обстрелами, рискую жизнью, рассовывал деньги по карманам. Это не жадность, это безысходность. Он, по всей видимости, очень любит свою мать, и готов пойти на любые глупости, чтобы спасти ей жизнь.

— То есть, — стервозно усмехается Лиза, — ты предлагаешь мне сбежать из родной республики, где у меня хорошее жилье, крутая работа и связи, неизвестно куда? Да и еще и с твоей больной маман? А потом что? Всю жизнь скрываться?