Третий шанс

- Папуль, ты так и не перезвонил.

- Прости, солнце, - я невольно растекся в улыбке. - День сумасшедший был.

- Так что там мне надо написать?

- В свободной форме: я, такая-то, при разводе родителей хочу остаться с отцом. По-русски и по-французски, одно и то же. Потом попросишь директора центра вызвать нотариуса. Только не через деда, поняла? Когда заверят, отправишь курьерской службой. А здесь я уже сделаю перевод с французского и поставлю апостиль.

- Все ясно, пап. А быстро надо?

- Ну… - я задумался. – Вообще месяц есть, но лучше не затягивать. Только учти…

Тут я запнулся. Как все это объяснить-то?

- Послушай, - Полина поняла мою заминку, - я нормально себя чувствую. Что бы ты ни сказал, я прямо сейчас не умру. На худой конец в метре от меня тревожная кнопка.

- Ладно. Во-первых, твое желание учтут, но не более того. Во-вторых, все это будет достаточно грязно. Ты далеко, и я надеюсь, тебя не зацепит, но уверенности нет. Как и в том, что мой иск удовлетворят.

- Ясно, - Полина тяжело вздохнула. – Пап, я все понимаю. Ты, конечно, очень старался, чтобы я ничего не замечала, и я тебе за это благодарна, но… Я давно поняла, что у вас все плохо. А уж когда мама сказала, что вы теперь врозь живете…

- Что?! – ногти впились в свежие ссадины, и я зашипел от боли. – Когда она тебе сказала?

- Еще той осенью. Когда я из клиники вышла.

Если бы Лариса оказалась сейчас рядом, я бы, наверно, ее убил. Может, и были у меня какие-то сомнения в правильности того, что делаю, но теперь испарились полностью. А окончательно добили последние слова Полины:

- Не обижайся, пап, но тебе давно надо было от нее уйти. И меня забрать. Так всем было бы лучше.

Эти слова никак не шли у меня из головы. Полина была права – и неправа одновременно.

Права – потому что скрыть охлаждение и напряжение было невозможно. Перед посторонними мы, может, и могли притворяться, но уж точно не обманули ни дочь, ни отца.

Я помнил последние две недели, когда между нами все было хорошо. Идеально. Мы втроем ездили в Сочи. Мне словно рекламный трейлер показали. Смотри, лузер, какой может быть настоящая семья. Но у тебя такой никогда не будет. Правда, понял я это уже потом, а тогда был просто до смешного счастлив.

Когда мне стало ясно, что исправить уже ничего нельзя, я спросил: скажи, чего тебе не хватало? Я тебя чем-то обижал? Уделял мало внимания? В конце концов, может, мало или плохо трахал? Или ты мне так и не простила Юлю?

Нет, усмехнулась она, мне просто скучно. Это не жизнь, а болото.

Наверно, вот тогда и надо было развестись. Но я прекрасно понимал, что Полинку она мне просто так не отдаст, а война между нами ударит в первую очередь по ней.

И все же Полина была неправа, потому что не знала причин, по которым я играл этот спектакль. Рассказать ей, что на самом деле представляет собой ее мать? Мне бы этого очень не хотелось. Она могла, конечно, доказывать, что чувствует себя прекрасно, но я разговаривал с врачами из клиники, и они сказали четко: любой сильный стресс может ее убить.

Через два дня Лариса прислала сообщение, что заявление подано. Не мне – Олегу. От него я и узнал. Наверно, к лучшему, потому что наговорил бы ей немало ласкового, от чего сейчас стоило воздержаться.

- В течение пяти дней судья должен сделать определение: принят иск или отклонен, после чего вы получите извещение о дате предварительного слушания, - пояснил Олег. – Тут четких сроков нет. Может, через две недели, может, через месяц. Вообще по нормативам на простое гражданское дело отводится два месяца, но в реале процесс может растянуться на годы, будьте к этому готовы.

- Какие годы? – возмутился я. – Через полтора года Полина уже совершеннолетней станет.

- Дмитрий Максимович, у вас была возможность сделать все быстро, - хмыкнул в трубку Олег. – А теперь все зависит от того, что мы принесем судье в клювике. Кстати, желательно на предварительное слушание прийти уже не с пустыми руками. Там будет представитель опеки, и его мнение во многом станет решающим. Гораздо весомее, чем желание ребенка. Так я подаю встречный иск?

В конце недели пришло сообщение, что мой иск включен в основное дело, а предварительное слушание назначили через три недели. Марутин развил бешеную деятельность, список потенциальных свидетелей распухал на глазах, причем людей не приходилось сильно уговаривать. В сети нашлись всякие приятные фоточки развеселых компаний, иллюстрирующие Ларисин образ жизни. И даже главврач клиники, где она лечилась, готов был нарушить медицинскую тайну – разумеется, по запросу суда. Олег уже не расценивал шансы на успех как нулевые, но предупреждал: чем больше таких свидетельств, тем грязнее будет дело.

Нам с Ларисой приходилось регулярно сталкиваться по делам. Исполнительный и коммерческий директора вынуждены работать в тесной связке, хочешь или не хочешь. Уволить топ-менеджера по нашему уставу можно было лишь с согласия акционеров. Но даже если бы это и случилось, у нее все равно оставался крупный пакет, позволявший влиять на работу холдинга.

Как бы там ни было, при общении я делал рожу кирпичом и загонял внутрь все, что просилось наружу.

До встречи в суде, Лариса Петровна.

О том, что там же придется снова встретиться и с Юлей, я не думал. Не позволял себе думать.

Все это просто надо пережить.

Впахивал на работе, потом шел в тренажерку или на волейбол. Хотя серьезный спорт для меня закончился на пятом курсе, с ребятами из команды собирались до сих пор, играли раз в неделю чисто для удовольствия. Иногда забегал к родителям, по вечерам разговаривал в воцапе с Полиной. Ждал, когда все закончится – хотя толком ничего и не началось.

Казалось, что суд еще не скоро, но этот день наступил – как-то внезапно. День, в который сдохло бабье лето и полил унылый, бесконечный осенний дождь. Для тесного и неуютного «зала заседаний» нас было многовато: мы с Олегом, Лариса с Юлей, судья – грузная дама предпенсионного возраста, точно такая же тетка из опеки и длинноносая девица – секретарь, скороговоркой протарабанившая свою вступительную часть.

Зевнув, судья поинтересовалась, возможно ли между нами примирение и нет ли противоречий по разделу имущества. А потом вытащила из шляпы кролика – наш встречный иск.

- Согласно заявлению Дмитрий Максимович Морозов просит передать ему постоянную опеку над дочерью, Полиной Дмитриевной Морозовой, две тысячи пятого года рождения, и определить место жительство ребенка с ним, а также назначить временным опекуном дедушку, Пылаева Петра Евгеньевича, в связи с нахождением ребенка на лечении за границей. Причина – алкоголизм, наркотическая зависимость и асоциальное поведение матери, Морозовой Ларисы Петровны, а также негативное эмоциональное воздействие на ребенка.

- Да ты еб…нулся, Морозов?! – Лариса аж подпрыгнула на месте.

- Вы находитесь в суде, - судья стукнула молоточком по подставке. – Будьте любезны вести себя прилично. Вы можете представить подтверждение? – она повернулась ко мне.

Олег протянул ей папку с материалами и заверенное заявление Полины.

- Там же список возможных свидетелей с адресами, - добавил он.

- Почему ребенок за границей? – влезла тетка из опеки.

- Она инвалид – тяжелый порок сердца. Проходит курс лечения в Швейцарии, где живет ее дед. Медицинские документы приложены.

В одном из наших разговоров Олег высказал предположение, что вся эта история с дарственной была подстроена, что Лариса умышленно вывела меня на встречный иск, рассчитывая выиграть дело, а вместе с ним и весь спорный пакет. Но сейчас я видел: нет, это не так. Подобного демарша она явно не ожидала.

А вот Юля – может быть. Но ее о такой возможности не предупредила.

Она сидела, неподвижно глядя перед собой, бледная настолько, что ее блузка под пиджаком казалась серой. И мне вдруг пришло в голову, что никакая это не месть. Что Лариса могла как-то вынудить ее взяться за это дело. С нее сталось бы. Хотя бы только для того, чтобы выбить меня из колеи. И да, у нее получилось. По полной программе.