Страница 2 из 51
Горгона — чудовище со смертоносным взором, воплотившийся в жизнь страх, одно упоминание которого наводит на людей ужас. Монстр, стоящий наравне с вымирающими драконами и спрятавшимися в пещерах минотаврами, дьявольское отродье, за голову которого предлагают столько злата, что и представить невозможно. Горгона рождается раз в пятьсот лет и умирает, стоит людям собрать войско и найти алмазный меч, лишающий чудовище возможности регенерировать. Отец рассказывал мне об этом, вытирая слезы, и, обнимая, просил выжить, во что бы то ни стало. Услышав ржание лошадей и лай собак, узнав в одеянии всадников рыцарей Королевства, папа соорудил на второй лошади из мешков подобие человеческой фигуры и, вскочив на коня, приказал мне бежать в горы.
Я скрылась от преследования. Но прежде, чем спрятаться в пещерах, видела, как рыцари, поведясь на приманку, настигли отца и безжалостно убили его, обнаружив обман. Слезы долго душили меня ночами. Мне снился отец, и я винила себя в том, что оба моих родителя отдали за чудовищное дитя свои жизни, и, будучи непривычной к одиночеству, страдала изо дня в день, чувствуя, что вот-вот могу сойти с ума. Иллюзии нещадно цеплялись за разум, голод терзал тело, а мысли — душу. Я питалась ягодами и разговаривала со змеями, пила из горных источников и ночевала в холодных ущельях, обвив себя собственным хвостом. Меня преследовали пять лет, в течение которых я переползала с места на место, пока не достигла гор Айварс.
Вырезанный в скале храм стал моим временным пристанищем, а после домом, в котором я провела ещё четыре зимы. Сердце черствело с каждым годом, и наверняка я могла бы одичать, став зверем, если бы не провела тринадцать лет среди людей. Мне было одиноко, но и это чувство покинуло душу, ведь монахи, вспомнившие о храме и встретившие там Горгону, бросали в меня соль и брызгали освященной водой, даже не собираясь выслушать. К сожалению, тогда я встала перед жестоким выбором: если бы я отпустила этих людей обратно, они позвали бы на помощь рыцарей, но оставь я их в святилище навеки, о них вспомнили бы гораздо позднее…
Моей второй жертвой были десять монахов.
Их каменные фигуры, замершие на ступенях с испуганными лицами, я не смогла разбить — они стали неким предупреждением любому, кто решил бы пройти дальше, — и, когда мне минуло тридцать зим, репутация Горгоны, осевшей в горах Айварс, была известна всему Королевству. Я ждала появления рыцарей, и, научившись к тому моменту повелевать змеями, ждала их отряда, которого все не было. Время шло, и я посчитала, что люди не нашли алмазный меч, — терять важные артефакты было им свойственно — но тишина храма давила своей мрачностью.
Моей третьей жертвой стал рыцарь.
Прибыв в храм, очевидно, в попытках прославить имя и озолотить род он навеки замер среди колонн с поднятым вверх мечом. Его коня укусила одна из ядовитых змей, и я, мучаясь длительным голодом, позволила себе съесть пожаренное на костре мясо. После этого случая в моей жизни вновь воцарилась тишина. Все чаще я впадала в спячки, чтобы не терзать себя размышлениями, и, поняв, спустя ещё десять лет, что не старею, окончательно решила выждать несколько десятилетий, чтобы после принять человеческий облик и попытаться сбежать в Империю нагов, где, как мне казалось, я смогу жить свободно.
А после все планы пошли змее под хвост…
Он зашел один, старательно размахивая белым флагом и опасливо косясь на каменные статуи, коих было, по моему разумению, не так уж много. Его светлые волнистые волосы обрамляли миловидное лицо, показавшееся мне излишне правильным, почти женственным, и тонкие руки, сильно сжимавшие рукоять флага, чуть дрожали, словно бы сейчас он нес не знамение переговоров, а остро заточенный меч. Скрывшись за одной из колонн, я рассматривала дорогие одежды, от которых веяло приятным сладким запахом, и лакированную обувь, вычищенную до блеска. Тонкие пальцы украшали массивные перстни, драгоценные камни в которых были мне неизвестны — я мало читала и знала о мире только то, что успел поведать отец, — но даже так было нетрудно догадаться о том, что юноша является выходцем аристократической касты.
Его появление в храме не пробуждало в голове светлые надежды. Храбрость, с которой богатый юноша посмел ступить на территорию змей, не импонировала, наоборот, она пробуждала подозрения, мрачные мысли, твердящие об уготовленной ловушке. Повинуясь любопытству, я могла бы выскользнуть из укрытия, завязать разговор с человеком впервые за двадцать или тридцать лет, после чего отряд, окружив меня со всех сторон, нанес бы сокрушительный удар, лишив жизни, которую мне наказал беречь отец. Мысленно я обратилась к змеям, что кружили по ступеням, осматривая окрестности, и каково же было мое удивление, когда я узнала, что юноша прибыл к храму с единственным стражником и старцем в мантии.
Он остановился посреди огромного зала, заполненного лишь мраморными колоннами да статуей рыцаря, а после, прочистив горло, громко произнес:
— Я пришел с миром!
Его звонкий голос эхом пронесся по храму, вызывая в теле дрожь, и несколько змей, привыкших к безупречной тишине, устремились от колонн к огромной арке, ведущей на улицу. Он боялся, и страх, который я видела во всем, что смотрело мне в глаза, кусал его дрожащие колени, потом стекал по виску, падая на шелковую рубашку. Быть может, будет правильным прятаться и дальше? Нет ничего плохого в том, чтобы меня посчитали сбежавшей из храма, однако, это может вызвать панику среди людей, и те примутся искать меня с особым рвением. Зная, что я безвылазно пребываю в горах Айварс, они наивно полагали, что держат ситуацию под контролем.
— Я безоружен! — вновь громко произнес юноша, и я уже знала, что это было правдой. Несколько опрометчиво с его стороны, но, признаться честно, подобное безрассудство подкупало, ведь я могла быть уверена в том, что на меня не нападут с ножом. Выждав ещё минуту, я высунула из-за колонны свою человеческую часть, убирая прядь волос, падавших к самой земле, за ухо.
Увидев меня, юноша замер, выронив из рук флаг, древко которого громко ударилось о пол. Его и без того бледное лицо, побледнело ещё больше, когда я выползла чуть дальше, и он не произнес ни слова, беззвучно шлепая губами. Юноша не двигался, как не шевелилась и я, терпя испуганный ошарашенный взгляд. Во мне билось такое же сердце, как у него самого, но ни сейчас, ни позднее прибывший гость не сможет этого осознать. Для него я — не человек, а остальное не так уж важно…
— Вам хватило смелости зайти, но не хватает храбрости заговорить? — произнесла я, наконец, и юноша, сделав шаг назад, медленно выставил перед собой руки.
— Н-н-не обращайте меня в-в-в…камень…
— Все зависит от цели вашего визита.
— Я пришел с миром!
— Это я уже слышала…
Облизнув засохшие губы, аристократ попытался взглянуть мне в глаза, но тут же увел взор в сторону белого флага.
— Так вы и правда…существуете…Это не легенда!
Легенда? Я не сдержала удивления и высоко вскинула брови, скрещивая на груди руки. Я ведь считала дни, пускай и впадала в спячки, которые, по началу, контролировать не могла. Мне около сорока лет, и двадцать семь лет назад я покинула деревню, обратив собаку в камень и выдав тем самым свою суть. Как же за это время я сумела стать легендой? Десять монахов венчают ступени подобно каменным украшениям. Рыцарь, отправившийся на подвиги, нашел приют во всеми позабытом месте, так и не вернувшись обратно. Как же я могу быть легендой, когда доказательства моего существования предупреждают путников об опасности?
— Глазам своим не верю…Передо мной настоящая Горгона!
Нахмурившись ещё больше, я присела в кольца своего же хвоста, осмелившись задать вопрос:
— Когда в последний раз рыцари видели Горгону?
— Ох, я изучал этот вопрос в архивах, — разговорился юноша, и в глазах его загорелся интерес, — некий сэр Вэллингтон преследовал мужчину, укрывавшего Горгону, но саму девушку из вида упустили. Её искали в горах, но в то время, как обнаружили, началась вторая гражданская война, поэтому наступление прекратили. Если верить заметкам, это было сто сорок лет назад…