Моя горькая месть

И мама, и взрыв. Все он! Иначе бы сказал, что я брежу, обязательно сказал бы. Лучше бы мне догадываться, но не знать, вообще ничего не знать, память потерять, стереть саму себя.

И жизнь заново начать, с чистого листа.

— О Веронике. Скажи мне правду, какой бы она ни была, Вера. И я отпущу тебя! — уловив во мне недоверие, Влад приблизился ко мне, и добавил: — Клянусь памятью сестры, что отпущу. Говори!

Отпустит… скажи я ему правду, Влад отпустит меня. И успокоится, не ответив за то, что со мной сделал.

Нет уж! Если я в пропасть лечу, то и ты со мной.

— Я ее убила, — четко произнесла я, глядя ему в глаза. — Теперь я могу идти?

Влад

Я ведь знал. Всегда знал, что так оно и есть, что это Вера все разрушила. И правду от нее хотел услышать, и вот она, правда.

Легче не стало от ее признания.

Хуже, намного хуже. Лучше бы снова соврала, дав мне надежду на самообман.

— Теперь я могу идти? — спросила Вера, и в лице ее, и в словах я вижу наслаждение.

Довольство собой, горькую иронию — она ни в чем не раскаивается, не сожалеет ни о сделанном, ни о сказанном. Так почему я должен жалеть? Почему я весь год лишь силой себя на этом свете удерживал, подпитываясь слабой, ускользающей надеждой, что Вера жива?

Она не призрак, она чудовище.

— И зачем ты ее убила? — не вопрос, а хрип. — Зачем, Вера?

— Так получилось. Мне было шесть, мы поругались, и вот, — пожала Вера плечами, и посмотрела с жадностью, окутывая меня горечью.

Нужно отойти от нее, чтобы не убить. Шаги даются тяжело, голова трещит, в глазах двоится, передо мной не одна Вера уже, а две, три, четыре… я с ума схожу, как мать. Или уже сошел, что более вероятно, все об этом и твердит, особенно мое помешательство на этой суке.

— Пошла вон! Проваливай, быстро! — сжал кулаки, пытаясь удержаться от… от сам не знаю чего: удержать Веру, или убить.

Она развернулась к двери, а я к окну, чтобы не видеть, как она уходит. Не знаю, кого больше ненавижу — ее или себя? Вера лгунья и завистливая предательница, а я просто жалок, раз двинулся на ней.

В окно посмотрел, высматривая знакомую фигурку, и вскоре увидел — Вера в коротких шортах, в шлепках и полупрозрачной майке, выскочила в прохладу этой ночи, и побежала по улице.

— Надо выпить, — привычно потянулся к початой бутылке виски, и отпил из горла.

Глоток, второй, третий, и горло приятно обожгло. Скоро легче станет, бутылка — и я отрублюсь, или сдохну. Врачи запретили пить, но кто вообще слушает этих врачей?

— Сколько ей было? Шесть или семь лет? Шесть лет, да. Вере было шесть. — прошептал, пытаясь сосчитать.

И оправдания Вере найти. Она не маньяк, она ребенком была, и отчаянно завидовала сестре. Я и тогда это видел — взгляд затравленной девчонки на одежду Ники, на нашу квартиру, на обеденный стол, за который она иногда садилась. И на мать Вера даже в детстве смотрела с обожанием.

Завидовала.

Может, специально сестру заманила на ту конюшню, чтобы убить? Или это слишком расчетливо для ребенка? Наверное, и правда, поругались. Вера была щуплой, низкой, но она почти все время на улице пропадала, и такие дети сильнее иного подростка бывают, да и шея у Ники была тонкой…

— Хватит! — ополовиненная бутылка выпадает из моей руки, и я впечатываю кулак в стену. Еще, еще, и еще, пачкая бархатные обои кровью, но ни алкоголь, ни боль не помогают.

Не могу перестать думать.

Я обещал отпустить Веру, и я отпустил, она ушла, унеслась с радостью. Зря радуется. Ника… я не так уж и дружен с ней был, мать не подпускала, но с уходом сестры рухнула и моя жизнь. Лишь отец выстоял, себя сохранил, а я и мать — нет. Оба на Вере двинулись.

— К черту, — поднял с пола бутылку, схватил ключи от тачки, и вывалился из комнаты.

Нужно догнать Веру, чтобы… хер знает, но просто так она не уйдет, и плевать на обещание отпустить. Адрес мне отец скинул, доберусь быстро. Вера, жестокая Вера, может, лучше было бы, погибни ты при взрыве?

Виски взрываются болью новой силы от этой мысли. Даже сейчас, черт ее возьми, даже сейчас я умираю от счастья, что Вера жива!

Сел в машину, завел, и сделал еще глоток виски. Будет забавно, если я разобьюсь, Вера посмеется, если узнает. Обрадуется, как маленькая девочка, в ладоши хлопать будет от восторга — сбудется мечта.

— О-па, — хмыкнул, увидев знакомую фигуру. Думал, уже в квартире ее поймаю, но Вера шла пешком, опустив плечи, обнимая себя руками. Резко притормозил, и вышел из машины, с трудом сфокусировав взгляд на ней — побледневшей и продрогшей: — Садись.

— Ты обещал, Влад! Я говорю правду, и ты отпускаешь меня. Помнишь?

— И я отпустил, а потом передумал, — Вера попыталась отойти, но эта чертова игра мне надоела. Алкоголь смешался с дикой головной болью, путая сознание, и я просто схватил Веру за руку, вталкивая в машину. — Играю по твоим правилам, малышка. Ты столько времени врала, так почему я должен быть честным с тобой?

— А ты предал меня. Один-один, мы квиты, — она трясется, пытается дверь открыть, и я блокирую ее. А затем резко газую, и поднимаю с пола бутылку. — Куда мы едем? Влад, ты пьян, пожалуйста, отпусти меня. Ты… ты ведь не такой, ты пожалеешь потом!

Я такой.

И я не пожалею.

Виски осталось мало, что-то вылилось в отеле, большую часть уже выпил. Жаль, ночь длинная, нужно было взять с собой запас. Или можно остановиться на заправке, и купить, и плевать, что время позднее — деньги всегда и все решают.

— Влад, останови машину, — Вера не говорит, а выдыхает. Она словно под водой — тонет, выплыть не может. — Пожалуйста, просто остановись. Ты пьян, не стоит делать глупостей, о которых ты потом будешь жалеть.

— С чего ты взяла, что я буду жалеть?

О чем она вообще говорит? Мозг цепляет отдельные фразы, но в единое целое я не могу их собрать. Она меня уничтожила, за это стоит выпить.

И я пью, четверть бутылки еще осталась, но ее неожиданно выхватывают у меня из руки.

— Хватит бухать! Посмотри, на кого ты похож.

— Отдай, — протянул руку в сторону Веры, пытаясь одновременно следить за дорогой.

— Иди к черту. Я не собираюсь умирать из-за того, что ты заснул за рулем, я вообще не собираюсь умирать, какие бы планы у тебя ни были! — прокричала она, и зашвырнула бутылку за спину.

С чего вдруг осмелела? Сидела ведь, тряслась половину пути, к совести моей взывала.

— Влад, поворачивай обратно, мы почти за городом. Все, ты достаточно меня наказал, а теперь отвези меня домой! — Вера снова за старое, но сейчас не просит, а требует. — Давай поговорим, насчет Вероники я…

— Ты больше не будешь произносить ее имя. Лучше тебе помолчать, Вера, — перебил ее очередную попытку мне соврать.

Достаточно наказал я себя, а не ее. Вообще не представляю, что делать… хотя, нет, представляю. Затем и рулю за город — туда, где пусто от людей, где никто нас не найдет. А Вера притихла. Обмякла в кресле, отвернулась от меня, в окно смотрит на редкие дома, на лесополосы, на темноту.

Меня же сожалением накрывает — жаль, что все так вышло у нас. Не знай я Веру в детстве, не сыграй она такую роль в жизни моей семьи, все могло бы получиться. Я бы встретил ее, и пропал, всю жизнь бы любил и ее, и наших детей.

Которых никогда у нас не будет.

— Я соврала, — прошептала Вера, когда я притормозил у обочины дороги, на краю леса.

— Ты всегда врешь.

— Нет, Влад, я солгала о…

— Кажется, я просил тебя замолчать, — голова трещит от ее слов, от умоляющих глаз. Вера боится, и не зря.

Я и сам боюсь, давно уже боюсь.

— Открой машину, и выпусти меня. Влад, это ведь я, неужели ты сможешь причинить мне такое зло? — она придвинулась ко мне, обхватила обеими ладонями лицо, обжигая мою разгоряченную кожу холодом. — Мне нельзя умирать, у меня ребенок! Мне нельзя, Влад, понимаешь?

Снова врет. Какой ребенок?