Страница 12 из 41
— Она от Влада, — голос Евгения Александровича я услышала за спиной, и Полина заинтересованно притихла. — Теперь можешь идти и укладывать ее, я подожду.
Глаза! Он ее глаза увидел, обошел меня, и посмотрел, и… заберет ее теперь?!
В спальне мечусь, как полоумная, и мысли одна безумнее другой, вплоть до того, чтобы через окно сбежать. Но этаж не первый, и не второй, а значит, нужно выходить, и воевать.
За свое драться!
Я, может, и не самая лучшая мать, но и этой семейке я Полину не отдам. Известно мне, какое из двух зол лучшее — я. Я нормальной стану, я успокоюсь, когда уеду отсюда, и Влада вычеркну из жизни окончательно, буду Поле хорошей мамой.
— Глазки закрывай, бай-бай-бай, — шепотом допеваю, и Поля засыпает с обиженным выражением на хорошеньком личике.
Заснула, а мне выходить пора. И воевать!
Вошла в кухню, где за кухонным столом сидел Евгений Александрович, а на лицо его выражало крайнюю степень отвращения. Ну да, небогато: дешевые пластиковые окна; маленький, советский еще холодильник; старый, треснувший местами кафель и желтый потолок. Не пятизвездочный отель, и не элитные апартаменты, а квартира, ремонта не знавшая лет тридцать.
— Я Полину не отдам, так и знайте! — заявила агрессивно, вспомнив, что нападение — лучшая защита. — Сегодня же пойду документы восстанавливать, и ничего вам не обломится. Вам ее не отдадут, я… я в суд подам, расскажу, как вы со мной обращались, и вы, и Влад. Таким ребенка не отдадут!
Сказала, и сама не поверила в то, что сказала. Ведь отдадут им Полю, если они этого захотят. У них деньги, а у меня ничего нет, даже имени, и это самое главное. Деньги — это главное, будь они прокляты.
— Жуткий клоповник, — Евгений Александрович будто не слышит меня. — Ты в курсе, что в бывшем борделе живешь? Или здесь и сейчас подобные услуги оказывают? Я бы не удивился, — он словами бьет также, как и Влад, унижает, и я не хочу ругаться, я хочу узнать…
— Что я вам сделала? — голос мой мертв, устала я от Гараев, всю душу вынули.
— Ничего. Садись, — кивнул он на стул напротив. — Чай мне твой дешевый не нужен, просто сядь. Ничего ты мне не сделала, прошлое я забыл, и как Влад не виню за былое. Но вот за настоящее я зол, девочка. Ты моего сына изводишь, и это прекратить нужно! Я надеялся, что он трахнет тебя, и в себя придет. Или изобьет, выместит злость, да хоть что-то сделает, а он на дно опускается. И все это ты!
— Да как вы…
— Молчи, — скривился он, и, сверкнув глазами, достал из внутреннего кармана пиджака пухлый белый конверт. Положил его на стол, и придвинул ко мне, ведя двумя пальцами. — Полина твоя мне не сдалась, она — еще один камень на шее. Забирай деньги, и уматывай. Можешь документы восстановить, можешь новые купить, но домой не возвращайся, и про Петербург с Москвой забудь. Подальше от моего сына уезжай, хватит его с ума сводить, итак натворила дел.
Первый порыв — разорвать эти деньги, и в лицо ему бросить, чтобы клочья разлетелись. Или в окно вышвырнуть на радость местной детворе и гопникам. Или гордо отказаться, и на дверь указать, но…
Но деньги мне нужны.
И уехать нужно подальше, жить начать, хоть попытаться.
— Правильное решение. Документы я помогу сделать, и тебе и ей, — кивнул он за спину, туда, где моя спальня, в которой Поля спит. — Лучше свое старое имя возьми, и фамилию тоже. Матери или отца, не Гарай. И отчество девочка пусть носит не по имени моего сына. Запомни, Вера, — нахмурился он неприязненно: — вы обе нам никто. Днем заеду за тобой, бери ребенка, и оперативно сделаем документы, а затем ты исчезнешь!
Он высказал все это — то, чего я на самом деле хотела, и что обижает больше всего. Не то, что я не нужна — к этому привычная, но вот Поля… они ведь не знают ее, а она — самое прекрасное существо на свете. И так легко, так брезгливо от собственной внучки отказываться — это нужно вместо сердца иметь камень. Или кусок льда.
— В полдень будь готова, — бросил Евгений Александрович, и вышел из кухни.
А я даже провожать не пошла. Голова кругом от всего этого, и облегчение смешивается со злостью, дикая мешанина светлых и темных красок, а по итогу грязь.
Я сделаю документы, и уеду.
Во Владивосток уеду, я ведь помню мой родной город, до сих пор он в памяти живет. Может, там я смогу быть счастливой, и наладить свою жизнь, которая именно во Владивостоке и начала крениться?!
— Вот как? — прошипела незаметно вошедшая в кухню Катя. — Значит, решение принято?
В руке ее чемодан, глаза сужены. Тоже изводить меня пришла, разговор подслушивала.
— Принято, Кать. Не думаю, что меня посадят за то, чего я не совершала. В любом случае, я устала от всего этого, прости, — поднялась, пытаясь объяснить ей все, сказать, что люблю ее, но дочь важнее, и она поняла бы, если бы мамой стала.
Но Катя выставила вперед наманикюренную руку, и головой покачала. А на лице такое же выражение, какое и у Евгения Александровича было — неприязнь.
— Ты просто неблагодарная сволочь. Вот и оставайся один на один со своими проблемами, — Катя развернулась, и уже в коридоре выплюнула: — Да пошла ты, Вера!
Глава 8
Катя ушла, оставила меня. Все уходят, все бросают, пора бы привыкнуть, но как она не понимает, что я по-другому не могу? Не понимаю, для Кати это игра — притворяться мертвой?!
Дурная игра, дурная обида.
И горько от этого — одной оставаться больно. Человек вообще не должен быть один в этом мире.
— Мама, мамочка, как же мне тебя не хватает, — прошептала я, сама себя за эту слабость презирая.
До сих пор сердце горюет: любила она меня хоть немного? Хоть капельку? Мне бы и крох хватило, если бы они настоящие были — чувства эти. Диссонанс с новой силой накрыл: мама помогала мне уроки делать, цветы на школьные линейки мы покупали вместе, атласные банты она мне завязывала, восхищаясь моими кудрями, которые специально подкручивала…
Травила, и жить не давала.
А я без нее, без подсказок ее жить не умею.
Из апатии меня вырвал надрывный плач Полины, и я вспомнила, что не могу себе позволить сойти с ума — ради девочки моей. А значит, нужно встать, покормить Полю, и собираться.
Скоро полдень.
— Малышка, ты останешься Полиной, а я Верой. Даже отчество оставлю свое, а тебе какое дать? — прошептала, прижав дочь к груди. — Я — Вера Владимировна, а ты будешь Полина… Полина Павловна, да. Красиво звучит.
Глупости на языке, глупости в мыслях, а фамилию я свою забыла. «Гарай» от зубов отскакивает, усиленно вдолбленная мамой, а вот кем я была?
Не помню, к ужасу своему не помню. Но, наверное, Евгений Александрович знает. Этот человек в курсе всего, к великому моему сожалению.
В дверь раздался звонок, когда на часах было без пяти двенадцать. Полина заснула в слинге, и перед тем, как дверь открыть, я заглянула в Катину комнату. Она забрала все, кроме постельного белья — вещей у нее не так много, да и у меня также, все в один чемодан влезет.
Ушла окончательно, разозлившись на мнимое предательство.
Ну и плевать, бегать я за ней не буду. Если не понимает, что мне о ребенке думать нужно, а не о ней, и не о себе — все бесполезно.
— Я готова, — глухо сказала я, едва открыла дверь, за которой снова стоял Евгений Александрович. Была мысль, что он просто пошлет за мной людей, и не приедет сам, но он явился.
И мне от этого спокойнее почему-то. Что не с чужими людьми буду, хотя и он мне не родной.
— Ребенка зачем с собой тащить? — с неудовольствием кивнул мужчина на красный слинг, в котором спало мое главное сокровище.
— Мне ее оставить не с кем. Поля не помешает, она плачет не так часто, я покормила ее, — вышла, и начала спускаться по лестнице вслед за Евгением Александровичем. — Скажите, а времени много понадобится, чтобы паспорт сделать и свидетельство о рождении?
— Сегодня же все и сделают.
— Так быстро? — искренне удивилась я, и услышала логичный, ненавистный мне ответ: