Мой палач

Принятым сообщением пиликает телефон:

"По твоему общению несложно догадаться, что ты ещё очень юная. Неопытная. Чиста душой. И совсем не разбираешься в людях".

Хмурюсь на такую оценку, а потом хихикаю, прикинув, что нарвалась на Люцифера и следующим его сообщением будет предложение продать ему душу. 

Но это льстит, когда тобой интересуются. И любопытсво побеждает. 

"А ещё что можешь обо мне сказать? Так, навскидку" - печатаю и морщу лоб. В моей душе такие глухие потёмки, что черт сломит ногу, и темень эта очень давно, так что Виконт зря начал рассуждать.

Сейчас напишет, мол, ещё ты красивая, я представляю, как целую твои розовые мягкие губы и возбуждаюсь, дымлюсь, у меня колом стоит, приезжай.

И я его заблокирую. 

Жду его ответа, подошвой постукиваю по кузову, собеседник молчит. 

Июнь теплый, небо синее, лёгкий ветер теребит свободное платье и развевает волосы, они лезут в глаза.

Прокручиваю на пальце позолоченный перстень - памятный подарок от пансиона, где я училась. Сняла бы давно сувенир, с содроганием тот кошмар вспоминаю, но отец запретил, считает, что это как отличительный признак для знающий людей.

Проверяю телефон. 

И в ту же секунду экран вспыхивает принятым сообщением:

"А ещё тебя давно держат под контролем, не дают свободы, каждый твой шаг отслеживают. Но жёсткие рамки вредны. Ограничения спровоцируют, и не сегодня-завтра тебе сорвёт крышу. Бросишься во все тяжкие".

Нога замирает в воздухе, перечитываю сообщение и с трудом сглатываю. 

О чем это он? 

Что за шутки?

По спине пробирается пот. 

Ведь все так и есть, сначала интернат для девушек, а теперь два года под надзором домоправительницы отца. 

Я только на каникулы и вырываюсь. А завтра у брата выпускной, и я рассчитываю на праздник, но если Виконт предложит увидеться...

Выберу его, да. 

Поеду, хотя бы посмотреть на него, такого умного. 

Но правоту его не признаю, печатаю:

"Ты психолог? Или экстрасенс? Если да - то я никогда не бросаюсь в крайности, а тебе зря платят зарплату, мистер Нострадамус".

Запрокидываю голову, смотрю на проносящиеся машины. Ерзаю на капоте, в нетерпении проверяю сообщения, и уже хочу опять набрать маму, оторвать ее от суперважных дел, но тут на дисплее высвечивается конвертик от Виконта.

"Я никогда не ошибаюсь, маленькая. Кстати, у меня есть предложение".

Предложение. 

Это не про руку и сердце, какая глупость, но понимаю, что он хочет назначить встречу, и дух захватывает, то в холод, то в жар бросает, трепещу. 

И не успеваю повторно пробежать глазами послание, как рядом тормозит серебристая ауди-кабриолет. 

Смотрю сначала на телефон, затем перевожу взгляд на водителя. 

Тот поднимает на макушку солнечные очки и растягивает губы в голливудской улыбке. 

И у меня где-то внутри противно екает, отголосок памяти, которую я из себя вытравливала.

Какого черта. Он приперся.  

- Марк, - сдерживаю недовольство и спрыгиваю с капота. - Тебя мама послала? 

- Попросила, - поправляет Марк. - И тебе привет, Анюта, - мое имя с его губ звучит не ласково, а покровительственно, снисходительно. Он выходит из машины, приближается ко мне. - Что у тебя случилось? 

- Все равно не починишь, - в моем голосе прорывается ответная язвительность. 

Но я не представляю его, такого холеного, в этой своей белоснежной рубашке, ковыряющегося в запчастях и вытирающего масляные руки ветошью.

- Зачем чинить, я позвоню в сервис, - жмёт он плечом, и даже в этом небрежном жесте самодовольство сквозит, он собой любуется, беспрестанно, без устали, отдыха не зная, и это против воли притягивает, его самоуверенность, чувство силы, походка, посадка головы, словно в его власти изменить мир. Он по хозяйски открывает мою машину и с заднего сиденья подхватывает большую спортивную сумку. - Это все вещи? 

- Сам не видишь, - хмуро киваю и иду за ним, к его Ауди. 

- Как отец? - заводит он светскую беседу, словно не было между нами ничего, и обсудить тоже нечего. 

- Рванул в горы, кататься на лыжах и пить какао. Взял с собой собаку, и эту свою домоправительницу, похожую на Фрекен Бок, знаешь? 

Марк сводит брови, представляя описанную мной картинку и утверждает:

- А ты всё шутишь. 

- А я все вру. 

Он усмехается. Тихо, лишь губы дрогнули. Кидает назад мою сумку, садится за руль. 

В его ушах поблескивают маленькие сережки-гвоздики, он роется в бардачке и перебирает футляры, убирает солнечные очки и надевает другие в тонкой золотистой оправе. 

Рассматриваю его, наощупь закрываю свою машину, и сажусь к нему. Наблюдаю за его приготовлениями. 

Наши мамы дружат вечность и ещё чуточку, и раньше шутили, что мы с ним поженимся, когда вырастем. 

А потом...

Меня запихнули в пансион для девушек, а он уехал учиться за рубеж, и вернулся таким - манерным, элегантным, прямолинейным напыщенным царем мира. 

- На выпускной к брату приехала? - Марк плавно выруливает на дорогу, набирает скорость. 

- А ты как думаешь? 

- Тебе обязательно так себя вести? - он бросает взгляд в мою сторону. 

Ветер бросает в лицо волосы. 

Молчу. Накручиваю на палец кудрявую прядку и хлопаю ресницами. 

На дурочку похожа, из тех, которыми забита его инстаграмная лента. Я время от времени листаю, отделаться от этой привычки не могу.

- Ты когда-нибудь повзрослеешь, Аня? - поморщившись, Марк отворачивается к дороге. - Твои приколы давно не в моде, к слову. 

- А что в моде? 

- Театр, например. Можем новые постановки обсудить. Литературу. Кино. Я тут застрял на Шри-Ланке, вчера только прилетел, - заводит он мотив под названием "Марк, классный Марк". - Там такой воздух. Природа. Люди. Вернулся в наш город, и все ещё не верю. У переходов нищие сидят, в магазинах просрочкой торгуют, на улицах мусор, прямо под ногами бычки. 

Сколько ему за один день пришлось пережить. 

Отворачиваюсь к окну и рассматриваю деревья, что мимо несутся, высотки и бульвары, прохожих, мне нравится наш город, а Марк пусть катит обратно в Шри-Ланку, если чем-то недоволен.

К дяволу пусть идёт.  

- Ты долго ещё дуться будешь? - спрашивает он, помолчав. 

- Мне было пятнадцать, и я была в тебя влюблена, и ты видел, - не сдерживаюсь. 

- А мне было двадцать один, и что? - он добавляет скорость. - Как ты себе это представляла? Ждать твоего совершеннолетия, возле интерната тебя караулить?

- Мое совершеннолетие ничего не изменило. 

- Да. Потому, что я работал, Аня. Не в России. Зато теперь я здесь, и свободен. 

- Зато теперь занята я, - передразниваю, и мы замолкаем. 

Он устал, похоже. Больше ни слова не говорит, и мы едем, и я просто подхватываю сумку, едва Марк паркуется во дворе. 

Нет, я не успокоюсь. 

Наслышана про его свободу, беспринципную и бессовестную. 

- Спасибо, - спускаю ноги на асфальт. - Маме привет. 

- Сама передашь. Машину пригоню, когда починят. А ты, - он резко хватает меня сзади за платье и тянет, разворачивает к себе. - Аня. 

Смотрим друг на друга, в его глазах пляшут зелёные огоньки, ещё два года назад душу бы продала за вот такой его взгляд, да и сейчас не забыла, знакомая дрожь-предательница атакует тело.  

- Марк, - шепчу. - Не сиди, за машиной моей едь.

Ещё пара длиннющих, как его ресницы, секунд, и он выпускает мое платье. Отталкивает меня.

- Я понял, Аня. Просто ты ещё маленькая. Взрослей давай, пока не вляпалась.

Не успеваю спросить, во что я обязана вляпаться, Марк резво газует с места.  

Провожаю его взглядом.

Обиделся. Разозлился. Раздражен. Ух, три в одном, я молодец, так ему и надо. 

Шагаю к подъезду, в кармане пиликает телефон. 

Читаю сообщение:

"Такую, как ты, легко соблазнить, маленькая. Будь осторожна".