Страница 71 из 84
Глава 15
На следующее утро ко мне домой заявился служивый. Я так понимаю что из личной охраны государя. Мужчина в возрасте был со мною вежлив, деловит, положением своим не кичился. Выспросил у меня о том, что мне необходимо для съемок, какие требования я предъявляю и уж потом посвятил меня в распорядок празднества. Потом мы с ним прокатились по городу, побывали в Царском Селе, в церкви, проехались по улицам и посетили манеж Императорского конвоя, где у них стояла своя, казачья праздничная елка. Вместе обсудили, где же будет стоять наша аппаратура и кто будет задействован непосредственно в процессе съемки. Опять же, я пояснил, что для наилучшего вида требуется, чтобы перед камерой не бегали случайные люди, не загораживали виды. И это мне было обещано. Что ж, убив целый день на обсуждения и получив своего рода карт-бланш, я принялся к подготовке. В авральном режиме мы взялись за реализацию проекта. За пару дней дополнительно изготовили полозья для аппаратуры и в ночь перед Рождеством разложили их по местам. Притащили все свои имеющиеся камеры, расставили и приготовились. Операторов у меня не хватает для подобного масштаба. Всего трое вместе со мной. Но придется довольствоваться этим.
Следующий день у меня выдался очень напряженным. С самого раннего утра я был на ногах, Маринка с сумасшедшими глазами бегала следом за мной, пыталась накормить плотным завтраком. Я, собираясь, на бегу закидывал в рот с вечера напаренную кашу с салом. Супругу с собой не брал — не нужна она мне там, да и вчера меня строго предупредили, что людей я должен использовать по минимуму. Вот я и старался. Тяжело передать то, что я пережил в этот день. В запарке руководил съемками, бегал как наскипидаренный, шикал матом на любопытных, что лезли в кадр. Начали в Зимнем дворце, потом в церкви, на улице…. Особо трудно оказалось снимать на манеже, где казачки, встретив любимого императора, принялись демонстрировать ему свою лихость. Носились на конях с гиканьем, размахивали сабелькой и все время так и норовили наскочить на камеру. И в последний момент отворачивали, доводя моих операторов до инфаркта. А потом император с императрицей одаривали своих преданных охранников небольшими подарочками. Под конец дня, уже в Зимнем Александра Федоровна задула свечи на елке и мне показалось, что ей это действие доставило гораздо большее удовольствие, чем все насыщенные события произошедшие за день.
Потом я несколько дней к ряду монтировал отснятый материал. Пленки получилось — километры. И вот я ее перелопачивал, просматривал, отбраковывал и резал, резал, резал. А потом склеивал. И на выходе у меня получился фильм почти на сорок минут. И какой фильм! Такое зрелище не грех было и публике показать — народ прослезится.
Император с Императрицей мое творчество оценили. «Семейный показ» собрал пару десятков человек, приближенных к Императору. Я притащил два кинопроектора, двух набивших руку операторов и, дождавшись команды, запустил просмотр. Публика смотрела на действо затаив дыхание и я их понимал. Такой плавности картинки в обычной хронике им видеть не доводилось. Все, что до этого было снято, можно было смело выбрасывать на помойку.
Наконец, когда пленка на последней бобине закончилась и экран засветился белым, я услышал глубокий вздох императрицы. А потом я раздалось несколько сдержанных хлопков, слишком скромных, чтобы понять по ним настроение зрителей.
— А что, я считаю, что получилось очень хорошо, — сказал какой-то мужчина лет тридцати в погонах…, впрочем, в полумраке не разобрал я его погон, вроде бы полковничьи. — А дочери твои, Николай, получились ну просто красавицами.
— М-да, особенно самая младшая, — сказал его сосед в годах и попросил громко, — зажгите свет.
Я стоял чуть в стороне от камеры, парни-операторы, сноровисто убирали пленку с аппаратов. На меня, в общем-то, и внимания никто не обращал — ну стоит какой-то человек, работу свою делает, дополнительную тень в большом зале отбрасывает. Вроде как из прислуги. Я даже уверен на сто процентов, что о моем имени знают лишь пара человек. Да и Николай повел себя более чем сдержанно. Согласился с мнением полковника, сказав:
— Действительно, получилось неплохо, — и нагнулся к столику за папироской. Прикурил, прищурившись. — А ведь мы, господа, просили скромную синему для семейного просмотра. Не более.
— Ну что ты, Николай, так даже лучше, — возразила ему женщина лет пятидесяти. Очень красивая и, если сравнивать с отдельными личностями, довольно скромно одетая. Держалась она не в пример свободнее остальных. Чуть позже я догадался — Мария Федоровна, мать Николая. И повернувшись ко мне, она спросила. — А это, я полагаю, и есть тот самый господин Рыбалко?
— Да, тот самый, — кивнул император.
— Гм, так вот вы какой…, необычный. Значит, вы еще и искусством занимаетесь?
Это уже был вопрос ко мне. Ох, как же я его ждал. Желал, чтобы со мной вступили в диалог, спросили о чем-нибудь. Ведь мне самому строго-настрого запретили даже рта открывать. Приказали быть тенью на мероприятии, и ослушаться этого было нельзя.
— Да, Ваше Императорское Величество, — ответил я, слегка склонив голову. Ответил с виду спокойно и с достоинством, но только один бог знает, как мне это тяжело далось — кровь в ушах отбивала барабанную дробь. Сглотнув, я продолжил. — Пришлось мне заняться этим нелегким делом, ведь синематограф, как искусство находится только лишь в начале пути. А я, как бы это не скромно звучало, знаю каким путем его повести.
— Вот как? — подняла брови вдовствующая императрица. И прищурившись, качнула головой. — А вы, я погляжу, тот еще «скромник».
— Приходится, — набравшись наглости, ответил я. — И хочется верить, что мое видение синематографа позволяет мне выпускать более качественный продукт. Я могу это судить по тому как мои фильмы окупаются. Да и вам, я надеюсь, мой труд понравился.
— Да, весьма неплохо. Весьма, — была вынуждена согласиться со мной Мария Федоровна. И через секунду, обратившись к сыну, попросила. — Ники, как считаешь, господин Рыбалко достоин того чтобы снимать все наши торжества?
— Мама?! — недоуменно поднял бровь Император.
— Ну а что? Кто тебе еще такую синему сделает? Он прав — более некому. Теперь, после того что мы увидели, всем понятно, что у остальных получается гораздо хуже, — утвердительно ответила она на возмущенный возглас сына. И снова ко мне. — Ну что, господин Рыбалко, что вы скажете на то, чтобы стать нашим личным…. Как называется то, чем вы занимаетесь?
— Операторское искусство, Ваше Императорское Величество, — подсказал я. — А человека, что сидит за камерой называют просто — «оператор».
— Ну, так что?
— Я и мечтать об этом не мог, Ваше Императорское Величество. Моя кинокомпания с удовольствием станет снимать все ваши торжества. И с великим прилежанием.
Мария Федоровна, получив мой ответ, вопросительно посмотрела на Николая. А тот, вместо того, чтобы либо согласиться, либо отвергнуть предложение, предпочел от ответа уйти. Недовольно притушил папиросу в хрустальной пепельнице, затем встал с кресла, показав всем остальным пример, и негромко сказал:
— Думаю, мы закончили, — а затем, подав руку супруге, степенно двинулся на выход. Следом за ним пошли и остальные. Одна лишь Мария Федоровна с подругой остались. И вот, когда зал окончательно опустел, она подошла ко мне.
— Не переживайте, господин Рыбалко, — улыбнувшись, сказала она. — Скоро Император даст свой ответ. И не волнуйтесь вы так сильно, на вас лица нет.
Я сглотнул слюну — неужели так заметно мое волнение?
— Ваше Императорское Величество, — снова сказал я, — простите мне мою дерзость, но у меня есть предложение.
— Я слушаю, — благосклонно кивнула она.
— Я понимаю, это будет большой наглостью, предлагать Императору такое. Ведь фильм был заказан только для семейного просмотра. Но, вы сами видите, что получилось. Можно без ложной скромности сказать, что моя кинокомпания сотворила шедевр, настоящее произведение искусства. И скрывать такое от людей было бы…, - и вот тут я чуть не брякнул «преступно», но вовремя прикусил язык. Потом решил заменить неудачное слово на другое, но не успел — вдовствующая императрица меня опередила: