Грабители золота

– Два месяца! – пробормотала Эмерод с горечью. – Это почти два века, когда страдаешь.

– Это правда, – согласился доктор, – но погода стоит отличная, море спокойное. Мы можем плыть вперед быстрее.

– Зато завтра мы будем нестись слишком быстро, – включился в разговор капитан, проходивший мимо них в этот момент. Он протянул руку к северо-западу. – Мы уберем паруса и, несмотря на это, нас помчит со скоростью пятнадцать узлов в час.

– Тем лучше, – обрадовался доктор. – Мы скорее приедем.

Миссис Ивенс побледнела.

16

Ураган. Последний туалет

Капитан не ошибся. Посреди ночи послышался сильный треск.

Через несколько минут яростно налетел ураган. Все сразу проснулись. Нет ничего более пугающего, чем пробудиться от сна из-за неистовства бури.

Услышать ночью, как ветер свистит и завывает, почувствовать колебания и толчки судна, которое то взлетает на гребень волны, то скользит в бездну, страдать, не зная, когда прекратится эта страшная качка, которая пугает вас и грозит переломать кости, – эти впечатления незабываемы для тех, кто плавал в южных морях, где порывы ветра столь внезапны и ужасны.

За несколько часов до этого мистер Ивенс призывал бурю как средство приплыть быстрее в Англию. Но его желание было слишком хорошо исполнено, и он стал теперь сомневаться в той опасной помощи, которую ураган нес его милой больной.

Как и у всех англичан, у Ивенса была привычка к морю. В юности он плавал на кораблях, но никогда он не испытывал ничего подобного.

Он наскоро оделся и вышел на палубу, чтобы самому убедиться в серьезной опасности.

Море бушевало. Волны вздымались, как огромные горы, и обрушивались то на палубу, то на борт судна, словно хотели его разбить.

Доктор схватился за снасть и смотрел на ураган.

Несмотря на свою озабоченность, он не мог не испытывать чувства восхищения и ужаса, следя взглядом за матросами, взбиравшимися на рею, как птицы на ветви ивы. Он видел, как они балансируют в воздухе, пытаясь схватить обрывки парусов, разорванных ветром.

В нескольких шагах от себя доктор заметил Эдуарда, наблюдавшего это волнующее зрелище.

Вдруг на трапе появилась Эмерод.

– Дайте мне вашу руку, отец, – попросила она. Эдуард поспешил к ней.

– Что ты здесь делаешь, дитя мое? – поразился доктор.

– Я ищу вас, отец. Мелида в ужасном состоянии!

– Вы очень храбры, мисс, – проговорил Эдуард, с восхищением глядя на нее.

– Любовь к сестре придает мне силы, – отозвалась девушка, стараясь приноровиться к качке и изгибая свой тонкий, как тростинка, стан.

Сами моряки едва могли сохранять равновесие.

В эту странную ночь было попеременно то мрачно, то светло в зависимости от ветра, который гнал по небу большие облака то закрывавшие, то вновь открывавшие луну.

Попадая из тени в лучи лунного света, Эмерод приобрела вид фантастического видения. Она не говорила больше, но Эдуард полагал, что еще слышит ее голос. Она уже спустилась в каюту, а он все еще смотрел на то место, где она стояла.

– Как я мучаюсь, отец! – воскликнула Мелида, увидев входившего в каюту доктора. – О, Боже мой, Боже мой! Это слишком!..

И она поднесла руку к своему сердцу с горестным выражением.

В первый раз жалоба, смешанная с печалью, вылетела из ее уст.

Доктор взял обеими руками голову дочери и горячо поцеловал ее в лоб.

– Подойди ко мне, сестра, чтобы отец мог прижать нас обеих к сердцу. Бедный отец! Скоро у него останешься только ты…

Миссис Ивенс было так плохо от качки, что она не могла оказать ни малейшей помощи. Они провели ужасную ночь.

Утром ураган немного стих. Мелида заснула, положив голову на плечо отца. Ее дыхание было прерывистым, лоб горел.

Эмерод пристально глядела на нее, сложив ладони. Ее губы едва шевелились, произнося молитву.

– Я долго спала? – спросила Мелида, проснувшись, таким слабым голосом, что едва можно было расслышать.

– Нет, дитя мое, – ответил доктор, гладя правой рукой светлые волосы дочери, а левой прижимая ее к сердцу. – Ты проспала только час. Как ты себя чувствуешь?

– Мне лучше, – отвечала та. – А вы, матушка, как себя чувствуете? – Мелида поискала глазами мать, которая лежала напротив нее.

– Я страдаю, моя милая девочка, не имея сил дотащиться до твоей постели, – простонала та.

– Бедная мамочка, ноги и сердце у вас совсем неподходящие для моряка, – попыталась улыбнуться Мелида.

Тонкий, мелкий, частый, как туман, дождик боролся с ветром. День стоял пасмурный и унылый, но все же Мелида пожелала встать.

Эмерод приготовила все для ее туалета и помогла подняться с постели.

Молодая девушка надела пеньюар, принялась расчесывать свои длинные волосы, но вдруг с отчаянием сказала Эмерод:

– Я не могу больше стоять, ноги не держат меня. Эмерод поддержал ее в тот момент, когда она готова была упасть.

– Зачем же ты хотела встать?

– Чтобы увидеть, до какой степени слабости я дошла, – сказала грустно Мелида, – ты видишь, у меня остались силы только на то, чтобы умереть.

– Замолчи, замолчи! – вознегодовала Эмерод, прижав руки к ее губам. – Ты думаешь – у меня железное сердце?

– Нет, – ответила Мелида, поцеловав ее руку и тут же оттолкнув, – нет, но я знаю, что ты сильна духом. Ты самая мужественная в семье. Так вот, приготовься к мысли потерять меня. Я чувствую, что мне уже недолго жить. Я только хочу приехать в Англию.

Она глубоко вздохнула и замолкла.

– Где у тебя болит? – испугалась Эмерод. – Я хочу, чтобы ты поговорила с отцом.

– У меня болит везде. Страшные события поранили мое сердце, память меня добивает.

– Ты не любишь нас, – упрекнула сестру Эмерод.

– О, я люблю и вас, и жизнь, но разве я не самая несчастная из женщин. Отец твердит о радости, которая ждет меня в Англии. Но разве я не знаю, что это невозможно. Вильям был увлечен великодушным порывом, но он может пожалеть об этом. Не будет ли между нами постоянно стоять тень повешенного? О! – воскликнула она, закрывая лицо руками. – Я буду видеть его перед собой до могилы!

Эмерод разжала руки сестры – та потеряла сознание.

Сестра с минуту созерцала ее прекрасное лицо, казавшееся мертвым.

– Боже милосердный! – всполошилась она. – Не будет ли для нее счастьем смерть?

Затем, упрекнув себя за подобную мысль, она позвала отца на помощь и стала целовать сестру, умоляя прийти в себя.

После ужасной сцены, происшедшей на ее глазах, у Мелиды появлялись моменты, во время которых она теряла память.

Итак, когда она открыла глаза, то спросила, что произошло.

– Ничего, – отозвалась Эмерод. – Тебе на минутку сделалось дурно от ночной усталости.

Поза мистера Ивенса поразила Эмерод. Одной рукой он держал Мелиду за запястье, а на другую положил часы и пристально смотрел на них. При каждом передвижении стрелки он, казалось, чувствовал укол в сердце.

– Сто двадцать, – пробормотал он, выпустив руку дочери, чтобы коснуться ее лба и груди. – Пульс насчитывает сто двадцать ударов в минуту! Бедное дитя, она погибнет!

– Отец, отец! Не говорите этого, – пробормотала Эмерод. – Вы меня пугаете. Ведь можно же что-то сделать.

– Разве я не все испробовал? – ответил бедный отец с отчаянием. – Она сама не хочет бороться. Ну, Мелида, дитя мое, во имя твоей матери, поимей жалость к нам, не терзайся так воспоминаниями. Ты не можешь нас мучить из-за зла, которое причинил тебе тот негодяй. У тебя есть родные, друзья, которые тебя жалеют, которые тебя уважают. Разве ты не хочешь жить для них?

Глаза Мелиды были открыты, но она не сделала ни одного движения и. казалось, не слышала.

В этот момент миссис Ивенс удалось встать с постели.

– О Господи! Разве ей еще хуже? – воскликнула она, устремляясь к Мелиде, которую она приподняла с постели.

Молодая девушка тяжело вздохнула.

Мать поцеловала ее в лоб и тихо опустила обратно на кровать.