Страница 21 из 85
Так, собрались, во двор замка высыпал народ — проводить путников. Дети, подростки, взрослые заполонили всё немалое пространство перед замком, воздух зазвенел от их искренних пожеланий и прощальных криков, поднялся лес машущих рук… Но Гарри пришлось ненадолго задержаться — со стороны сада пришла Фелина, мягко ступая, она подошла к Гарри и придвинула к нему морду со странной просьбой:
«У меня усик отломился, сними его».
Гарри присмотрелся к вибриссам и увидел, что один действительно надломлен и свисает. Протянув руку, он аккуратно оторвал сломанный усик со смутным ощущением, словно отламывает ветку с куста. Пока он соображал, что с усом делать, кошка нежно муркнула:
«Сохрани его. Когда прибудешь к Стоунхенджу, воткни усик в землю, и я тут же явлюсь перед тобой».
Рука Гарри замерла, пальцы крепче сжали «прутик» — о как, это неспроста… Это подарок волшебного существа. Всё поняв, Гарри бережно спрятал усик во внутренний карман куртки, по покрою внешне напоминавшей будущий бушлат. Благодарно кивнул кошке, подарив ей на прощание новое имя:
— Спасибо, Филаретта.
Гигантская киса обрадованно выгнула спину и замурчала, собираясь насладиться звучанием чудесной клички. Была у неё такая милая слабость — узнавать новые имена, вслушиваться в них и влюбляться в саму себя. Хоть и богиня, но влюбчивая, как и все кошки…
Путь среди гор завораживал сам по себе: мерно цокали копыта лошадей, раскачивая всадников в такт шагам, шуршал ветерок, снуя по склонам, а в голове мелодия мурлычет, порождая слова, из которых постепенно сложилась нехитрая песенка…
Тянутся ввысь исполины —
Горы под снежною шапкою.
Видят в озёрных низинах
В воде отражение зябкое.
В туманные кутаясь шали,
Ледникам заплетают косички,
А ветры, покоя лишая,
Сонаты поют перекличкой.
И льнёт всей душой к королеве
Влюбленный король-великан,
Не шубу вручив своей деве —
Облаками укрыв её стан.
Аллегория с великанами родилась не на пустом месте: проезжая последние плоскогорья, Гарри видел вдали застывшие в поцелуе циклопические громады каменных исполинов. Причем пол у них вполне угадывался: силуэт меньшего великана был явно женским…
Первый привал стал уроком и анонсом дальнейших странствий. Спешившись, Джон и орки расседлали коней, почистили, навесили на морды торбы с овсом и опутали передние ноги ремнями. Зейн занялся тем же, а глядя на него, своим транспортом пришлось заняться и Гарри.
Наутро стреноженные лошади, однако, ухитрились исчезнуть. Нашли их в распадке у ручья, были они все непонятной масти — серо-буро-зеленые, чуть ли не цвета хаки, ага…
Пока Гарри ронял и ловил челюсть, Джон с орками идентифицировали своих скакунов и с ангельским терпением стали отчищать от глины и тины, в которой эти непарнокопытные вывалялись, спасаясь от слепней. Мышка, несмотря на кличку, был приличного объема, и Гарри весь изругался, отскабливая присохшую корку грязи. Зейн трудился молча, чистя своего слона, так что Гарри вскоре примолк, устыдывшись своей несдержанности.
На четвертый-пятый день это стало необходимой рутиной, такой же обычной, как чистка зубов по утрам. В зависимости от местности лошади находили малейший повод покрыться защитной коркой против слепней и мух, которые никак не унимались, несмотря на поздний сентябрь.
Кроме того, кони сломали Гарри шаблон. Как-то рано утром на стоянку вперся медведь: Конор и Логан с Джоном, как назло, отлучились на фермушку за порцией утренника, а Гарри и Зейн растерянно замерли в своих спальниках, не имея ни малейшего понятия, чего и как делать. Кони сперва косились на Топтыгина, а потом, когда незванец пересек, по их мнению, невидимую границу, за дело взялся мощный черногнед Джона — раздувая ноздри и свирепо гогокая, он живым неотвратимым роком попер на пришельца. Медведь вытянул любопытную морду и заинтересованно принюхался было, но тут же заробел, как только жеребец взгорбился и грохнул копытами о землю (толчок Гарри точно ощутил). Не желая связываться с гривастой страшилой, косолапый предпочел благоразумно смыться, заставив Гарри задуматься о том, что лошади не всегда бывали нежными пугливыми фиалками…
Горная Шотландия остались позади. Спустя несколько суток пересекли границу — реку Твид. Орки, укрывшие рожи под капюшонами, ничем не отличались от обычных путников, а размеры Зейна скрадывала крупная лошадь, благодаря чему на него тоже не обращали внимания. Сам же Гарри, проезжая города, тяготился увиденным, которое его совсем не радовало, ибо улицы, мягко говоря, воняли.
Воняло именно так, как описано в книге Зюскинда «Парфюмер». И не столько за счет большого скопления горожан, сколько — из-за обилия скотины, а её было кошмарно много. И ладно бы волы с телегами, так лошадей была тьма-тьмущая, и все они дружно испражнялись. Гигантская пробка на одной из улиц Инвернесса поразила Гарри в самую печенку — телеги с обозами и подводами, кэбы и фиакры, двуколки, конки и дилижансы, ландо… и в каждой — лошади, лошади, лошади, лошади и лошади! Лавируя среди экипажей, Гарри невольно задерживал дыхание, минуя рыбацкие подводы с рыбой и водорослями, а проезжая катафалк, чуть не присоединился к гниющему покойнику в деревянном щелястом гробу… Катафалк окружил кортеж суровых приставов и советников и бдительно отшивал любопытных. Из речей окружающего люда Гарри мимоходом уяснил, что покойника эксгумировали и везут в морг на повторное вскрытие, дескать, возникло подозрение, что дедок скончался не от язвы…
Пустующие утренние улицы тоже не восхищали — на них Гарри, к своему вящему изумлению, узнал о существовании крайне редкой профессии, о которой забыли в двадцатом веке за ненадобностью — золотарь. Так в викторианскую эпоху в народе по старинке называли ассенизаторов. Дурно пахнущие бледные плешивые мужички таскались туда-сюда с тележками и лопатами, собирали навоз и, наскоро подметя и подмыв улочку, утаскивались дальше.
Видел Гарри и фонарщиков вечерами. Погромыхивая тачкой с бидонами и лесенкой, строгого вида джентльмены перемещались от одного фонарного столба к другому, приставляли лесенку, взбирались по ней к пузырю, отчищали внутренние стенки стекла от копоти, а внешние — от уличной сажи и испарений с мостовых, заливали масло и керосин, в зависимости от статуса окраинной улицы. В центральные-то был проведен газ, и там фонарщики только ручку поворачивали, включая-выключая подачу газа к горелкам, или чинили те же горелки, меняли выбитые шпаной стекла, выправляли погнутый столб, в который днем врезался лихач-кокни, не справившийся с понесшими конями, такое вот ДТП этого времени.
Про трубочистов Гарри слышал, а вот человек-будильник удивил. Механические будильники в эти годы не были ни дешевыми, ни надежными. Задача человека-будильника заключалась в том, чтобы заставить рабочего проснуться в нужное время и убедиться в том, что он действительно поднялся с постели. Происходило это следующим образом: шел по улице худой небритый мужик, нес под мышкой длинный шест и дубинку в руке, подходил к двери, стукал дубиной, ждал, ещё стучал, дожидался шевеления за дверью и здоровался с заспанным клиентом.
— Привет. Тебе пора.
— А-а-ага… — длинный зевок. — Уже три? Спасибо, щас соберусь…
Получив пару пенсов, будильщик шел к другому дому и начинал стучать не в дверь, а в окна спальни на втором этаже.
— Эгей-гей-г-е-е-ей! Просыпайся, пора на смену! Эгей, булки ждут!
Кричал он до тех пор, пока окно не открывалось и не выглядывал булочник, которого дожидалось тесто, подготовленное помощником в ночную смену.
Странная и очень необходимая профессия своего времени. По мере того, как механические будильники сделаются более доступными и наводнят мировой рынок, диковинная профессия канет в реку Забвения. О былом существовании человека-будильника память сохранится в английском фольклоре или же какой-нибудь студент наткнется на информацию случайно, читая одно из классических произведений Чарльза Диккенса, роман «Большие надежды», герой которого впадал в неподдельную ярость от того, что его слишком активно будили.