Братство зеркального отражения

— Он не был моим клевретом. Он… играл, причем играл так, как хотелось в большей степени ему, а не мне, — покачал головой Ри. — Да, помогал временами, но не более. А что до имени…

— Это имя, если что, происходит от латинского «fallax», и означает «неуловимый», — заметил Ит. — Знаешь, в своё время ты, гений, говорил кое-что о сходимости. И приводил в пример, если я правильно помню рассказ Фэба о разговоре с тобой, интегральный признак Коши — Маклорена. Тебе вот эти смычки с именами, с мирами, с итерациями ни о чём не говорят?

— В данном случае — нет, — покачал головой Ри. — Но, в общем и целом, есть ряд параметров, которые ваша группа не рассматривала. Могу потом объяснить.

— Вот потом и объяснишь, — кивнул Скрипач. — А на мой вопрос ты так и не ответил. Хотя я отвечу за тебя, гений. Нет, не было. Компании тебе хотелось, это да. А жалость — нет. Ты на неё, кажется, не способен.

— Ты ошибаешься, — Ри вздохнул. — Способен.

— Ну да, ну да, — Скрипач усмехнулся. — Ладно, не будем спорить. Поехали?

— Поехали, — кивнул Ит. — И не гони особо, ладно? А через полчаса поменяемся.

— У тебя рука, — напомнил Скрипач. — Давай лучше долечим по дороге, а за рулём я уж как-нибудь сам.

— И всё равно, ты ошибаешься, — Ри опустил взгляд. — Было. Ещё как было. Но жалеть — не значит понимать целиком и полностью, уж прости.

— Как раз значит, — усмехнулся Скрипач. — Жалеть и есть понимать. Если не понимаешь, ни сострадать, ни жалеть не получится.

«Транзит» Гарика и компании, конечно, обогнали. Скрипач заявил, что ему совершенно неохота тащиться, как вошь по мокрому месту, поэтому обязанности разделили — Скрипач вёл, а Ит сидел рядом, и развлекался — с помощью простенькой частотной «пушки» отсекал дорожные камеры, и отводил глаза редким патрулям, которых, впрочем, попадалось на пути совсем немного. Ри, с удобством расположившись на заднем сиденье, сперва пытался читать что-то из местной сети, но сеть толком не удавалось поймать, потому что на скорости больше двух сотен телефон Ри её постоянно терял во время переходов от одного ретранслятора к другому.

— Нет, вот честно, не понимаю я, рыжий, почему ты полез ко мне с этим вопросом про жалость, — не выдержал, наконец, Ри, откладывая телефон. — Даже если бы и не жалел, что с того? Я, прости, не ноющая бабка, которая сокрушается над сериалом про любовь, и жалеет всех подряд, я всё-таки мужик, и все эти жаления и стенания…

— Ты всемогутр, — поправил Скрипач. — А так же венец творения, архэ, и вообще, вершина мироздания, разделенный бог, если ты не забыл. Ну да, тебе жалость по штату не положена. А до всемогутра — не жалел, потому что ты мужик? Ведь так?

— Осознавал. Понимал. Пытался что-то улучшить. По-моему, это гораздо важнее, чем жалость, — произнес Ри.

Ит вдруг тихо засмеялся. Совсем тихо, и не особенно весело.

— Ты очень умный, — сказал он. — А я вот дурак. И когда на Терре-ноль убили Джессику, я тебя жалел. Двадцать лет жалел. Да, Ри, именно что жалел, чуть не до слёз. И тебя, и мелких. К вам мотался, из запоя выводил, квартиру оплачивал, свет… глупо. Сам знаю. Потому что мужики, оказывается, жалеть не должны. Вот только где бы ты оказался в результате без моей жалости, ты не думал? Бомжом на Московском вокзале? Или с моста бы сиганул в один прекрасный день? Как тебе такая постановка вопроса?

— Ты заботился о семье, — возразил Ри, впрочем, без особой уверенности.

— О семье? — с горечью спросил Ит. — Мы же тебе не семья, гений. Расой не вышли. Или тогда, когда это было нужно, мы были семья, а потом ты поднялся, просох, распустил перья, и…

— Ит, ты действительно дурак, — сказал Ри. — Тогда — это было тогда. Времена меняются. Люди тоже.

— Очень удобно, — вздохнул Скрипач. — Очень. Жаль, не каждый способен такому научиться. Мы вот не смогли. И даже на Берегу до последней минуты не верили, что урод с собакой — это ты. Что ты способен на такую подлость. Ладно, проехали. Не жалеешь, и хрен с тобой. Нужна нам эта твоя жалость, как той собаке пятая нога.

— Была бы не нужна, ты бы не спросил, — справедливо заметил Ри. — Ит, руку очень больно?

Ит снова засмеялся.

— Не очень, — ответил он. — Ри, не надо, это выглядит… нелепо, пожалуй. Правда, не надо. Проехали. Ты нам лучше вот чего расскажи, — оживился он вдруг. — У ребят, как мы поняли, есть прозвища, которыми они друг друга называют. Луна, Солнце, Космос. Откуда они появились, ты не в курсе?

Ри вздохнул с явным облегчением.

— В курсе, — сказал он. — Это с больницы, где они вместе лежали. Подростки-то они подростки, но травматология, в которую они загремели, была детская, восемнадцати им ещё не было, семнадцать, а Тиму так и вообще шестнадцать. И кто-то из малышей нарисовал им на память по рисунку. Выздоравливающим детям скучно, заняться нечем, особенно если гипс, и не побегаешь. Какой-то мальчишка, с которым они общались, им картинки подарил. Гарику — лужайку и солнышко, Тимке — домик и луну над ним, Рэму — космос со звёздами и ракетой. Обычные детские рисунки. По этим рисункам они друг друга стали называть, и почему-то прижилось. Так что во всех этих солнцах, космосах, и лунах никакой тайны нет, обычные подростковые прозвища.

— Забавно, — Скрипач поддал газу, обходя какой-то грязный грузовик. — А мы-то уж невесть что подумали.

— Немудрено, — пожал плечами Ри. — Если не знать, откуда это, можно подумать, что Гарик зазвездился, а Тим с Рэмом едва ли не в слугах у него ходят.

— А они не ходят? — с интересом спросил Скрипач.

— Нет, они даже по договорам и контрактам идут на равных. И не стоит думать, что Гарик стал сниматься первым.

— А кто был первым? — спросил Ит.

— Первым был Тим, разумеется, это еще до легендарных съемок шаурмы, — Ри усмехнулся. — Но Тима несло, как лодку в ураган, шутил он, конечно, хорошо, однако в этом бизнесе одними шутками сыт не будешь. Рэм сниматься изначально не хотел…

— Как же я его понимаю, — вставил Ит.

— Ну а то, — вздохнул Ри. — А вот Гарик в кадре почти сразу стал получаться отлично. Во-первых, рост. Во-вторых, манера держаться. В-третьих, рассудительность. В общем, братья его сами стали впихивать в кадр, и занялись съемкой.

— А они вообще снимаются теперь? — Скрипач чуть придержал машину, чтобы выйти из полосы для поворота. — Или нет?

— Практически нет, — ответил Ри. — Это… элемент игры, интрига. Игры с публикой, конечно. Как по мне, то и у Рэма, и у Тима сейчас получилось бы работать в кадре вполне успешно, они давно остепенились, но… тут есть еще один фактор. Уже чисто местный.