Невеста конкурента

— Если ты с воспитанием сына не справился, — он снова не дал мне договорить, схватил за руку и рывком притянул к себе.

— Ты еще учить меня будешь?

Я же училка — эти слова на языке завертелись, но в лицо их ему выплюнуть не смогла, настолько диким стал его взгляд.

Его пальцы — горячие и сухие, сильнее сжались на моей голой руке. Макар развернулся и потащил меня по коридору, толкнул дверь одной из комнат и толкнул меня.

— Подумай, все ли правильно ты делаешь, Эмма, — сказал он, своей мощной фигурой загородив проход. — Стоило ли со своим студентом целоваться. И по ушам ему ездить. Всё случилось из-за тебя. Утром собирайся в больницу.

Он хлопнул дверью у меня перед носом. И в коридоре раздались его удаляющиеся шаги.

Постояла, тупо разглядывая дверь.

Оглянулась по сторонам.

Из окна льется слабый свет, проморгавшись, привыкла к темноте и различила обстановку — есть кровать, телевизор на стене, шкаф в углу. В этой комнате никто не живет — воздух пропитан запахом моющего средства и нет больше никаких ароматов, нет раскиданных вещей.

Гостевая.

Прошла до окна и распахнула створку. Высунулась по пояс и вдохнула аромат сирени, кусты растут у подъезда. С высоты осмотрела двор.

Еще какое-то время в доме раздавался шум — слышала, как Макар ходит, чем-то шуршит, не спит. Пока дверь соседней комнаты не хлопнула.

Сползла с подоконника и плюхнулась на кровать, поверх покрывала. Поджала под себя ноги, на колени натянула футболку.

Прикрыла глаза и мысленно досчитала до десяти.

Я съезжу завтра в больницу с ним. И поговорю с Максимом. По-прежнему не верится, что это всё из-за меня, так думать не хочется. Ведь я зла я никому не желала, я просто хотела жить спокойно.

Забыться.

От усталости сон навалился быстро, от тишины задремала, мерный негромкий стук настенных часов убаюкивал, словно я снова маленькая, в голове откуда всплыли слова колыбельной, которую мне пели в детстве.

А потом тихо, еле слышно скрипнула дверь.

И я сразу распахнула глаза.

В коридоре свет и на пороге темная высокая фигура. Успела заметить, что Шварц в одних светлых домашних брюках, больше ничего на нем нет.

— Не могу уснуть, — он шагнул ко мне в комнату. И прикрыл за собой дверь.

Глава 36

Поднялась на локтях и села в постели. Футболка задралась, оголив ноги, и темнота меня спасать должна, но я все равно чувствую на себя пристальный взгляд.

Медленными бесшумными шагами Макар двинулся к моей кровати. Неспешно, расслабленно. Он подошел и замер.

Кожа покрылась мурашками, а на лбу испарина выступила от напряжения.

В тишине продолжали тикать часы.

И я вдруг поняла, что очень сильно просчиталась, когда храбрилась, когда перестала этого человека бояться и уверена была, что он ничего мне не сделает.

Мы одни в пустом доме, ночью.

В его доме.

И он сделает все, что захочет — не врал.

— Чего надо? — в горле пересохло, один этот вопрос мне таких стоил усилий, что захотелось упасть обратно в подушки. И накрыться одеялом.

И сделать вид, что меня здесь нет, что мне эта квартира просто снится.

— А ты как думаешь? — отозвался он хрипло.

И кровать спружинила, когда он поставил на нее колено.

Показательно.

Красноречиво.

Сразу вспомнился мой первый и единственный парень, мой жених, который мной только пользовался, а я не понимала.

Я и сейчас не понимаю, что нужно от меня этому, другому мужчине, хозяину города, как он себя называет. Не понимаю, но чувствую — теперь все по-другому, гораздо серьезнее, сильнее, по-взрослому.

И от этого знания по телу несется дрожь, и кровь разгоняется, я слышу, как шумно, гулко бьется в груди сердце.

— Ты интересная девушка, Эмма, — одним рывком, молниеносно, он упал на руки. И, продолжая опираться на колено и расставленные ладони, уставился на меня в темноте.

Я бы шуганулась по кровати и забилась в самый дальний угол от него. Но даже шевельнуться побоялась, хоть одно движение сделать, которое заставит его на меня наброситься.

— С такой фигурой выряжаешься в какие-то бесформенные тряпки, — продолжил он негромко, словно рассуждая сам с собой. — Я видел твое дело. И какой ты была. На своем фуршете тебя видел, куда ты так нахально заявилась под ручку с моим сыном. Чего ты добивалась?

— Машину хотела вернуть, — не смогла не ответить, я словно на допросе, его тон меня вынудил. — Твои подарки ничего не стоят. Когда ты к людям относишься, как к грязи.

— С чего ты это взяла, — он протянул руку, и я снова не шелохнулась, когда его ладонь коснулась моих волос. Он пропустил между пальцев спутанную прядку, натягивая волосы, это медленное движение в голове отдалось слабой болью. — Ты ведь не знаешь меня. Совсем. Но почему-то уверена, что я плохой.

Не ответила, скосила глаза в сторону окна, делая вид, что меня не волнует это — как он меня трогает, то, что он рядом.

И все таки не выдержала, дернулась, когда его ладонь легла на шею, пальцы сжались на тонкой коже и силой развернули меня к нему.

— У меня был жених, — заговорила торопливо, о том, чего даже подругам не рассказывала. А ему говорила, тогда еще, когда он ко мне домой заявился. И повторяю снова. Под его большим пальцем на шее тревожно забилась жилка. В темноте различила внимательные глаза и сама подалась навстречу, стараясь вложить в голос как можно больше злости. — Моему жениху лишь деньги отца были нужны, не я. Расчет это называется, да? И ты тоже расчетливый. Чем ты отличаешься от того парня?

— Тем, что мне твой отец неинтересен? — он усмехнулся, и в сгустившемся между нами напряжении я почти различила искры, они заплясали перед глазами красными точками. — Я прекрасно помню, Эмма. Что для тебя это стало потрясением.

— Я про суть человека говорю, не про его положение, — продолжила упрямо, и меня затопило желанием, чтобы хоть кто-то понял, — про гниль я говорю, а не про твой статус. Все мужчины одинаковые козлы.

— И твой отец.

Вцепилась пальцами в его руку в попытке сбросить ее со своей шеи. И задохнулась, когда он коротким, рубящим движением опрокинул меня в подушки.

Навалился сверху всем телом.

И с жаром впился в мои губы.

Глава 37

Никто не должен целоваться так — с жадностью и даже агрессией, представить ни разу не могла, что можно чужой рот изнасиловать языком.

Он горячей змеей протолкнулся, столкнулся с моим, смял его, без борьбы даже, один коротенький раунд, одно поражение — мое.

Застонала и сама не поняла, от чего, его ладонь скользнула с шеи вниз, мизинец подцепил вырез футболки, мазнул по голой груди, и в голове все перемешалось, от одного этого касания, от поцелуя, что ураганом сносит мне крышу.

Коленом он втиснулся мне между ног, развел бедра. Своим телом вдавил меня в покрывало, я и не думала никогда, что постель может быть такой раскаленной, когда на ней крепко сплетены два тела.

Он вжался в меня. Двинул бедрами, еще и еще, нас разделяет лишь тонкая ткань — мои трусики, его брюки, а словно бы ничего.

Так это чувствительно. Такое это давление. Трение. Твердым членом по самой важной точке между моих ног.

Вцепилась пальцами в крепкие голые плечи, отталкивая его от себя.

И он отстранился. На секунду.

Для того, чтобы ударить в меня бедрами снова, и этот удар по всему телу эхом, отголосками разлетелся, все нервные окончания задевая, такого возгорания быть не может, так током не шибанет, даже если прижаться к оголенному проводу.

Меня трясет, и это ощущение незнакомое, чужое, сладкое до боли, до чудесного отвратительное.

Не знала, что голодаю так.

Снова застонала ему в рот. И опять оттолкнула, не сознавая, что делаю.

Давление на промежность исчезло на миг.

А потом он с размаху вжался членом.

Чему я подчиняюсь, когда отказывает мозг — это рефлекс, нестерпимое желание еще раз получить дозу чего-то убойно-приятного, это похоть, перед которой я сдалась.