Rosa Canina

— Где егерь, который должен был с вами прибыть? — спросил Петька.

— Его нет, — ответили они.

— Егерь, который должен был отпереть дверь моего дома в другой стране, надеть на вас намордники и привезти сюда в преддверье тяги, — пояснил Петька.

— Его нет, — повторили они.

— Ну что за люди! — сказал Петька. — В охоте что-нибудь понимаете?

— Нет, — ответили они.

— Но если вы — охотничьи собаки, то вы должны в этом понимать.

Они молчали.

— Ладно, пошли, — сказал Петька и подтолкнул их в дом. Однако хозяин не двигался с места, продолжая прикрывать спиной дверь в свое заведение. Длинная узкая свеча уже опять была у него в повисшей руке и освещала Петьку бледным розовым светом.

— Отойдите с дороги, — попросил его Петька.

— Нельзя, — без выражения на лице негировал хозяин.

— Хорошо, — согласился Петька.

Через мгновение он взял свечу из его безвольной руки и опять направил на лица Цезаря и Александра.

— Тяжело с вами, — дефинировал Петька, сравнивая уже не в первый раз их лица. — Как, собственно, прикажете вас различать? У вас различаются только имена, в остальном вы похожи друг на друга как, — он запнулся, но не смог выговорить мысль до конца, — во всем остальном вы действительно похожи друг на друга, как два глаза.

Они усмехнулись.

— Вообще-то нас хорошо различают, — сказали они, оправдываясь.

— По-видимому, да, — согласился Петька, — я и сам был свидетелем вашего различения, но у меня есть только мои глаза, и ими различить я вас не могу. Поэтому я буду обращаться с вами как с одним единственным человеком и обоих называть Цезарь, тем более, что так зовут одного из вас. Тебя что ли? — спросил Петька у одного.

— Нет, — ответил тот, — меня зовут Александр.

— Ну, это не важно, — сказал Петька, — я буду вас обоих называть Цезарь. Если я приказываю Цезарю "фас!", то бросаетесь вы оба, если я посылаю Цезаря на тягу, то вы оба отправляетесь туда; правда, для меня не очень удобно, что я не смогу использовать вас на разных охотах, но зато я имею то преимущество, что оба вы будете отвечать безраздельно за проступок одного. Вы не сможете свалить друг на друга ответственность.

Они подумали и сказали:

— Так нам было бы не очень приятно.

— Еще бы, — подтвердил Петька, — разумеется, в этом нет ничего приятного для вас, это ваша работа, и так оно и будет.

Уже некоторое время Петька наблюдал за водителем притормозившей у бензоколонки «Тойоты», который все крутился возле крыльца. Наконец, водитель, мужчина лет сорока с волосатыми ногами в белых шортах, решился, подошел к одной из собак и теперь собирался шепнуть ей что-то на ухо.

— Прошу прощения, — сказал Петька и ударил по уху говорившего, так что тот отлетел к свежеподстриженному газону, — Это мои собаки, мы сейчас кое-что обсуждаем и никто не имеет права нам мешать.

Петька приблизился к одной из собак, кажется, к той, которая стала объектом внимания водителя, а может быть, и к другой, положил ей руку на полную грудь и посмотрел в ее сильно накрашенные глаза.

— Это вам следует запомнить прежде всего, — наставительно произнес Петька, переводя глаза то на ее жирные розовые губы, то на пухлые, веснушчатые щеки, похожие на женские колени, — Без моего разрешения вы не имеете права ни с кем разговаривать. Я здесь чужой, и если вы — мои старые собаки, то и вы — чужие.

Вторая собака, увидев, что Петька предпочел ее товарку, отошла к столбу, задрала там ногу помочиться, и теперь зло глядела на Петьку, оскалив клыки.

— Мы должны войти, — обратился Петька к хозяину, продолжавшему распластываться по двери.

— Нельзя, — показал тот головой в непонятную Петьке сторону.

— У вас есть предписание? — потребовал Петька законности.

— Вот, пожалуйста, — хозяин вынул из кармана необъятных штанов пачку машинописных листов формата А4, сложенных вдвое. На листах ничего не было написано, и хозяин, тихонько матюгнувшись, достал из того же кармана авторучку и принялся что-то быстро писать, придерживая бумагу от ветра. Петька заметил, как из-под его брюк вытекает струйка мочи. Через девять секунд запахло калом. Через четырнадцать у хозяина пошла носом кровь, потом горлом, потом из ушей и начала размывать свеженаписанные слова. Петька торопливо вырвал написанное из рук хозяина — и вовремя. Тот как-то неожиданно скукожился, обмяк, упал на бетон крыльца, но не разбился, а словно испарился в воздухе. Через минуту на чисто выметенном полу тлела лишь кучка одежды. Из харчевни на крыльцо вышел старик с длинным носом и клыком и унес останки хозяина, подмигнув Петьке. Но тот ничего не заметил, так как был занят чтением спасенного текста:

Петька подошел к дому и заметил начало ночи: дерево на глинистом бугре качалось от непогоды и его листья заворачивались с тайным стыдом. Откуда-то из ближайшего селения доносился лай сторожевых псов; однообразный, не сбывающийся агрессивный звук уносился ветром в неизвестную природу через пустырь, потому что ветер не различал ценности музыки и воровал что попало. После ветра глухой день расслабил нити света, и наступила прозрачная тьма. У входа в дом на крыльце стоял сморщенный седой старичок с клюкой, наверное, отец тучного хозяина.

— Ты часом не отец ли тому бугаю? — уточнил мысль Петька.

— Отец, — согласно кивнул старичок.

— Тогда нет ли у тебя полномочий впускать? — сказал ему Петька.

— На кой? — не понял его волнения старик.

— Мне нужно, — объяснил Петька.

Старик отпал от двери и стал еще беззащитнее, неразличимее в агрессивной игре темных пятен поднявшегося ветра. Травы и листья ближайших деревьев, прозрачные от темноты, сонно прыгали через бледные истомленные лучи его светлой кожи и бороды.

С силой стыда и грусти Петька вошел в дверь и нащупал обветшалую деревянную лесенку, обваливавшуюся куда-то в нижнюю темноту. Постояв в темноте, Петька увидел в ней неподвижный, чуть живущий свет и куда-то ведущую дверь. За дверью хранилось помещение без окон, и там горела на полу свеча. Петька встал на колени посреди пространства и, наклонившись, постарался рассмотреть двоих, лежащих друг на друге у свечи.

— Кто вы такие? — спросил он их.

— Мы собаки, — ответили те. В соседнем помещении родился непонятный гул: наверное, грунт устал терпеть вечность и развалился отдохнуть в мелочи уничтожения.

— Вы любите друг друга? — нехотя поинтересовался Петька, чтобы понять свою ненужность в этом месте.

— Нет, мы умираем, — сказала одна из собак.

Собаки были так похожи, что различить их не было никакой возможности. Нижняя собака лежала на земле, солома уже истерлась под ее телом, глаза ее глубоко смежились, точно она тосковала или спала. Верхняя собака, лежащая на ней, глядела в ее темный рот, распавшийся от слабости. Петька наклонился ближе и тоже поглядел туда.

Дорога вдоль языка была прямой и рыхлой от влаги и сорняков. Вскоре язык терялся в темном тесном ущелье, на краю которого стояла пивная, откуда доносились звуки человеческого веселья. Петька хотел войти внутрь, но человек, стоявший лицом к двери, внезапно обернулся и посмотрел на него внимательно.

— Это ты! — вырвалось у Петьки.

Человек ничего не ответил, быстро отвернулся и дернул за ручку двери. К счастью, та оказалась заперта. Человек в отчаянии прислонился лбом к ее холодной пластмассе.

— Подожди, Иван, подожди! — вскричал Петька и осторожно взял мужчину за плечо.

— Что тебе от меня нужно? — глухо спросил Иван, барабаня пальцами по двери и не отрывая лба от ее равнодушной поверхности.

— Я… я… а ты… он… не я… — Петька начал лепетать что-то невразумительное и вдруг пересилил робость и прикоснулся ладонью к потертым джинсам между ягодиц Ивана.

Тот подпрыгнул и через мгновение уже стоял к нему с искаженным от ярости лицом, прижавшись спиной к двери. Внезапно из дома послышались звуки речи: кто-то приближался с внутренней стороны, побрякивая ключами. Иван слегка отделился от двери, чтобы не упасть в коридор, когда хозяин распахнет пространство дома. Однако тот, как можно было заметить, не особо торопился отпирать. Находящимся снаружи было слышно, как переговариваются те, кто внутри: