Страница 32 из 46
Я прижимаюсь к его спине и закрываю глаза.
Неважно куда он меня везёт, главное, что он рядом. Особенно теперь, когда я больше не корю себя за спор, от которого отказалась. Жаль только, что с решением одной проблемы, появились новые...
Мама-мама...
Ну как же так?
Ты была так молода, когда появились мы с Ро, не справилась с той ответственностью, что на тебя свалилась вместе с нами... Особенно тогда, когда нас всех оставил папа. И вот теперь жизнь дала тебе ещё один шанс. Но ты его игнорируешь, слабовольно уступая вредной привычке, которая однажды может тебя убить.
Как она этого не понимает?!
Как можно собственноручно губить жизнь внутри себя?
Этот малыш... Он ведь ни в чём не виноват, а страдает уже в утробе матери!
Я обязана это исправить, кто бы и что бы мне не говорил.
Дилан привозит меня к себе домой. Включает ночник, усаживает на мягкий диван в гостиной и, вернувшись с кухни, протягивает кружку с горячим шоколадом. Я благодарно ему улыбаюсь, пока он садится рядом.
— Сэм обожает горячий шоколад, когда его что-то беспокоит.
— Ты считаешь, что меня что-то беспокоит? — спрашиваю я.
— Да. И дело не только в том, что случилось с твоей бабушкой. Поделишься?
Я ставлю кружку на низкий столик и, пожав под себя ноги, обнимаю маленькую подушку, что лежала между мной и Диланом. Смотрю на старинные часы, что висят над проходом.
— Моя мама беременна. И срок уже очень большой.
— И ты переживаешь о ребёнке?
Я перевожу взгляд на лицо Дилана. Он не выглядит поражённым.
— Ты не удивлён...
— Ванда, мама Сэма, — усмехается он. — Она считает своим долгом передать мне все сплетни трейлерного парка, пока я занимаюсь с братом. Так что, да, я знал о твоей маме.
— Похоже, только мы с бабушкой об этом не знали, — вздыхаю я.
— Львёнок, — тоже вздыхает Дилан. — Ты невероятно добрая и заботливая. Чистая душой. И мне кажется, я знаю о чём ты думаешь. Поэтому тебе необходимо знать, что от тебя мало что зависит. Ты должна понимать, что тебе будет не легко.
— Что ты имеешь ввиду?
— Ребёнок твоей мамы с большей вероятностью родится не здоровым. Не бери на себя такую ответственность, если не готова. Понимаешь?
— Не... не здоровым?..
— Как Сэм, например, — кивает Дилан. — Ванда до его рождения тоже сидела на наркотиках.
— Боже...
Я об этом даже не думала!
— Такой ребёнок требует особого внимания, Львёнок. И вряд ли его будет оказывать ему твоя мама. А тебе самой только семнадцать. Откажешься от школы и колледжа ради него? Но тогда встанет финансовая сторона вопроса. Пойти работать ты не сможешь, и государственную помощь оформить не получится, потому что ты не его мать. А его матери помогать не станут.
— И... — тереблю я колечко, не понимая к чему он ведёт. — Что... что ты предлагаешь?
— Ничего.
— Но ты...
— Бонни, я лишь хочу, чтобы ты не решала что-либо с горяча. Думай о последствиях.
— То есть, — откладываю я подушку и поднимаюсь на ноги. — То есть мне нужно забыть о том, что у меня скоро появится на свет брат или сестра? Ты мне это предлагаешь?
— Ещё раз: я ничего тебе не предлагаю. Но считаю, что будет лучше, если о ребёнке позаботится государство. Лучше для тебя и твоего будущего. Лучше для него.
— Отдать его приёмной семье?! — недоумеваю я. — Той, которой деньги от ребёнка важнее самого ребёнка? Я проходила через это, и никому не пожелаю подобного! Уж лучше с плохой матерью, но родной. Чужие люди никогда не станут заботиться о тебе больше, чем родные.
— Ты жила в приёмной семье? — интересуется Дилан ровно.
Я теряюсь:
— Нет, но мама говорила...
— Понятно.
Дилан поднимается с дивана, подходит ко мне и притягивает к себе за поясницу. Смотрит пристально и серьёзно. И я вдруг понимаю, что веду себя глупо, потому что он сказал мне всё это не с целью причинить боль или напугать. Он просто хочет, чтобы я не теряла рассудок, поддавшись эмоциям.
— Прости, Дилан, — шепчу я.
— Тебе не за что извинятся, Львёнок. Страх — это самое действенное оружие в руках манипуляторов. Я прошёл через это со отцом. Твоя мать просто запугивала вас с братом, чтобы добиться своей цели, вот и всё.
— Да, ты, наверное, прав.
— Я привязан к Сэму настолько, насколько умею быть привязанным, и делаю всё от себя зависящее, чтобы он был счастлив. Но если бы Ванда не старалась, как она старается сейчас, я предпочёл бы, чтобы он жил в морально здоровой семье. И не променял бы своё будущее на заботу о нём.
Мне вдруг становится так страшно, что я начинаю дрожать, но понять причину этого страха не получается. Поэтому я сосредотачиваюсь на другом:
— Ты говоришь правильные вещи, но они звучат немного цинично.
— Потому что я — циник, — серьёзно кивает Дилан, отчего мне становится ещё страшней. — Но ты другая. Поэтому тебе нужно было услышать мнение кого-то, вроде меня, чтобы принять взвешенное решение и ни о чём потом не жалеть, понимаешь?
Я киваю и выбираюсь из его рук:
— Можно воспользоваться туалетом?
— Конечно.
В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.
Мне необходимо побыть одной.
Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...
Глава 22. Дилан: когда понимаешь, что ошибался
Этот праздник запланировал отец, за пару месяцев до моего восемнадцатилетия, со словами о том, что популярность необходимо подкармливать. Как бросать собаке кость.
В целом мне было плевать на его ничтожную философию и собственную популярность, но мне нравилось, когда этому козлу приходилось раскошеливаться.
В одно из высококлассных кафе на берегу океана притащилась почти вся школа.
Выпить и развлечься на халяву, ну и показать себя, разумеется. Быть на празднике у самого сына мэра — это же такая высокая честь. Пафосные идиоты.
Я подхожу к открытому бару, заказываю колу и разворачиваюсь лицом к площадке, где шумит народ. Их разговоры и смех разбавляют негромкая музыка и шум волн. Смотрю на безграничную мощь океана и некоторое время наблюдаю за полётом чайки.
Красивое место, ничего не скажешь.
Но мне всё равно здесь не нравится.
Возле меня появляется Хайт, касается пальцами моего плеча и, поддавшись ближе к моему лицу, томно шепчет:
— С Днём Рождения, красавчик!
Я разворачиваюсь к барной стойке, облокачиваясь на неё, и тянусь за своим стаканом. Не люблю, когда меня трогают без моего на то желания.
— Паола, — киваю я заметно расстроившейся девчонке.
Впрочем, Хайт одна из немногих, кто в совершенстве умеет контролировать свои эмоции. Потому уже в следующее мгновение она встряхивает своими кудрями и широко улыбается:
— Восемнадцать, Холд! Стал совсем большим мальчиком.
— Ты по делу, Хайт? Знаешь же, что я не терплю пустую болтовню.
— О-о, даже лучше прочих. Но я здесь как раз, чтобы просто поболтать, уж извини мою бестактность.
Я сужаю глаза, догадываясь, что она врёт, но Хайт лишь пожимает плечами и выглядывает кого-то в толпе. Спрашивает между делом:
— Почему ты один? Разве, по школе не ходит слух, что великолепный Дилан Холд уделяет преступно много внимания одной конкретной девочке? Повторюсь: одной!
— Это акт ревности или зависти, Хайт? — усмехаюсь я. — Впрочем, и то, и другое без меня, пожалуйста. И Лейн оставьте в покое.
— Бонни Лейн... — качает та головой. — Кто бы мог подумать... Хотя, я в точности могу сказать, когда именно ты обратил на неё внимание.
— Удиви.
— Тот дурацкий концерт талантов в средней школе, — закатывает глаза Хайт. — Розовое платьишко, огромная, по сравнению с маленькой девочкой, гитара на коленях и до тошноты трогательная песенка о потерявшемся пёсике. Я выступала сразу за ней: стояла за кулисами и видела зрительный зал, как на ладони. — Хайт облокачивается одной рукой на стойку, подается ближе и таинственно выдыхает: — Ты не мог отвести от неё глаз, Холд.