Страница 29 из 46
В груди становится невыносимо горячо, глаза тоже печёт.
Я разворачиваюсь в руках Ронни и бросаюсь ему на шею. Обнимаю крепко-крепко. Вкладывая в эти объятья безграничную благодарность, восторг и изумление, что сейчас испытываю.
То, что он сделал для меня... Это по-настоящему бесценно.
— Спасибо, Ронни, — с комком в горше шепчу я. — Ты не представляешь, как много для меня это значит.
— На это и был расчёт, — как-то сдавленно шутит он.
Я отстраняюсь и, всхлипнув, легонько бью его кулаком в плечо:
— Испортил такой момент, Лейн!
— Какой? — вновь притягивает он меня к себе. — Тот самый, где ты даришь мне свой первый поцелуй?
— Теперь мы этого никогда не узнаем. Вини в этом исключительно самого себя.
— Давай представим, что я не говорил ничего такого? — предлагает он.
— Ты всегда говоришь что-нибудь такое, — ворчу я, пытаясь выбраться из его рук. — Мы просто посмотрим на лодку или всё же прокатимся на ней?
— Второе, — смеясь, кивает Ронни и перехватывает меня за руку. — Дамы вперёд.
Лейн помогает мне забраться в лодку, отвязывает её от колышка в земле и, толкнув наше судёнышко от берега, запрыгивает в него сам. Я цепляюсь за низкие бортики, когда лодка опасно покачивается. Мы смеёмся и садимся напротив друг друга на невысокие перекладины, Ронни подхватывает весла, затем опуская из в воду, я же, широко улыбаясь, — наслаждаюсь невероятным благоуханием и видом цветов.
Лантана.
Объёмные шапочки мелких разноцветных цветочков. Простые и в тоже время безумно милые. Выглядят потрясающе... Обязательно зарисую эту лодку с лантанами себе на память.
Интересно, мама тогда была так же счастлива, как я сейчас?..
Я поднимаю лицо к небу и разглядываю белые, пористые облака, мысленно протягивая руки к родителям, чтобы крепко их обнять.
Затем я смотрю на Ронни. Запоминаю линии его сосредоточенного профиля, изгиб бровей, разрез глаз, полноту губ, твердость подбородка, напряженность шеи и ширину плеч. Ореол солнца, что очерчивает его фигуру, как готовый эскиз для портрета. Если мне получится правильно передать все цвета на обычную бумагу — рисунок будет великолепным.
А затем я ловлю себя на том, что разглядываю его крепкое тело, на котором под белоснежной рубашкой бугрятся мышцы от работы веслами.
Разумеется, Ронни обращает на это внимание. А как иначе?
— Хочешь пощупать? — играет он мускулами. — Могу даже снять рубашку.
— Ты не можешь быть серьёзным дольше двух минут, верно? — сужаю я на него глаза.
Ронни неопределённо качает головой, мол, что есть, то есть, и закидывает весла в лодку. Садится на дно и протягивает руку:
— Иди ко мне, Мелисса?
Щеки опаляет жар, но я перебарываю приступ смущения и обхватываю пальцы Ронни. Он помогает мне сесть в его объятья, в которых мне сразу же становится тепло и уютно, и укладывает подбородок на моё плечо:
— Здесь красиво.
— Очень, — тихо соглашаюсь я.
Некоторое время мы просто молчим, любуясь видом озера и далёкого берега, на котором от ветра качаются верхушки деревьев.
— Расскажи, почему ты решила притворяться? — просит Ронни. — Почему это важно для тебя?
Я закрываю глаза, переносясь в тот день, когда до меня дошло, что я буду жить в семье священника.
— Мой папа был заядлым католиком, он дружил с отцом Коллинзом. Крепко дружил. Отец Коллинз частно наставлял папу на путь истинный, потому что тот иногда с него сбивался. Когда мои родители погибли, дальние родственники не захотели брать на себя ответственность в моём лице, потому меня удочерила семья священника. Несколько месяцев я попросту находилась в шоке, была сама не своя: тихая и спокойная. Наверное, привыкала к новой действительности, — горько усмехаюсь я.
— И тебя можно понять, — соглашается со мной Ронни. — И что потом?
— Потом я случайно услышала разговор мамы Маргарет и её мужа. Речь шла обо мне.
— Что-то плохое?
— Как сказать... Они были приятно удивлены тем, что я вовсе не та чересчур озорная проказница, как обо мне отзывался папа. Они выдохнули с облегчением, поняв, что от меня будет гораздо меньше проблем, чем они предполагали.
— Так и сказали?
— Не дословно, конечно, но смысл именно такой. В тот день я осознала, что мой мир никогда не будет прежним. Что мне придётся и дальше вести себя примерно, если я не хочу расстраивать людей, которые проявили ко мне невероятную доброту. Понимаешь о чём я?
— Что я понимаю, так это то, что ты гораздо лучше меня.
— Опять ты о себе, — по привычке закатываю я глаза, но всё же решаю выяснить то, что он имеет ввиду. Поворачиваюсь в его руках так, чтобы видеть лицо и прошу: — Пояснишь?
— Да, — грустно улыбается он. — В схожей с твоей ситуации, я выбрал путь наименьшего сопротивления. Ты же тоже злилась? На судьбу, родителей, кого угодно! Злилась?
— Конечно, Ронни.
— Но не уступила этой злости, не позволила ей диктовать, как тебе поступать. Я позволил.
— Но ты больше не злишься?
— Иногда, — дергает он плечом.
— Жалеешь о том, что делал во власти зла? — делаю я страшные глаза.
— На днях я попросил прощения у бабушки, — хмыкнув, опускает он глаза. — С ней я поступал хуже всего.
— Хорошо, что попросил, если действительно раскаиваешься, — серьёзно замечаю я.
— Действительно, — вновь смотрит он на меня. — Знаешь, Цветочек... Пусть это банально, но общение с тобой заставляет меня быть лучше, чем я был вчера.
— Да, ты ужасно самодовольный и наглый, но, Ронни, ты не плохой человек. Не абсолютно плохой для того, чтобы менять себя.
— Ты просто не знаешь всего, Цветочек, — мрачнеет его взгляд.
Я касаюсь ладонью его щеки и предлагаю:
— Прошлое в прошлом, ладно?
— И не важно, с чего началось наше общение? — загорается его взгляд.
— Какая теперь разница, если мы сидим в лодке посередине озера, без возможности разбежаться в разные стороны, верно? — улыбаюсь я. — Ты очень постарался для того, чтобы у меня не было пути назад, Лейн.
— У нас обоих его нет, — глухо выдыхает он.
А следом обхватывает мой затылок пальцами и притягивает к себе, чтобы поцеловать.
Бесконечно сладкое мгновение я наслаждаюсь теплом чужих губ, а затем на меня лавиной обрушиваются все мои страхи. Я отстраняюсь и шепчу:
— Прости, Ронни, но давай не будем спешить, ладно?
— Мы, разве...
Лейн видит что-то в моём лице и серьёзно кивает, а затем вынуждает меня вновь прижаться спиной к его груди, чтобы крепко обнять за плечи:
— Как скажешь, Цветочек. Как скажешь.
Глава 20. Ронни: я должен был предвидеть это
Я хочу войти в свою комнату, но слышу струнное звучание из спальни Бо, и замираю на пороге. Улыбаюсь, прислушиваясь к мелодии, а затем неожиданно решаю зайти к сестре.
Даже в дверь стучу.
— Ро? — удивляется она, когда я заглядываю в комнату. — С каких пор ты стучишь в дверь?
— Поговорим?
— Конечно, — ещё сильнее удивляется она, убирая с бёдер гитару. Подтягивает колени к груди и хлопает ладонью по ковру рядом со собой: — Присаживайся.
Я смотрю на гитару и усмехаюсь. Это я бросил ей вызов, когда нам было по тринадцать лет. Бо быстро научилась играть и не прекратила, когда выиграла спор. Ей понравилось, ну а мне нравится, как она играет.
Иногда из наших споров выходит что-то хорошее.
Интересно, наш последний вызов друг другу войдёт в число таких?..
Я опираюсь на кровать и сажусь на пол:
— Кажется, мы сто лет не общались, да?
— Есть такое ощущение, — улыбается Бо. — У тебя всё в порядке?
— Всё просто отлично, Бо, и я не шучу. Как у тебя? Наверное, бесит ездить в школу на автобусе? Ты, наверняка, считаешь меня эгоистичным придурком? Завтра едем вместе, Мел поймёт.
— Вообще-то... — отводит она глаза. — Меня уже давно отвозит в школу Дилан.
— Дилан? На своём байке? — поднимаю я брови.