Роковое пари

Я смотрю на Паолу и спрашиваю:

— Выходит, ты болеешь за меня?

— Болею? Вовсе нет, — отмахивается девчонка. — Так, женская солидарность.

— Как мило с твоей стороны, — с сарказмом замечаю я. — Спасибо, Паола.

— Глупости! — снова отмахивается она, пропуская мой сарказм мимо ушей. — Скажи, у тебя есть хоть какие-то подвижки? Может, дать тебе ценный совет? Я знакома с Холдом не понаслышке, знаешь ли.

Я удивлённо поднимаю брови:

— Ты... с ним встречалась?

— Было такое время, — самодовольно хмыкает она.

Холд спал с Хайт? Серьёзно?..

Я прокашливаюсь и отворачиваюсь к окну:

— Ещё раз спасибо, Паола, но я обойдусь без советов.

Особенно твоих.

Чёрт, почему так давит в груди?

— Ты совершенно точно в его вкусе, Лейн: смазливая мордашка, шикарные, длинные ноги. Ума не приложу, почему у тебя ничего не выходит. Поднажми немного, Бонни. Иначе, рискуешь прослыть слабачкой, оттого что проиграешь пари.

— Знаешь, что? — зло бросаю я, поворачиваясь к ней.

— Что? — невинно хлопает она глазками.

Я вытаскиваю из-под её задницы рабочую тетрадь, собираю всё остальное и бросаю в сумку. Поднимаюсь на ноги и холодно говорю, подражая Дилану:

— Слабаки не те, кто проиграли, а те, кто прячется за фальшивой улыбкой, якобы желая удачи участникам игры, а по факту злорадно ждущие их проигрыша. Потому что у них самих не хватает духу сразиться. Или же... Они попробовали, обманулись, что одержали победу, но на самом деле проиграли, выбрав поход в отель. Знакомо, Паола?

Я наблюдаю, как с лица одноклассницы сползает превосходящая улыбка, и направляюсь вон из класса.

Мне стыдно за свои слова и поступок. Бить по больному — удел слабых. Так что Хайт не очень-то и ошибается на мой счёт. Знаю, она сказала о себе и Холде, как раз, чтобы меня зацепить. Но я не должна была вестись на её провокацию. Не должна была показывать своих настоящих чувств тому, кому до них нет никакого дела.

Ещё и урок миссис Триш пропущу...

Я мысленно издаю стон отчаяния и сворачиваю в коридор по направлению к музыкальному классу. Придётся торчать там до начала репетиции «Дьяволиц».

Но на следующем повороте, я понимаю, что иду вовсе не в музыкальный класс...

Характерные звуки напряжённой игры в баскетбол я слышу ещё до того, как толкаю дверь в спортзал. О том, что я пришла именно сюда, жалею тут же. Потому и замираю на входе, привлекая ненужное внимание тренирующихся ребят. Но волнует меня внимание лишь одного из них.

Если я и забыла насколько потрясающе Холд выглядит в спортивной форме, то вспоминаю это сейчас. Возможно, раньше я подсознательно запрещала себе об этом думать, теперь же я знала всё о своих чувствах к этому парню. И восторгалась им.

И наш поцелуй...

Не представляю, как я до сих пор удерживаю себя на дрожащих ногах.

— Ладно, парни, все в душ! — командует тренер Зальцман. — На сегодня тренировка закончена.

Ребята бросают мячи и, переговариваясь или перешучиваясь, направляются в мою сторону. Один лишь Холд держится одиночкой, не спуская с меня взгляда своих тёмных глаз.

Я сглатываю сухость и отхожу в сторону, пропуская разгорячённых и вспотевших баскетболистов. Кое-кто из них бросает на меня озадаченно-насмешливые взгляды.

Дилан идёт последним и останавливается напротив меня. Не взгляд, а пытка.

— Лейн, — сухо произносит он.

Я опускаю глаза:

— Привет, Дилан.

Воцаряется звенящая тишина, и я понимаю, что в огромном спортзале мы с Холдом совершенно одни. Нервозность стремится к отметке «критично».

Вспоминается утро, школьная парковка и то, как я снова сбежала, сломя голову, почувствовав на себе хорошо знакомый тяжёлый взгляд.

— Я знал, что ты пожалеешь, но не думал, что так скоро, — наконец прерывает молчание Холд.

— Дилан, я... Извини меня, — едва слышно шепчу я. — Я не жалею, просто...

— Избегаешь, я заметил. Только не ясно зачем пришла сюда.

— Я не догадывалась куда иду. Предполагалось, что в музыкальный класс.

Я наконец решаюсь поднять глаза и замечаю, как на губах Холда появляется и исчезает улыбка. А его глаза почему-то становятся почти чёрными. Моё сердце ухает вниз, когда Дилан делает шаг ко мне. Он приподнимает мой подбородок двумя пальцами и долго всматривается в мои глаза.

Мне кажется ещё секунда, и я умру на месте от невыносимой тревоги ожидания.

— Хорошо, — кивает Дилан, опуская взгляд на мои губы. — Попробуем ещё раз.

Он набрасывается на мои губы одновременно с тем, как подхватывает меня на руки. Я цепляюсь руками в его шею. Спина врезается в стену, но я не чувствую боли, потому что меня с головой накрывает волна испепеляющего жара. Кружится голова. В ушах звенит горячая кровь. Я отвечаю на поцелуй с теми же рвением, жадностью и отчаянием, с какими меня целуют.

Нам обоим не хватает дыхания...

Дилан отрывается от моих губ и обжигает своими кожу моей шеи. Я выдыхаю стон. Он держит в меня в своих руках так крепко и тесно, словно желает быть ещё ближе. Жар наших объятий буквально сводит меня с ума. Я снова сгораю в сладко-болезненной лихорадке.

А в следующее мгновение в обезумевшее сознание врывается чужой голос:

— Что здесь... А-а-х... Прекратите это безобразие немедленно!

Теперь меня накрывает волна страха, смешанная со стыдом, я распахиваю глаза и вижу покрасневшее от злости лицо директора, а у моего уха звучит рык Дилана:

— Чёртов Гарсия.

Холд ставит меня на ноги и берёт за руку, пока директор продолжает свирепствовать:

— В мой кабинет! Оба! Сейчас же!

Я поднимаю испуганный взгляд на Дилана и поражаюсь тому, что он улыбается. Но, очевидно, страх в моих глазах стирает с лица улыбку, а его пальцы сжимают мои крепче.

— Бояться нечего, Львёнок.

Я хочу ему верить, потому киваю, и мы отправляемся вслед за подпрыгивающим через шаг от напряжения директором.

У входа в канцелярию Гарсия останавливается и открывает двери, пропуская нас вперёд. Женщина в медицинской форме, стоящая у стойки миссис Чанг, оборачивается на звуки и удивлённо приподнимает брови, глядя на Холда. Миссис Чанг поднимается на ноги, завидев директора:

— Мистер Гарсия...

— Чудесно! — перебивает он своего секретаря. — На ловца и зверь бежит! Вы двое — садитесь, — указывает он нам с Холдом на сидения. — А вы, мисс Грин, будьте добры пройти в мой кабинет. У меня к вам серьёзный разговор по поводу вашего сына.

Женщина опускает взгляд на наши с Дилоном сцепленные руки и, спрятав улыбку, кивает.

Выходит, она — мама Дилана?..

Боже, как стыдно!

Я аккуратно высвобождаю свою руку, падаю на сидение и прячу горящее лицо в ладонях. Безумно хочется плакать.

Рядом присаживается Холд:

— Перестань, Львёнок, мы не сделали ничего плохого. Просто Гарсию бесит, что мы целовались в святая его святых, вот и всё.

— Но что подумает обо мне твоя мама? — глухо каюсь я. — Она же решит, что я...

— Ты её не знаешь, — холодно обрывает меня Холд. — Поэтому не берись судить о её мыслях.

Меня обмывает новая волна стыда, я беру себя в руки, выдыхаю и нахожу пальцами своё колечко. Смотрю на Дилана:

— Твоя мама работает в больнице?

— Да, врач отделения первой помощи. — Дилан закидывает руку на спинку позади меня, а пальцами второй перехватывает у меня колечко. Я вздрагиваю, когда его пальцы задевают мою кожу. — Что оно для тебя значит?

Я опускаю глаза и отвечаю тихо:

— То, что одно время у меня было счастливое детство.

— Оно из пластика. Какой-то детский игрушечный набор?

— Жвачка, — улыбаюсь я. — Последние угощение от папы.

— Сколько тебе было, когда он умер?

Я смотрю на Дилана, он продолжает разглядывать колечко, и не ясно о чём он думает.

— Восемь, — отвечаю я. — Его вызвали на работу, но я не хотела его отпускать, и тогда он вынул из кармана пиджака этот наборчик — у него всегда находилось что-нибудь из сладостей для нас с Ро — и пообещал, что вернётся ещё до того, как из жвачки исчезнет вкус — так это будет быстро. Я начала её жевать тут же. А папа, смеясь, надел колечко на мой палец и сказал: что пока его нет, оно будет меня охранять. С тех пор я с ним не расстаюсь. Думаешь, это глупо?