Страница 24 из 125
Ростовский князь, узнав, что в Киеве сидит племянник, а в Переяславле внук, не мог оставаться спокойным; он принял предложение Святослава Ольговича освободить Игоря и сесть на киевском столе и ополчился; но ему трудно было осилить Изяслава, которого братья и союзники со всех сторон окружали Юрия: в Смоленске сидел брат его Ростислав, в Новгороде другой брат, Святополк; князь рязанский Ростислав Ярославич питал наследственную ненависть к Ольговичам за изгнание отца своего из Чернигова и потому был ревностным союзником Мстиславичей{318}. Юрий, сведав о вторжении рязанцев в свою область, должен был отложить поход свой на юг и ограничиться отправлением сыновей на помощь Святославу, которому между тем удалось поправить свои дела относительно Давидовичей.
ТогдаИзяслав решился принять наступательный образ действия против князя ростовского: созвав вече, он требовал у граждан содействия; но киевляне решительно отреклись поднять руки на сына Мономахова, обещаясь, однако, с охотою идти на ненавистных Ольговичей{319}. Изяслав кликнул клич по охотникам и с ними выступил в поход{320}. Граждане на вече остерегали также своего любимого князя от союза с Черниговскими{321}; их предчувствие сбылось: на дороге в. князь узнал, что Давидовичи и племянник его Святослав Всеволодович изменили, соединились с Юрием и Святославом Ольговичем и даже замышляют схватить его хитростию или убить. Причины отпадения были следующие: Игорь был в это время уже монахом, след., притязаний его на Чернигов нечего было бояться{322}, Святослав же домогался только Северской стороны; но более, чем притязания брата, было опасно для Черниговских могущество Изяслава Мстиславича; впрочем, как видно из летописи, примирение Святославичей между собою и союз их всех с Юрием против Изяслава были делом Святослава Всеволодовича: этот молодой князь понимал; что его выгоды требуют снова примкнуть к роду Святославову, в котором, по новому представлению, ему предстояло старшинство как старшему внуку Олега; что от Мстиславичей ему нечего ждать много: Изяслав взял у него Владимиро-Волынскую область и дал ему только 5 городов; вот почему он стал проситься у в. князя в Чернигов, чтоб вытребовать волость у дядей: следствием его прибытия было примирение Святославичей и союз их с Юрием{323}. Узнав об этом, Изяслав немедленно дал знать киевлянам о вероломстве Черниговских и напоминал им обещание помогать ему на них, при этом также напомнил он гражданам, что их выгоды тесно связаны теперь с его собственными, что в случае торжества Черниговских им нечего ждать от них для себя хорошего за измену Игорю{324}.
Киевляне отвечали единодушным согласием идти со своим князем на общих врагов; но кто-то на вече подал ужасный совет прежде вступления в поход убить монаха Игоря, чтобы в их отсутствие кто-нибудь не вздумал освободить его, как некогда Всеслава Полоцкого. Совет был принят раздраженною толпою, и несчастный Ольгович заплатил жизнию за вероломство братьев{325}: на увещания Владимира, Изяславова брата, киевляне отвечали: «Мы знаем, что добром не кончить с этим племенем, ни нам, ни вам».
В. князь? с негодованием узнал об этом отвратительном и вместе безрассудном поступке киевлян, который давал повод врагам обвинять его в соумышлении с народом, приписывать убийство Игоря тайному его приказу{326}. Однако и Святославичи ошиблись в своем расчете. Силы Юрия Ростовского не были в уровень с силами Мстиславичей, область его была обширна, но мало населена, и потому он не мог решиться подать деятельную помощь союзникам, притом мы узнаем после лень Юрия, его неспособность к быстрым ратным движениям. Сыну его Глебу не удалось овладеть Переяславлем, и он только получил от Изяслава позволение занять прежнюю отцовскую волость Городец{327}, а между тем в. князь вместе с братом Ростиславом и венграми страшно опустошал черниговские волости. Тогда Святославичи увидали необходимость просить мира у Изяслава, который и дал им его, желая умирить юг, дабы иметь возможность нанести сильный удар Юрию в собственных областях его{328}. Тогда же старший сын Юрия Ростислав, отчаявшись в успехе отцовского дела, перешел на сторону Изяслава, признал его старшинство и получил города на Руси, которые прежде держал Всеволодич Святослав{329} и отчинные города, занятые прежде братом его Глебом, который был принужден выйти из них.
В том же 1148 году в. князь отправился в Новгород и оттуда причинил сильное опустошение Юрьевой области, мстя за обиды, которые дядя беспрестанно наносил новгородцам{330}. Этот поход жестоко оскорбил Юрия, но еще более оскорбила его другая обида, нанесенная ему племянником. Мы видели, что Изяслав приютил на Руси сына Юрьева Ростислава; но по возвращении из Новгорода в. князю начали говорить про Юрьевича, будто он возмущал киевлян и берендеев против Изяслава. «Держишь у себя заклятого врага на свою голову», — твердили Изяславу. Последний, не выслушав оправданий Ростислава, выгнал его из Руси{331}. Что обвинение было не совсем несправедливо, доказывают слова самого Ростислава отцу по возвращении: «Я слышал, что вся Русская земля и черные клобуки хотят тебя, ступай на Изяслава»{332}.
На этот раз Юрий в самом деле собрался и пошел на племянника; последний поступок Изяслава вывел его из терпения. «Стало быть, мне и моим детям нет части на Русской земле», — говорил старый дядя; притом он надеялся на успех предприятия; сын его недаром жил в Руси: переяславцы были привлечены на сторону Юрия, как увидим впоследствии{333}. Давидовичи Черниговские, зная по опыту силу Изяслава, хотели на этот раз остаться ему верными и известили его о походе дяди. Но Святослав Олегович хотел торговаться. «Отдай мне имение брата Игоря, — велел он сказать в. князю, — так буду за тебя». Благородного Изяслава оскорбило такое двоедушие, он велел отвечать Святославу: «Ты целовал мне крест не думать больше об Игоре, а теперь, когда дядя идет на меня, ты опять вспомнил об нем; уже одно твое требование есть клятвопреступление, я без тебя и на Волгу ходил, а теперь был бы со мною Бог!» Святослав присоединился к Юрию{334}.
Но неприятности ждали Изяслава с другой стороны. Мы уже несколько раз имели случай заметить, как народ благоговел к памяти Мономаха: в противоположных концах русских владений, на севере, востоке и юге, в Новгороде, Курске и Киеве граждане отказывались поднимать руки на Мономаховичей; они с ужасом смотрели на усобицу в потомстве того, кто всю жизнь трудился над примирением братии; распря в семье Мономаха казалась народу греховным поруганием над памятью великого братолюбца и доброго страдальца за Русскую землю: так Мономах и по смерти своей оставался хранительным духом Руси, и по смерти сдерживал ненавистные ему при жизни усобицы родовые!
В другой раз отказались киевляне идти за Изяславом на дядю Юрия. «Мирись, князь: мы нейдем», — говорили они ему{335}. Тяжка была для Изяславовой гордости эта жертва, которой требовал от него народ ради памяти Мономаха. «Как мне просить мира у дяди? — отвечал Изяслав. — Не стыдно ли мне будет помириться с ним теперь и тем показать, что он принудил меня силою к миру? Если бы он пришел один с детьми только, то я бы дал ему любую волость, но он привел половцев и врагов моих Ольговичей»{336}. Жаль было киевлянам любимого князя, нехотя пошли они за ним: дурное предвещание для успеха!