Страница 21 из 125
Примирение членов Мономахова рода расстроило планы Святославичей; но, испытав раз свои силы с успехом, они хотели кончить начатое. В 1136 году они явились под Переяславль, Ярополк вышел к ним навстречу, Святославичи отступили к Супою. Ярополк, о воинственности которого мы уже имели случай заметить, обнаружил тут безрассудную храбрость: понадеясь на силы одной своей дружины, он не дождался остальных полков и завязал бой, в котором был разбит наголову. Святославичи подступили к Киеву и заключили мир на всей своей воле: в. князь уступил им Курск и посемские города. Все Мономаховичи сильно вознегодовали на своего старшего за такой постыдный договор, но уже нельзя было поправить дела{283}.
Изгнание Святослава Ольговича из Новгорода Великого заставило братьев его снова приняться за оружие и призвать половцев. Андрей Переяславский, покинутый братьями без помощи, не мог один сопротивляться Черниговским и хотел было уже бежать из Переяславля; но Святославичи, обрадовавшись неудовольствию Андрея на братьев, захотели снова посеять вражду между Мономаховичами и потому уверили его в своем дружелюбии{284}. Задержание Святослава Ольговича в Смоленске еще более усилило вражду Святославичей: они двинулись к Киеву. Это заставило в. князя принять меры решительные: он соединил войска всех братьев и племянников, призвал на помощь венгров и берендеев и пошел к Чернигову; Всеволод не мог противиться такой силе и принужден был смириться{285}.
Это был последний подвиг в жизни Ярополка: возвратясь в Киев, он скончался в 1139 году. Клятва, данная брату, соделала несчастие всей жизни Ярополковой: связанный ею, он хотел непременно поместить племянников на Руси и между тем хотел вместе удовлетворить требованиям братьев; почему обращался от одной полумеры к другой, которые, не утишая вражды, возбуждали только негодование против его, как в братьях, так и в племянниках. Увидав страшное зло от союза Мстиславичей с черниговскими князьями, Ярополк благоразумно поспешил разорвать этот союз удовлетворением племянников: но безрассудная храбрость вождя испортила дело умного родоначальника, и Супойская победа дала Святославичам возможность предъявить снова свои требования. Чего они не могли вполне достигнуть при Ярополке, того достигли при слабом преемнике его Вячеславе. Едва последний успел сесть на братний стол, как Всеволод Ольгович подступил к Киеву; Вячеслав не мог сопротивляться, выехал опять из Киева в Туров, а Всеволод занял его место{286}.
Мы должны обратиться к причинам такого странного явления: каким образом Мономаховичи позволили Святославову внуку занять старший стол? В это время линия Мономаха была в самом затруднительном положении, именно была без главы, и притом вражда господствовала между ее членами. Старшим в этой линии оставался Вячеслав Туровский, но мы видели его характер, делавший его совершенно неспособным блюсти интересы рода, поддерживать в нем единство, наряд. Следующий за ним брат, Юрий Ростовский, не был похож на отца ни в умственном, ни в нравственном отношении: как правитель и как человек он не мог заслужить уважения и привязанности родичей и чужих; третий брат, Андрей Переяславский, также не отличался деятельностию, да если б и захотел отличиться ею, то как самый младший из братьев должен был бы войти в неприязненные столкновения с интересами старших.
Князь, который своими личными доблестями один мог быть представителем Мономахова рода, поддержать его интересы, — это был Изяслав Мстиславич Владимиро-Волынский, старший сын старшего из Мономаховичей (Всеволод Мстиславичумер в 1138 г.). Он вполне наследовал благородный характер своего знаменитого деда. Как тот — неутомимый воитель, как тот — необыкновенно щедрый к дружине, не разделявший своих выгод от выгод людей, его окружавших, и, наконец, необыкновенно приветливый к народу, Изяслав был образцом князя, по тогдашним понятиям, и, след., один был в состоянии поддержать любовь народа к Мономахову потомству. Но, к несчастию, события предшествовавшие поставили Изяслава во враждебные отношения к старшим членам рода: дядья видели в нем хищника прав своих, а он смотрел на дядей, как на гонителей несправедливых.
Эта-то несчастная вражда лучшего из Мономаховичей со старшими членами рода и объясняет нам успех Ольговича. Находясь, с одной стороны, во вражде с родными дядьями, с другой — Изяслав был в тесном свойстве со Всеволодом Ольговичем, который был женат на старшей его сестре и, по тогдашним понятиям, как старший зять заступал место старшего брата и отца. Вот почему Изяслав охотно бы видел на старшем столе Всеволода Ольговича, если бы последний, считая себя по жене старшим в семье Мстиславичей, примкнул совершенно к этой семье, ибо тогда по смерти его Киев естественно переходил к старшему по нем брату между Мстиславичами, т. е. к Изяславу. Но в таком случае Всеволод Ольгович должен был бы отказаться от рода Святославова, пренебречь его интересами, а тогда что сталось бы с его сыновьями? Внуки Олега, и между тем исключенные из рода Святославова, могли ли они ожидать, что Мстиславичи признают право их на старшинство потому только, что они происходят от внуки Мономаха; не ясно ли было, что, отставши от своего рода и не примкнув к другому, они будут отвергнуты обоими и лишены всякого участка в родовой собственности?
Таким образом, интересы сыновей должны были удержать Всеволода от измены своему роду, но те же самые интересы сыновей заставляли его щадить и Мономаховичей, ибо он видел, что они превосходят Святославичей материальными силами по самому количеству волостей, ими владеемых, и личными доблестями старшего Мстиславича, которому нельзя было противопоставить ни одного из Святославичей; видел, что только одно разъединение в этой могущественной семье дает ему надежду овладеть старшинством, но что рано или поздно Мономаховичи могут соединиться, пересилить снова Святославичей, и тогда опять что станется с его сыновьями? Между тем как, щадя Мстиславичей, он приобретал в них покровителей для своего сына, а их племянника, в чем и не ошибся, как увидим после. Притом Всеволод, как мы уже сказали, знал могущество Мономаховичей, знал, что, только поддерживая разъединение в этой семье, он может утвердиться в Киеве, и потому никак не хотел выводить Мономаховичей из терпения, что заставило бы их соединиться; напротив, ему было необходимо иметь на своей стороне самого доблестного в их роде, Изяслава Мстиславича, отвлечь его от союза с дядьями, что ему было легко сделать по такому близкому родству с ним.
Одним словом, Всеволод сознавал непрочность, шаткость своего положения и потому, смотря более вперед, решился щадить на всякий случай и тех и других, и родных братьев, и шурьев Мстиславичей, и тем поставил себя навсегда в ложное положение. Татищев{287} прямо говорит, что Всеволод, намереваясь овладеть Киевом по смерти Ярополка, сделал такой ряде братьями, что двоюродные, Давидовичи, получали Чернигов, а родные, Ольговичи, должны получить волости Мономаховичей, которых предположено изгнать в области отдаленнейшие и худшие. Такого распоряжения требовали собственно интересы Святославова рода. Но в то же время Всеволод вошел в сношение с Изяславом Волынским, обещаясь действовать в интересах семьи Мстиславовой и отдать после себя ему Киев.
Но тотчас же Всеволод испытал следствие такого двоедушия: по первому договору с братьями он должен был изгнать Мономаховичей, но вместо того он начал договариваться с ними о мире. Тогда родные его братья, обманутые в надежде получить волости Мономаховичей, требовали по крайней мере своей отчины — Чернигова: но Всеволод оставил последний город во владении Владимира Давидовича и радовался, что, таким образом поссорив родных братьев с двоюродными, останется в покое со стороны собственного рода, ибо разъединенные враждою за Чернигов Святославичи не могли быть страшны{288}.