Страница 47 из 49
Одной из самых существенных мер, проведенных в канцлерство Бетман-Гольвега, было введение конституции в Эльзас-Лотарингии. Внешне эта мера имела довольно яркий либеральный характер, но канцлер, давая свое согласие на эльзас-лотарингскую конституцию, руководствовался соображениями, не имеющими ничего общего с либерализмом. Во-первых, ему нужно было снискать дружбу католического центра. В Эльзас-Лотарингии 3/4 населения были католиками и, демонстрируя свое доверие к католической стране, канцлер совершал действие, очень приятное для клерикалов. Во-вторых, канцлер ставил цель привлечь к себе эльзасцев на случай враждебного столкновения с Францией. Война с ней была уже в 1911 г. далеко не одной только теоретической возможностью[37], и иметь во время этой войны сочувственно расположенное к Франции население внутри Германии, в ее собственной провинции было, конечно, очень опасно. Канцлер понимал, что убить франкофильское настроение в Эльзас-Лотарингии можно только большими уступками в ее пользу, и этим, главным образом, и объясняется его конституционная уступчивость по отношению к эльзасцам; как бы то ни было, в 1911 г. Эльзас-Лотарингия получила конституцию. По этой конституции в ней вводились две палаты: нижняя, выбиравшаяся на основе всеобщего, прямого и тайного (но не равного[38]) голосования, и верхняя, наполовину назначавшаяся императором и наполовину замещавшаяся высшими духовными и светскими должностными лицами провинции и выборными от университетов, больших городов, от торговых и промышленных камер и сельскохозяйственного совета. Конституция, однако, оставила наместника Эльзас-Лотарингии в прежнем безответственном положении, и грубость прусской администрации, а особенно нестерпимо заносчивое поведение офицеров и солдат продолжали возбуждать неудовольствие местного населения[39]. Нижняя палата, выбранная на основе всеобщего избирательного права, ужо в 1912 г. выразила недоверие правительству. Это страшно рассердило императора, который надеялся прочно привязать к себе эльзасцев введением областной конституции. По своей всегдашней невоздержанности в словах, он, приехав в Страсбург, грозно заявил городскому голове, что если дело будет так продолжаться, то «мы просто отменим вашу конституцию и присоединим вас к Пруссии». Слова императора, не могли, конечно, иметь никакого реального значения, так как без согласия рейхстага он не мог своей властью отнять однажды данные эльзасцам права, но они ясно показывали, что до мира между германским правительством и эльзас-лотарингским ландтагом было еще далеко.
Проект избирательной реформы в Пруссии (хотя и неудавшейся) и эльзас-лотарингская конституция носили, по крайней мере внешне, характер уступки общественному мнению. Зато во всем остальном Бетман-Гольвег принял вполне определенный консервативный курс. Это было тем труднее, что после выборов 1912 г. соотношение сил в рейхстаге изменилось в явно неблагоприятную для правительства сторону. Центр потерял 11 мест, консерваторы — 12, свободные консерваторы — тоже 12, национал-либералы — 8; зато очень усилились социал-демократы, число депутатов которых с 46 увеличилось до ПО. Теперь левая половина рейхстага (причисляя к ней и национал-либералов) имела некоторый перевес над правой, хотя и очень ничтожный — всего в 4 голоса. Этим своим перевесом либералы воспользовались прежде всего для того, чтобы увеличить права рейхстага. В наказ рейхстага были включены две новые статьи, по которым рейхстаг получал право, во-первых, признавать ответы канцлера на запросы рейхстага неудовлетворительными (по предложению 30 членов рейхстага), а во-вторых, ставить канцлеру разного рода вопросы по делам внутренней и внешней политики. Под видом изменения наказа рейхстаг, в сущности, вводил изменение конституции, и германское правительство в лице имперского статс-секретаря по внутренним делам Дельбрюка выразило резкий протест против этого; министры и члены союзного совета даже покинули зал заседаний рейхстага. Ввиду такого отношения правительства к принятым изменениям наказа вотумы недоверия со стороны рейхстага получили только моральное значение и не влекли за собой никаких реальных следствий. Правительство их открыто игнорировало, но и рейхстаг вел себя довольно независимо по отношению к правительству, причем бывали случаи довольно острых столкновений между ними[40].
Стоя на страже правительственных интересов, канцлер в то же время довольно ревниво поддерживал то первенствующее положение, которого достигли в немецком обществе аграрии при его предшественниках, и старательно охранял их имущественный права от всяких посягательств. В 1911–1912 гг. рейхстаг принял предложенные правительством новые увеличения армии и флота; особенно много расходов требовала реформа флота, предусматривавшая создание третьей Морской эскадры и большого количества подводных лодок. На квинквинат 1912–1917 гг. требовалось более миллиарда марок. Для покрытия этих расходов левая половина рейхстага предложила (1912 г.) вернуться к проекту наследственных пошлин, на введении которых недавно настаивал Бюлов. Консерваторы, однако, восстали против этого проекта с той же энергией, как и три года тому назад, но новый канцлер поступил иначе, чем его предшественник. Он уступил аграриям и даже заставил уйти в отставку статс-секретаря по финансами Вермута, который имел мужество настаивать на наследственных пошлинах. Вермут был заменен более угодным для аграриев министром Кюном, и проект пошлин на наследства был похоронен. В другой раз канцлер поддержал аграриев в вопросе о повышении цен на мясо осенью 1912 г. Чтобы ослабить это подорожание, национал-либералы, свободомыслящие и клерикалы потребовали в рейхстаге снижения ввозных пошлин на скот, мясо и кормовые средства. Канцлер, однако, энергично встал на защиту интересов юнкеров, поставлявших из своих имений на рынки убойный скот, и решительно воспротивился всякому понижению таможенных пошлин.
Благоприятствующая аграриям политика нового канцлера находила живейшее одобрение у императора. В 1913 г. он не нашел несовместимым со званием главы государства выступить в качестве рядового члена помещичьего класса; как бы афишируя свою принадлежность к аграриям, он прочитал в этом году доклад в обществе сельских хозяев и сообщил своим сочленам по профессии, какими мерами он поднимал доходность одного из своих имений. Между прочим император рассказал о том, как он «вышвырнул» с арендованной земли до истечения срока контракта одного арендатора, «оказавшегося, по его словам, никуда негодным». Слушатели высокого докладчика были необычайно довольны его рассказом и горячо благодарили за интересное сообщение. Но суд взглянул на это дело иначе и отказал императору в иске о выселении непонравившегося ему арендатора на том основании, что еще не истек оговоренный в контракте срок аренды.
С клерикалами канцлер жил не так мирно, как с консерваторами. Центр был слишком требователен в глазах Бетман-Гольвега, и ему не раз приходилось вступать с ним в борьбу. Закон 1872 г. запрещал иезуитам преподавательскую и религиозную деятельность, но в 1911 г. баварское министерство разрешило иезуитам вести в церквах беседы на религиозные темы. Бавария как католическая страна всегда тяготела к сближению с римской курией, но рейхстаг увидел в уступчивости баварского правительства по отношению к иезуитам нарушение имперского закона, и в нем был сделан запрос канцлеру. Клерикалы подняли брошенную им перчатку и завели речь о необходимости полной отмены закона 1872 г. В рейхстаге рука об руку с центром действовали социал-демократы, которые настаивали на необходимости снятия вообще всякой опеки правительства с публичных собраний и дела преподавания, зато все остальные партии — от свободомыслящих до консерваторов — высказались против предоставления какой бы то ни было свобода иезуитам. Союзный совет, на обсуждение которого был вынесен вопрос об образе действий баварского правительства, также не нашел возможным развязывать иезуитам руки и не одобрил баварского «либерализма». Канцлер, который некоторое время медлил, получил теперь в решении Союзного совета прочную опору для ответа на предъявленный ему запрос. В своем ответе (1913 г.) он отозвался довольно резко о домогательствах иезуитов и советовал им не вызывать нового культуркампфа.
37
См. выше о марокканском вопросе.
38
Конституция установила двойные вотумы для лиц старше 35 лет и тройные для лиц, перешагнувших 45-летний возраст.
39
Особенное негодование вызвало поведение в городе Даберве прусского лейтенанта барона фон Форстнера.
40
В 1912 г. социал-демократ Зюдекум напомнил, что во время марокканского столкновения умеренно-консервативная газета «Post» назвала императора трусом. Канцлер потребовал от президента рейхстага, чтобы тот призвал оратора к порядку, но президент резко ответил: «Это мне решать, что он вправе говорить; он свободен высказывать мысли, не ему принадлежащие, а вот когда он объявит их своими, я вмешаюсь».