Страница 25 из 49
Но пока это было еще сравнительно незначительное уклонение в сторону от национальных интересов. Зато во всем остальном конституция новой германской империи явилась почти повторением конституции Северо-Германского союза, с заменой лишь титула для прусского короля. По-прежнему исполнительная власть в лице имперского канцлера сохраняла перевес над властью законодательной. По-прежнему Пруссия имела решительное преобладание в общеимперских вопросах над всеми остальными немецкими государствами. Фактически получалось такое положение, при котором не Германия поглощала в себе Пруссию, а Пруссия растворяла в себе Германию.
Вильгельм I в день провозглашения германской империи, 18 января 1871 г., писал своей жене: «Не сумею тебе описать, в каком настроении я провел эти последние дни, — отчасти ввиду тяжкой ответственности, которую мне приходится на себя взять, а отчасти и прежде всего ввиду того горя, которое я испытываю при мысли о том, что мой титул прусского короля отодвигается на задний план». Но это была совершенно напрасная боязнь; титул прусского короля передал короне германского императора все свои главные оттенки, и прусский характер управления с его преклонением перед материальными богатствами культуры, армией и финансами, с его чиновничьей безответственностью охватил постепенно и германскую империю. Только общественная опора власти теперь обнаружила тенденцию к перемещению — правда, с частыми колебаниями и уклонениями на старые пути — из феодально-дворянских кругов на круги торгово-промышленные, причем эти круги по мере того, как укреплялось их положение, все более теряли свои старые либеральные лозунги и проникались консервативно-авторитарными и милитаристскими настроениями (в этом последнем отношении, как мы видели, немецкая буржуазия сдала свои позиции уже в 1866 г.).
Союз Бисмарка с буржуазией был особенно ярок после 1870 г. В первые годы империи — политика германского правительства является прямым продолжением политики Северо-Германского союза. Только покровительство буржуазии принимает гораздо более ярко выраженный характер. Из пятимиллиардной контрибуции, которую Германия получила от Франции, значительная доля пошла на субсидии промышленникам и новым акционерным обществам. Правительственная помощь совпала с расцветом буржуазии, и в Германии как грибы стали расти разного рода капиталистические предприятия. Это было повторением промышленной горячки 50-х и 60-х годов, только в гораздо более грандиозных размерах. Обществом овладела страсть к легкой наживе, своего рода спекуляционная лихорадка, и Бисмарк не находил нужным мешать этому. А пока, опираясь на свой союз с национал-либералами, он завязывал все более прочные узы немецкого единства. То, что в конституции Северо-Германского союза было провозглашено только в качестве принципов — и имело пока только частичное осуществление, теперь стало облекаться в форму отдельных законодательных актов и получило немедленное практическое применение. В 1873 г. во всей Германии была установлена единая монета и введено золотое обращение. Крупные государства Германии отказались от права иметь своих дипломатических представителей за границей (1871–1872 гг.). В 1871 г. было введено общее почтовое право. В 1875 г. был создан общий Имперский банк. Затем объединению подверглось и судопроизводство, а в конце 70-х годов XIX в. появились суды, действовавшие на основе общеимперских законов. Параллельно с этим шла политика сплочения и объединения армии: в 1872 г. во всей Германии был введен общий военно-уголовный кодекс; в 1874 г. прусский закон о воинской повинности был распространен на всю Германию. Конечно, Бисмарк не забывал и об усилении армии и периодически требовал от рейхстага и новых континентов, и новых ассигнований на военные нужды.
Зато во всем том, что не касалось объединения, коммерческого расцвета и внешнего усиления Германии, Бисмарк не проявлял ни энергии, ни торопливости. К 70-м годам XIX в. относятся всего две реформы Бисмарка, носившие характер борьбы против феодально-консервативных пережитков. Во-первых, это была административная реформа округов (1872 г.), дополненная указами 1875 г. и 1876 г. об административных судах и о надзоре за органами местного самоуправления. Реформа 1872 г. касалась только пяти восточных прусских провинций, где по-прежнему помещикам принадлежала административная, юридическая и полицейская власть над крестьянским населением (на западе этого уже давно не было). Теперь патримониальную власть помещиков должны были заменить назначенные королем чиновники и избранные представители местного населения; именно на низшей ступени — участке (Amtsbezirk) во главе стоял назначенный правительством участковый начальник (Amtsvorsteher), которому помогали избранные от общин старшины (шульцы). Следующей ступенью были уезды (Kreis’bi) под управлением назначенного ландрата, стоящего во главе уездного комитета из шести членов, выбранных окружными собраниями (Kreistag’n); еще выше стояли провинции, управляемые провинциальным директором (Landsdirektor) и провинциальным комитетом, избираемым провинциальным собранием, которое в свою очередь составлялось из делегатов от окружных собраний и муниципальных городских советов. Влияние местного дворянства на провинциальную администрацию этим законом не было вполне уничтожено. В окружных собраниях (Kreistag’ax), которые выбирались на основе прусского трехклассового закона, землевладельцы играли еще очень значительную роль, а между тем эти крейстаги были основным элементом провинциального управления. Тем не менее, реформа 1872 г. значительно урезала права дворянства на местах и потому вызвала со стороны юнкеров самую яростную оппозицию. Особенно сильное сопротивление было оказано прусской палатой господ; королю, чтобы сломить это сопротивление, пришлось прибегнуть к экстраординарной мере: назначению новых 25 членов верхней палаты. Это было сделано Вильгельмом, конечно, по настоянию Бисмарка, и партия «Крестовой газеты» теперь зачислила канцлера в ряды ревностных противников юнкерских идеалов, — несмотря на то, что и после 1872 г., как показал опыт, поместное дворянство еще продолжало господствовать в области местного управления.
Второй либеральной реформой Бисмарка в 70-х годах XIX в. был его закон о печати. Бисмарк не был сторонником свободы печати, но национал-либералы в союзе с прогрессистами вынуждали его скорее реформировать устаревшее положение о печати, и так как и центр был на стороне реформы, то Бисмарк, после некоторых отсрочек, представил в палату 1874 г. проект закона, устанавливающего судебную ответственность по литературным делам и явочный порядок для периодических изданий.
Зато по самым существенным вопросам внутренней политики Бисмарк не хотел делать никаких либеральных уступок. В числе программных требований национал-либералов стояло требование ответственности министров и вознаграждения депутатов, но Бисмарк здесь твердо стоял на своем и ни за что не хотел признать, что он и его помощники могут отвечать за свои действия перед кем-либо, кроме короля; и национал-либералы не особенно настаивали на принципе парламентарного управления, так как политика Бисмарка их теперь вполне удовлетворяла. Особенно полным было в это время согласие Бисмарка с торгово-промышленными кругами по вопросам экономической политики. Правой рукою Бисмарка во всех экономических вопросах был тогда известный манчестерец Дельбрюк. Бисмарк был в это время вполне согласен с ним, что главным залогом благосостояния нации является предоставление полной свободы капиталистическому хозяйству. Конечно, в этот период совершенно прекратились прежние заигрывания Бисмарка с рабочими и их вождями. В официозе правительства, «Provincial-Correspondenz», теперь помещаются открытые нападки и на лассалианцев, и на социал-демократов, причем обе партии упрекают в том, что они «забрасывают рабочее население обещаниями государственной помощи, которая вообще не может осуществиться, и попытки осуществления которой с самого начала терпят крах». От всякой связи с государственным социализмом Бисмарк теперь решительно отрекается. В одной записке 1872 г., которая была составлена Дельбрюком, но под которой подписался Бисмарк, стоят такие слова: «Конечно, ослепленные рабочие и их вожаки предъявляют далеко идущие требования о заботе и помощи со стороны государства. Они взывают к вмешательству власти, чтобы провести их требования о сокращении рабочего дня и увеличении заработной платы; они хотят обеспечить себе… участие в прибылях того предприятия, где они заняты; наконец, они требуют, чтобы государство давало свои средства или открывало свой кредит для основания предприятий, прибыль с которых шла бы рабочим. Такие требования государство должно принципиально отклонить, как выходящие за границы его полномочий и задач. Каждому сведущему и образованному человеку известна истина, что государство может только стеснять частную промышленную деятельность и глубоко расстроить все хозяйственные отношения, если пожелает со своими средствами и кредитом вмешиваться в промышленную область или выступать с регулированием цен и заработных плат». Правда, эта категоричность настроения скоро покидает Бисмарка, и он уже в восьмилетний период своего либерального канцлерства колеблется, не следует ли государственным властям ввиду успехов социалистического движения принять некоторые активные экономические меры — отчасти в виде удовлетворения некоторых требований рабочих, отчасти в виде полицейских репрессий против социалистов, но пока эти колебания еще оставались в стадии официальных и официозных записок, писем и проектов, не приводя ни к каким положительным мерам и не нарушая союза Бисмарка с либеральной буржуазией.