Сочинения. Том 3

Далее Гален вновь возвращается к опровержению излюбленного логического аргумента своих оппонентов – выносить заключение о значении того или иного органа на основании его местоположения, а не его функции. Для Галена функциональное предназначение органа является главным. Даже анатомическая структура части тела интересует его потому, что, по его мнению, и она определяется функциональным предназначением.

Вспомним еще раз, что оппонентами Галена являются врачи-эмпирики. Самое главное различие между ними и Галеном заключается в их отказе от систематизации единичных, т. е. опытных, наблюдений. «Теоретической медицины», т. е. классификации болезней, выделения их патогенетических механизмов, систематики этиологических факторов, по мнению оппонентов Галена, быть не может, потому что все теории ошибочны в той или иной степени. В приверженности идее релевантности знания их укрепляли принципы познания стоиков. Единственным вариантом возражения для Галена была попытка продемонстрировать и доказать закономерный характер физиологических процессов, протекавших в организме живого существа. Сам характер дискуссии подталкивал великого врача на путь от единичного опыта к его систематическому воспроизводству, т. е. к эксперименту. Подмеченные Галеном явления следовало демонстрировать многократно, убеждая слушателей в правильности своей точки зрения. Именно с этой целью он публично производил вскрытия животных в аудитории при римском храме Мира, превращая сугубо лабораторный опыт в яркое публичное действие. На него приглашался самый широкий круг зрителей – Галену, как опытному царедворцу, нужна многочисленная аудитория образованных людей (аристократов, военных, юристов и т. д. и т. п.), на основе суждений которых складывалось общественное мнение. Если симпатии представителей привилегированных слоев общества будут на стороне Галена, то в случае болезни приглашать они будут врачей, которые разделяют галеновское учение. Здесь вновь возникают смысловые параллели с XIX веком, когда публичные естественнонаучные лекции с демонстрацией физико-химических или биологических опытов стали популярны во многих европейских странах.

К. Бернар, выдающийся французский физиолог, один из творцов научной революции XIX в., отдавал должное Галену, которого считал своим предшественником на пути к поиску принципов получения истинного знания о физиологии живого. Находясь, казалось бы, в совершенно иных условиях развития медицины, К. Бернар сопоставляет свою практику с идеями Галена:

Опыт… заключает в себе мысль изменения или нарушения, намеренно вносимого наблюдателем в условия естественных явлений. Это определение действительно соответствует многочисленной группе опытов, производимых в физиологии и которые можно бы назвать опытами через разрушение. Этот способ делать опыты, восходящий до Галена, составляет самый простой способ и должен был прийти на мысль анатомам, пожелавшим узнать на живом существе отправление частей, находимых ими при рассечении трупа. Для этой цели вырезают или отнимают какой-нибудь орган и по тому нарушению, которое происходит в целом организме или в какой-нибудь частной его деятельности, судят о значении устраненного органа. Этот, в сущности, аналитический опытный прием ежедневно употребляется на практике в физиологии[129].

К. Бернар предлагал четко уяснить различие между наблюдением и опытным подтверждением знания в медицине. По его представлению, экспериментатор должен был касаться тела, каким-либо образом видоизменяя его. Именно факт воздействия на тело и означал для К. Бернара разделение научной практики на «наблюдательную» и «опытную».

Именно К. Бернар был одним из первых ученых, выдвинувших идею экспериментальной критики гипотезы как фактора развития научного знания. Это, по его мнению, позволяло избежать господства теорий, так часто опирающихся на ложные идеи или основанные на некорректных единичных наблюдениях. К. Бернаром постулировался главный критерий истинного знания – принцип экспериментального детерминизма, соединенный с философским сомнением. Именно в этом методическом аспекте обнаруживается значительное сходство между идеями великого римского врача II в. и знаменитого физиолога XIX в.

Гален прекрасно понимал необходимость «усвоить некий метод, позволяющий отличить правду ото лжи», и «стремиться к истине» в решении конкретных медицинских задач, вместе с тем он считал необходимым «пользоваться методом так, чтобы не только обладать знаниями, но и уметь их применять». Это, конечно, объясняет причину того, что К. Бернар довольно часто обращается к истории возникновения экспериментального метода в медицине и связывал его с именем Галена:

Следуя тем же аналитическим путем, физиолог должен дойти до приведения всех жизненных обнаружений сложного организма к игре известных органов, а действия этих последних к свойствам тканей или органических элементов строго определенных. Анатомо-физиологический экспериментальный анализ, который восходит до Галена, не имеет другого смысла, и все ту же задачу преследует еще теперь гистология, приближаясь естественно все более и более к цели[130].

Работы Галена и К. Бернара объединяет общее стремление к систематизации и выяснению сущности явлений, протекающих в организме человека.

Разумеется, дисциплину опытов Галена мы не можем сравнивать с хорошо понятной современному ученому дисциплиной экспериментальной медицины конца XIX в. Неслучайно, В.С. Стёпин в своей книге «Философия и методология науки»[131] постоянно обращает внимание на принципы использования исследователем приборов и инструментов. Технические возможности Галена или Герофила невозможно сравнивать с теми, которые находились в распоряжении Ф. Мажанди или К. Бернара. Следует также учитывать и данные других естественнонаучных дисциплин – физики, химии, математики – которыми располагали ученые эпохи научной революции. Эти сведения существенно влияли на формирование их картины мира, что определяло возможности постановки целей и задач эксперимента.

Вместе с тем очевидно, что традиция анатомических и физиологических исследований Античности, в рамках хронологического периода «от Гиппократа до Галена», в действительности существенно отличались от их оценки, принятой в отечественной историографии. Сочинения Галена раскрывают нам совершенно иную историческую реальность, в которой анатомическое вскрытие является единственным правильным методом доказательства натурфилософской гипотезы, а тщательные системные практические наблюдения служат основой для систематики заболеваний. Также очевидно и несовершенство этого опыта по сравнению с классическими экспериментами К. Бернара или И.П. Павлова. Итак, с одной стороны, труды Галена описывают экспериментальную практику, а с другой – ее дисциплина явно уступает тому, что в наши дни принято понимать под естественнонаучным экспериментом. Для разрешения этого очевидного методологического противоречия предлагаю использовать понятия «протонаучный эксперимент» или «экспериментальная практика рациональной медицины Античности». В этом случае историки науки смогут отказаться от использования устаревших, уничижительных оценок античной медицины, основанных на недостаточном знакомстве с источниками, и вместе с тем избежать некорректного сравнения исследований Галена и исследовательской практики современной науки.

Комплексный сравнительный анализ трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона» и других более ранних источников (таких как труды Гиппократа, Платона и Руфа Эфесского) позволяет сделать ряд выводов, имеющих принципиальное значение для истории медицины. Разумеется, мой тезис об «экспериментальной практике рациональной медицины Античности» нуждается в дальнейшем обсуждении. Вне рамок проведенного анализа остается вопрос о ее влиянии на клиническую практику Галена. Для разрешения этой проблемы не хватает источниковой базы. Последующая публикация четырех книг, завершающих трактат «Об учениях Гиппократа и Платона», конечно, позволит ярче показать некоторые аспекты дискуссии Галена с его оппонентами – врачами-методистами и врачами-эмпириками. Однако уже сейчас мне ясно, что и этого будет недостаточно для целостного понимания соотношения теории и практики в системе Галена. Требуется введение в научный оборот как можно большего числа его клинических работ. Это также позволит глубже понять его идеи, развивающие учение Гиппократа, верным последователем которого он считал себя всю жизнь.

129

Бернар К. Введение к изучению опытной медицины. С. 10.

130

Там же. С. 93.

131

Стёпин В.С. Философия и методология науки. М., 2015. 716 с.