Страница 13 из 15
– Так ведь мортидо, Рауль Абрамыч... Сами же говорили.
– Да, мортидо... А кроме того, – профессор многозначительно поднял кверху палец, – кроме того, он не любит музыки. Совсем не слушает Иогана Штрауса!
– Так это и есть «козел по жизни».
– Ну вот. Слава богу, разобрались. Я теперь пойду. С вами как свяжешься, так и не заметишь, что рабочий день прошел. Тебя до дому подвезти?
– Я на машине.
– Ну, спасибо за чай.
Взявшись за ручку двери, он вдруг остановился, мелодично просвистел пару фраз из «Цыганского барона», ободряюще подмигнул – и только после этого вышел.
Не успел я поставить стаканы в раковину, как снова вломился Федька. На нем была отороченная мехом куртка и лыжная шапка с помпоном.
– Кончай фигней страдать! – скомандовал он. – Поехали домой.
– Я еще поработаю, – сказал я.
– А безлошадным пешком идти, да?
– Подсядь к кому-нибудь другому. Ты вчера как добирался?
– Вчера меня Абрамыч подвез. Теперь – сам понимаешь... Поехали, у меня дома кино посмотрим. «Полицейская академия два».
– Нет, Федор. Мне тут кой-чего надо закончить.
Он погрозил мне пальцем.
– Если я по дороге упаду в сугроб и замерзну, ты будешь виноват.
Выходя в коридор, он вдруг просунул обратно голову и добавил:
– И Абрамыч тоже будет виноват!
Я запер за ним дверь и выключил свет. Вокруг был сумрак и тишина. Лишь тихонько жужжал компьютер. Я опустился на пол.
Встал на лопатки.
Потом сделал кобру.
После кобры – крокодила.
Затем левую и правую извивку.
Посидел в лотосе. В тронной позе. На пятках.
Встал на голову. Постоял. Прислушался. Храпа не было.
Успокоенный, я лег в позу трупа и попытался максимально расслабиться.
Но задача оказалась непростой. Очень мешали навязчивые глюки.
Вокруг меня летали ощеренные пулеметами боинги. В них сидели бородатые старообрядцы в телогрейках от Кардена. С криками «алох ин коп!» они бомбили меня ананасами и окорочками. Выливали мне на голову цистерны оливкового масла и баварского пива. Исповедовали меня и причащали. Я не успевал от них уворачиваться.
Потом зазвонил телефон. Я разогнал глюки и вскочил на ноги. Меня шатало.
В голове не смолкали авиамоторы.
– Вадичек! – донесся из трубки федькин голос. – Ответь мне на один вопрос, только честно. Когда Рауль Абрамович сказал тебе, что я блестяще образован, что ты сказал ему в ответ?
Трубка замолчала и ждала. Увиливать было бессмысленно.
– Федор! – начал я. – Скажу тебе честно. Я ответил ему в том духе, что ты козел по жизни. Я даже скажу, почему я так ответил. Я ответил так потому, что малодушно хотел утвердиться за твой счет и насытить свое мортидо. Тебя устроит такая формулировка?
Федька выразительно помолчал секунд пять. Потом сказал:
– Мы еще вернемся к этому вопросу.
И положил трубку.
Я ткнул в рычаг и набрал номер профессора Лишайникова.
– Хэллоу! – сказал профессор.
– Рауль Абрамович! – сказал я. – Вы зачем меня заложили?
– Ха! – сказал Рауль Абрамович. – Я тебе расскажу. Я еду домой и смотрю: идет Федя. Я остановился и говорю: вот, Федя, мы с тобой все спорим, ругаемся – но я признаю, что ты блестяще образован, и я даже сказал об этом Вадику.
Федя говорит: а Вадик что сказал? Наверное, сказал, что Федя – козел по жизни? Я говорю: ха-ха! – да, так и сказал.
– Вы его хоть подвезли?
– Конечно. Вот он сидит напротив меня, коньяк пьет. Передает тебе привет. Давай, тоже приезжай, у нас еще много.
– Извините, – сказал я. – Сегодня нет такой возможности. В другой раз.
– Жаль, – донеслось из трубки. – А то был бы третьим...
Он вздохнул и замолчал. На заднем плане послышались отрывистые звуки «Польки-пиццикато».
Будто кто-то водил стеклянной палочкой по золотым прутьям.
О геометрических фигурах
Никогда не забуду потрясения, раз испытанного мною в Токио, когда я зашел в музыкальный магазин за губной гармошкой ми-мажор.
Вас не интересует губная гармошка ми-мажор?
Нет? А канифоль для смычка?
Ну, ничего. Сходите туда просто так. Это в Акихабаре. Найти легко: у входа на козырьке сидит облупленная статуя в ковбойской шляпе, бьет по струнам и болтает механической ногой. Поднимитесь на четвертый этаж и остановитесь перед стендом «Народные щипковые инструменты».
Окиньте его взглядом. Тут вам вся щипковая география – от Огненной Земли и до Таймыра. Даже удивительно, до чего совпадают потребности всякого земного племени – вырезать из дерева что-нибудь пофигурнее, натянуть тугие жилы, а потом за них дергать, издавая звук.
Тут вам и лютня с мандолиной, похожие на две половинки страусиного яйца. Тут вам и банджо, словно сделанное из барабана. Тут и толстый, чеснокоподобный ситар с оттопыренной задницей. И окинавский сансин, обтянутый кожей змеи. И гавайское укулеле, и бандура, и цитра – и вообще все, на что только смогла сподобиться фантазия народов мира.
Всех обскакали, конечно же, испанцы. Они знали, откуда срисовывать очертания инструмента. У испанской гитары появилась талия – и своей талией она завоевала мир. Оглянитесь вокруг и увидите: весь торговый зал увешан гитарами.
Но речь не о гитаре. Вернемся к нашему стенду. Взглянем еще раз.
Гладкие бока. Изящные линии. Непрерывные производные.
И вот посреди всего этого царства лекала и циркуля, среди господства дифференциальных уравнений и числа «пи», среди всей этой выпуклости и вогнутости, округлости и овальности, кривизны и плавности – висит ОНА. Висит в самом центре, невозмутимо и самоуверенно растопырив свои кленовые углы.
Как топор мясника.
Как пифагоровы штаны после стирки.
Как злая издевка, как дерзкий вызов мировой гармонии.
Да, скифы мы! Выкусите!
Не торопитесь уходить. Сядьте на пол. Примите позу лотоса. Дышите носом. Не сутультесь и не отводите взгляда.
Что видите?
При чем здесь «дырку»? Дырка – это само собой, дырка у всех. Лучше расфокусируйте взгляд. Уберите лишние мысли. Знаете «тест Роршаха»? Вот я и спрашиваю: что вам тут видно?
Пирамида Хеопса?
Холодно.
Скифский курган? Шатер Чингисхана?
Уже теплее. Хороший ряд, можно продолжить. Боевой строй крестоносцев и головной убор Бонапарта. Жабо князя Потемкина и торс Ивана Поддубного. Помело Бабы-Яги и борода Распутина. Что еще?
Шалаш в Разливе!
Да.
Клёши революционных матросов!
Да.
Ледоруб!
Да.
Финансовая пирамида! Эм-эм-эм, нет проблем! С черной дырой посередине, куда все и утекло!
Правильно.
В этих трех углах и трех струнах заключено все. Святая Троица и Третий Рим. Три источника и три составные части. Птица тройка и тройка ОГПУ. А самое главное – рюмка! Перевернутая вверх дном, выпитая до капли – чтобы и впредь никакая капля не источила нашего камня и не скруглила наших углов.
Если вас одолели проклятые вопросы, не хватайтесь за Бердяева и Гумилева. Отложите их в сторону. Все, что вам нужно, – это добыть визу, прилететь в Токио, взять такси до Акихабары, подняться на четвертый этаж и сесть в лотос. Долго медитировать не придется – чаемая вами истина бросится на вас, как медведь:
У НАРОДА, ИЗГОТАВЛИВАЮЩЕГО ТРЕУГОЛЬНЫЕ МУЗЫКАЛЬНЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРОСТОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ПУТИ.
Не может. По определению.
В последнее время либерализм сильно потеснил такие инструменты. Теперь на них мало кто музицирует. Они более пригодны для эзотерических целей – уже не как инструменты, а как мандалы. Если долго на них смотреть, можно постичь довольно многое. Например, можно постичь, куда движется человечество. Вся новейшая история, будучи спроецирована на музыкально-геометрические координаты, сожмется до исчерпывающе короткой формулы:
«От балалайки – через гитару – к банджо».
Здесь все, как на ладони. Энтропия прогресса и глобализации первым делом сгрызает углы, затем нивелирует талию, закрывает черную дыру и оставляет нам идеально круглый барабан. Медитируя на такую мандалу, вы неизбежно впадете в невроз и слабоумие.