Хранитель истории

– Высоко! – Выдохнула я и сердце моё замерло. Я почувствовала, что ленточки на моей маске значительно ослабли. То ли из-за того, что я не успела их затянуть после своего короткого отдыха, то ли оттого, что в воздух меня поднимали сейчас не менее десяти раз, так что причёска совсем разболтались. Короткий миг на пике, и драконья морда слетела с меня, звонко ударяясь об пол.

В этот же миг землю под ногами почувствовала и я, с ужасом глядя на свою защиту от узнавания, которая, слава Клио, не разбилась, но скользила от меня всё дальше по паркету.

Глава 19

Фёдор Алексеевич поспешил увести меня из круга танцующих чуть раньше, чем закончилась музыка и пары тоже начали расходиться. Мы поспешили в дальний угол зала, чтобы спрятаться за спинами других гостей. Но, увы, это было невозможно, все взгляды в зале, кажется, были прикованы к нам. Я сначала низко опустила голову, в надежде, что никто меня не узнает, но потом зло подумала: будь что будет! И задрала подбородок так высоко, как это вообще было возможно.

Мы вышли на балкон, в надежде притаиться, пока шепотки за спинами не стихнут.

– Вера Павловна, извините. – Поручик понурил голову. А я молчала, даже не зная, что ответить Толстому. Извиняться ему было за что, конечно. Но меня больше беспокоила не его вина и словоохотливость, а последствия. Тем более что они не стали временить и уже показались в виде высокого мужчины с пшеничными кудрями.

– Поручик Толстой. – Мужчина подошёл к нам. На меня бросил взгляд вскользь и сосредоточился на Фёдоре Алексеевиче. – Вас хочет видеть Его Превосходительство.

Ну, конечно, Пётр Александрович тоже был где-то здесь. Фёдор Алексеевич поцеловал мою руку.

– Ничего не поделаешь. – Поклонился. – Ещё раз простите, Вера Павловна. – Взгляд голубых глаз задержался на мне подольше. И через мгновение Толстой последовал то ли за сослуживцем, то ли за адъютантом, то ли за тем и другим.

Я проводила их взглядом, пока спины гвардейцев не растворились в толпе.

Но скучать долго одной мне не пришлось. В мою сторону, и что-то мне подсказывало, что именно ко мне, направлялась моя старая знакомая Мария Артемьевна. И судя по тому, что девушка – фрейлина императрицы-матери, ничем хорошим мне это не грозило.

Я угадала с ювелирной точностью. Фрейлина, едва кивнув мне, объявила, что меня хочет видеть Её Величество, и повела за собой. Ещё одна унизительная проходка сквозь толпу, потом сквозь ещё одну комнату за залой, чтобы скользнуть в неприметную боковую дверь и оказаться… Я бы назвала эту комнату будуаром. Небольшая, тайная комнатка прямо за бальным залом, по типу той, что делали за тронным залом, чтобы императорская семья могла совершить последние приготовления перед выходом.

Мария Фёдоровна восседала в кресле в окружении трёх фрейлин, к которым присоединилась моя провожатая. На императрице было обычное чёрное платье, до конца жизни она будет носить траур по столь внезапно почившему супругу. Бальный вариант, конечно, был щедро украшен вышивкой и лентами, но всё же чёрными. Я оторвала августейшую особу от поедания красивейших воздушных пирожных в корзинке из песочного теста. Одно из них лежало расчленённое на тарелке, а Мария Фёдоровна поспешно промокнула губы при моём появлении.

Я, шурша всеми лентами на рукавах и подоле, сделала церемониальный книксен и выпрямилась перед императрицей. На подбородке у неё остался крем от пирожного.

– Нравится ли Вам праздник, мадемуазель? – Деланно поинтересовалась у меня эта женщина. Удивительно, она сидела, была гораздо ниже меня, но смотрела на меня всё равно так, будто я была на уровне её туфель.

– Очень мило. – Сдержанно ответила я, не совсем понимая, что именно от меня хочет императрица, не в состоянии оторвать взгляд от капельки крема на подбородке. Она недовольно поджала губы, подбородок с капелькой крема дёрнулся.

– С кем же Вы пришли, так ловко спрятавшись под маской? – Мария Фёдоровна чуть наклонила голову, подслеповато щурясь. Я молчала, конечно, не собираясь выдавать Голицына.

Почему-то мне на ум пришла одна байка, которую рассказывают о Софии Доротее Вюртембергской, которая после принятия православия стала Марией Фёдоровной. В ту злополучную ночь, когда заговор против её мужа, императора Павла, достиг своего логичного завершения – убийства, встал закономерный вопрос о престолонаследии. Придворные разбились на два лагеря: тех, кто желал, чтобы к власти пришла теперь уже вдовствующая императрица, и тех, кто возлагал надежды на Александра Павловича. На самом деле, выбор был достаточно очевидным, но молодой Александр, узнав, что отца на самом деле убили, расчувствовался и упал в обморок. Произошла короткая заминка, солдаты, собиравшиеся под стенами Михайловского замка, ждали присяги. Мария Фёдоровна ходила по тёмным коридорам в одном шлафроке и говорила по-немецки: «Я хочу царствовать».

Всю свою жизнь она не давала своим сыновьям, даже когда те становились хозяевами земли русской, спуска, и частенько старалась навязать собственное мнение.

– Не помню, чтобы среди Оболенских был хоть кто-нибудь столь же невоспитанный и наглый. – Продолжала императрица, не дождавшись от меня ответа. – Полагаете, Ваш отец гордился бы Вами?

Я дёрнулась, как от удара. Мария Фёдоровна, сама того не подозревая, попала ровно в цель. Увлёкшись своими приключениями, словно ребёнок, который впервые в жизни оказался в относительной свободе от родительского взора, я, к своему стыду, редко вспомнила про отца. Боялась думать о том, что ждёт меня по возвращении домой. Лишь пару лет назад мы с ним наладили отношения до таких, какие бы обычные люди называли «тёплыми». И мысль о том, что я, влезая на Олимп власти, исключительно ради собственного спасения, стану огромным разочарованием для него, ранила меня не хуже ножа.

– Я понимаю, что Вы, словно мотылёк, летящий на свет, хотите вкусить славы и благ, что дарует августейший двор. Сначала ловко забрались в дом к Толстому, теперь отчаянно пытаетесь понравиться Александру… – Продолжала императрица.

– Я не… – Попыталась возразить я. Вот уж мысль глупее некуда. Моя бы воля, я держалась бы от императора на расстоянии выстрела пушечного ядра.

– Молчите. – Оборвала меня Мария Фёдоровна. - Я вижу таких, как Вы насквозь. Скудоумные пигалицы, которые считают, что моему сыну нужны внебрачные дети…

Дверь позади меня со стуком распахнулась, полная желчи речь императрицы была прервана самым грубым образом. В будуар, стряхивая с плеча попытавшегося его остановить камердинера, вошёл граф, стягивая с себя маску.

– Пустите. – Кивнула императрица. На лице её возникла улыбка, под стать речи – ядовитая.

– Ваше Величество. – Граф прошёл вперёд, загораживая меня плечом от Марии Фёдоровны, поклонился.

– О, так это вы защитник сирых и убогих? – Я, внутренне усмехаясь, подумала, что странно слышать это от женщины, которая вошла в историю, как основательница целого ряда заведений по стране для сирых и убогих – больных, сирот, нищих. – Голицын, не ожидала, что Вы рискнёте взять во дворец любовницу.

– Ваше Величество, Вера Павловна честная девушка. И живёт в моём доме… – Это было ошибкой.

– О, она ещё и живёт у Вас? – Капелька крема дрогнула. – Не удивительно, что Авдотья…

– Прошу прощения, Ваше Величество. – Граф сильно повысил голос, не позволяя женщине договорить. – Нам уже пора идти.

– То, что Вы друг моего сына, Сергей Александрович, ещё не позволяет Вам себя так вести! – Взвилась Мария Фёдоровна, почти вставая со своего места.

– Прошу нас извинить. – Ещё раз поклонился Голицын, до боли схватил меня за руку и потащил прочь. Я даже не успела как положено попрощаться с императрицей.

– Сергей Александрович. – Попыталась воззвать я, пока граф, словно ледокол пёр сквозь толпу к выходу.

– Всё потом. – Отрезал Голицын. Нас сопровождали любопытные взгляды, и я не посмела спорить.

Лишь оказавшись на свежем воздухе, Сергей Александрович позволил мне перевести дух и, наконец, отпустил мою руку. Готова поспорить, там останутся синяки.