Хранитель истории

– Мадемуазель. – Егор Максимович покосился на поручика. – Что насчёт корсажа?

Конечно, речь всё же шла о деликатных вещах, так что я даже для порядка потупила взгляд. Хотя сам факт того, что мой «брат» пришёл со мной за покупками предполагал поднятие сего вопроса.

– Не нужно. – Денег на новый корсет, который мог стоить как два платья у меня точно не было. А тот что на мне ещё вполне годен. Благо, это не чулки, вещь долговечная.

Управляющий записал все мои пожелания, потом позвал одну из швей. Та обмерила меня с ног до головы, громко диктуя результаты Егору Максимовичу, которые были тоже педантично занесены в небольшую книжецу.

– Бюст: 33 дюйма… Плечи: 17 дюймов… – Не знаю, как должна была вести себя приличная барышня, но я получала искреннее удовольствие от процесса и с интересом следила за портнихой. В нашем времени вещи, пошитые на заказ, считаются либо роскошью, либо блажью, всё давно делали машины. Так что подобный опыт был для меня в новинку.

Когда все положенные процедуры были окончены, а я уже натягивала шляпку, чтобы отправиться дальше в нашем с Фёдором Алексеевиче путешествии, как подал голос управляющий:

– Думаю, что всё будет готово через дня три-четыре. Куда велите доставить? – Я замешкалась, переводя растерянный взгляд с Егора Максимовича на поручика. А действительно, куда доставить?

Зрительно я понимала, что дворец Толстого находится где-то на Невском. Но в девятнадцатом веке не было номеров домов. Посылки и письма доставлялись на определённую улицу, а дом находили по имени владельца или «вот тот с колоннами».

– В дом генерал-губернатора. – Не моргнув и глазом ответил Фёдор Алексеевич.

Мы с управляющим разом застыли на месте. Я от внезапно навалившегося осознания, а управляющий, наверное, решил, что не расслышал.

– Г-генерал-губернатора? – Икнул тот, чуть не роняя карандаш.

– Генерал-губернатора, милейший, я разве не ясно выразился? – Толстой уже подавал мне локоть, чтобы выйти из ателье.

– Всё будет доставлено в лучшем виде! – Провожал меня Егор Максимович уже совсем другим взглядом.

Я вылетела пулей на свежий воздух, чувствуя, что кружится голова, а перед глазами плывёт. Вот вляпалась! Одним из святых правил путешественника во времени было не лезть в политические дела. Не взаимодействовать, не соприкасаться с людьми, близкими к власти, если на это нет специального допущения. Ведь любая помеха, любая ошибка, любая, даже вскользь кинутая фраза может повлиять на глобальный ход истории. Я, конечно, догадывалась, что Пётр Александрович высокого полёта птица, всё же он шеф Преображенского полка. Который, в свою очередь, считается самым престижным в Российской Империи. Но генерал-губернатор Петербурга…

– Что такое Вера Павловна? – Вышедший следом офицер этого самого полка смотрел на меня с усмешкой. – Неужто не знали, кто Вас приютил?

Я отрицательно помотала головой, так что ленты на шляпке закачались. Поручик посмотрел на меня с сомнением. Представляю, как это выглядело в его глазах! Сиротинушка из провинции, которая удачно устроилась в доме одного из самых влиятельных мужчин столицы. Ко всему прочему молодого и весьма симпатичного…

– Клянусь, Фёдор Алексеевич! Его Превосходительство, он… – Я даже не знала, как оправдаться в глазах своего спасителя. И почему, собственно, мне было так это необходимо. – Он не счёл необходимым называть все свои титулы, а разговаривали мы лишь в семейном кругу, где не принято обращаться по званиям…

– Оставьте, мадемуазель. Я Вас не виню. – И одарив меня печальной улыбкой, Толстой пошёл искать извозчика.

Платье – это лишь часть туалета барышни девятнадцатого века. Не менее важной его частью являются составляющие: перчатки, без которых из дома не выйти и на бал не явиться, веер, шляпка, туфельки, чулки. Славно, что пышные украшения для причёски войдут в моду через несколько лет, а то я бы совсем разорилась. Впрочем, я и так потратила на составляющие своего образа почти всё, что было. Даже веер пришлось купить подешевле, не с черепаховым каркасом, а всего лишь с деревянным.

Поручик всё то время, пока мы бегали от лавки к лавке, по большей части сохранял молчание и лишь с лавочниками перебрасывался вежливыми дежурными фразами о погоде, природе и подорожанием пеньки. Лишь когда я взглянула на прилавок с украшениями, жалостливо вздохнула, заглядывая в кошелёчек, сердце Толстого растаяло.

– Что Вам приглянулось, милая моя сестрица? – Это была чуть ли не первая его фраза, адресованная мне, с момента нашего разговора у ателье.

Я нахмурилась, решительно закрывая кошелёк и отходя от прилавка, чем вызвала глубокую досаду на лице у лавочника.

– Если Вы намереваетесь мне что-то дарить, то извольте выкинуть эту дурную мысль из головы. – Я зашагала прочь так быстро, что Фёдору Алексеевичу пришлось меня догонять чуть ли не бегом.

– Ну-ну, Вера Павловна, я что же, обидел Вас чем-то? – Толстой заискивающе заглянул мне в лицо, для чего ему пришлось изрядно потрудиться. Святая простота!

– Не Вы ли, Фёдор Алексеевич, намекнули, что я «удачно устроилась» у… – Я хотела сказать губернатора, но осеклась, поправляя себя, так как к нашему разговору уже прислушивались. – …Петра Александровича?

– Думаю, Вам показалось. – Миролюбиво отвечал поручик.

– Вот как. Теперь я ещё, по-вашему, глупая? – На лицо Толстого было приятно посмотреть. Он всё ещё улыбался, но было видно, как в глазах его мелькает растерянность. Обычная женская логика, ловко заводящая в тупик.

– Вера Павловна… – Поручик сбился с шага, оказываясь у меня за спиной, я уже выходила к дороге.

– Доброго дня, Фёдор Алексеевич. Спасибо за компанию. – Я зашагала вперёд, делая вид, что сейчас сама буду останавливать извозчика. Толстой подбежал ко мне в мгновение.

– Вера Павловна, постойте. Позвольте, я хотя бы довезу Вас до… дома. – Растерянность, непонимание, испуг. Чудесно!

Я сложила руки на груди и молча отвернулась. Мой жест был истолкован, как молчаливое согласие, и бравый офицер ринулся ловить «ваньку».

У дома мы распрощались натянуто-официально. Толстой укатил по своим делам, а я, поднимаясь по парадной лестнице дворца, гадала, что со мной стряслось. Это я-то, которая все конфликты и обиды старается решать мирным путём и словами, сейчас закатила истерику мужчине? Сердце билось сильно и глухо. Отчего-то мне было ужасно, почти до слёз, обидно, что Толстой посчитал меня содержанкой. Хотя и винить его за это было сложно, со стороны оно ведь так и выглядело. Да если говорить начистоту, даже внутри меня шла тихая борьба с самой собой, не принять ли предложение Петра Александровича, которое, я это чувствовала, вот-вот должно наступить.

Слёзы горячим комом подступили к самому горлу. Я бегом бросилась к себе в комнату. По пути попалась Дуняша.

– …подать чаю? – Первую часть фразы я даже не услышала. Я отрицательно покачала головой и поспешила спрятаться за дверью спальни. И только тут позволила горячему кому слёз вырваться наружу.

Усталость последних дней, паника и страх навалились на меня разом. Всё это время я старалась держать оборону, не унывать. Строить планы по возвращении домой, в конце концов. Но с того злополучного дня, как моя машина времени исчезла, уже минуло больше недели. А я ни на йоту не продвинулась. Не на поручика я обижалась, я злилась на саму себя. За бессилие, нерешительность и страх.

Что бы делала на моём месте какая-нибудь Анька Рыкова? Отличница на нашем курсе, которой дали самую интересную дипломную работу. Она бы уже давно тут всех построила, изобрела бы микроскоп или пенициллин, дала бы о себе как-то знать…

Так, стоп. Дала о себе знать.

Мысли мои закрутились в совершенно другом направлении. Стать любовницей генерал-губернатора – это, конечно, хорошо. Но к сожалению, имеет долгоиграющий эффект. О таком не принято говорить в современных газетах. Максимум – в мемуарах. А они могут быть написаны и изданы многим позже, живших тогда на свете людей. Мне нужно что-то, что подействует сразу. Сделает мне имя. Думай, Вера, думай…