Точка росы

— Перед отъездом он не вёл себя странно?

Собеседница хмыкнула, выразительно огляделась.

— Да, — согласился Стэн, — понимаю. На здешнем фоне трудно чем-нибудь удивить. Но всё-таки — какое у вас о нём впечатление? Что запомнилось вам больше всего?

— Он любил рисовать. По-настоящему любил, имею в виду. Просто помешан был на всём этом. Иногда часами мог разглагольствовать про всякие светотени. А иногда сидел и молчал, пока остальные спорили. Только кривился с таким, знаете, презрением. Вроде как он один что-то понимает…

— На этой почве были ссоры с коллегами?

— Не то чтобы прямо ссоры. Но характер у него был — не сахар, прямо скажу. Кого угодно мог разругать за бездарность… Правда, и себя не жалел, был мнительный. Я даже как-то видела — разозлился и свой же холст покромсал. Хотя одну картину закончил всё-таки и, кажется, был доволен…

— Что на ней было?

— Он так и не показал. Ни Жану-Люку, ни мне. Надеялся, скорее всего, что её на выставку примут. Ну, на этот Салон Бунтующих. Придурочное название… Но он пропал ещё до того, как выставка началась. И картину так и не сдал туда, насколько я поняла. Ну, по крайней мере, его приятели так сказали…

— То есть картина тоже пропала?

— Ну да, а я вам о чём?

Стэн задумался. Что имеем? Эрик написал картину, с которой надеялся блеснуть перед публикой. Но в салоне так и не поучаствовал. Саму картину никто не видел, кроме него. Хотя этот момент надо бы уточнить…

— Вы сказали, свою работу он не показывал. Но дверь-то открыта? Тот же Жан-Люк мог зайти, пока соседа не было дома. Да и любой из гостей — вот как я сейчас.

— Он с этой картиной быстро управился. Буквально за день, по-моему. А потом унёс её и больше не появлялся.

— Но куда именно унёс, вы не знаете?

— Слушайте, сколько можно талдычить одно и то же? Чего вы ко мне пристали?

Она раздавила окурок в пепельнице, стоявшей на подоконнике, и вышла из комнаты. Стэн, проводив её взглядом, снова шагнул к столу. Ещё раз пересмотрел все бумаги, но ничего полезного не нашёл.

Выглянул в пустой коридор. В торце, напротив входной двери, помещался платяной шкаф — его, очевидно, использовали совместно оба жильца. Стэн подошёл к нему, стараясь ступать потише, отворил створку. Тоже ничего примечательного. Одежда — на вешалках, стопка белья — на полке вверху. Гардероб, мягко говоря, небогатый…

Да и вообще, если бы здесь хранилось что-нибудь ценное и секретное, Жан-Люк не дрых бы у себя в комнате.

Стэн покинул квартиру и спустился по лестнице.

Закусочная «У Януша» манила чистыми окнами и аппетитной вывеской (поджаренная сарделька на блюдце). Внутри не наблюдалось столпотворения. Единственный посетитель — ровесник Жана-Люка на вид — сидел, ссутулившись над кофейной чашкой.

Столы выстраивались в один длинный ряд — вдоль окон и параллельно стойке. В простенках висели пейзажи и натюрморты, небольшие и без претензий на революцию в жанре. Мягкие краски, аккуратные линии. Голодные художники, видимо, отрабатывали обеды, съеденные до этого в долг.

Пахло свежими гренками.

Хозяин, кряжистый и усатый, кивнул Стэну из-за стойки:

— Доброе утро, мистер. Завтрак вам бы не помешал, я думаю?

— Вы просто мысли читаете.

— Яичницу с беконом?

— Самое то.

— Будет через пару минут. И кофе?

— Чёрный без сахара, если можно.

Стэн не спешил уходить за стол. Януш не удивился — смотрел спокойно и выжидающе.

— Что-то негусто у вас народу, — заметил Стэн. — Как же так? Заведение симпатичное, это сразу заметно.

— Рано ещё, — ответил хозяин. — Ближе к полудню начнут подтягиваться. А пока, можно сказать, у нас ещё ночь, хоть вроде и рассвело. Ну, вы понимаете, мистер.

— Понимаю, дрыхнет народ. Публика своеобразная тут, я уже заметил. Я им где-то даже завидую. Сам бы тоже спал до обеда, но не судьба.

Хозяин поставил перед ним чашку с кофе. Стэн отхлебнул, кивнул одобрительно. Обжигающе-бодрящая горечь ненадолго примирила с действительностью.

— Говорят, — сказал Стэн, — вы тут знаете всех и каждого. Уважают вас.

— Перехваливают, — ответил хозяин. — Хотя стараюсь, чего уж.

— А мне вот сегодня не повезло. Зашёл к одному жильцу, а сосед руками разводит — нет его, говорит. Несколько дней уже. И где искать — непонятно. Это я про Эрика. Из мансарды который.

— А вы с ним, значит, друзья?

— Да не то чтобы очень. Знаете, не хочу вам сказки рассказывать. Вы человек проницательный — раскусите сразу. Меня его сестра наняла. Эмили — она, может, тоже к вам заходила. Ищет брата, волнуется.

Хозяин задумчиво пожевал губами:

— Эмили — хорошая девочка. Волнуется, это точно. Даже обидно — не могу ей ничего подсказать.

В его интонации был намёк, и Стэн уточнил:

— Ей — не можете, ладно. А мне, к примеру?

— Дело такое, мистер, — медленно сказал Януш. — Куда Эрик подевался — не знаю, тут уж не обессудьте. Может, загулял просто — дело молодое, бывает. Вот только не нравилось мне в последнее время, в какую сторону его тянет.

— Это в каком же смысле?

— Где-то в конце прошлого месяца сидел он тут с одним типом. Втолковывали что-то друг другу. И вроде всё прилично, без лая. Но тип этот, я вам скажу, непростой. Хотя, конечно, не моё дело — я Эрику не отец и не нянька…

— И всё-таки, — сказал Стэн. — Чем этот тип непрост?

Официантка принесла из кухни глазунью — выпуклые желтки, поджаристый ароматный бекон. Стэн проглотил слюну. Хозяин сказал:

— Приятного аппетита. Подкрепляйтесь, мистер, силы вам пригодятся. Знаю вашу породу. Каждый день беготня сплошная, ведь так? Ну а вечером — сходите, что ли, развейтесь. Клуб «Жёлтый глаз» рискну посоветовать. Возле моста — слыхали, наверно? Бойкое место. Но непростое, да.

Януш отвернулся и отошёл на пару шагов, давая понять, что разговор окончен. Стэн, обдумав услышанное, сказал:

— Благодарю за совет. И за завтрак тоже. Сколько с меня?

— Семь восемьдесят.

— Вот, держите десятку. Сдачи не надо.

Он положил на стойку купюру с двумя разновеликими лунами и перенёс тарелку на стол. Подумав, сходил ещё к газетному автомату. Бросил монету в прорезь, потянул за рычаг и вытащил свежий номер «Курьера».

Поедая глазунью, он косился на титульную страницу. Центральное место там занимал обещанный вчера репортаж. Заголовок гласил: «Распад не остановить». Присутствовало огромное фото — здание мэрии, снятое откуда-то сверху. В крыше зияла внушительная дыра, и сквозь неё виднелось нечто малопонятное, похожее на расплющенного ежа. Иголки-штыри торчали, тускло поблёскивая. Выглядело это отталкивающе, хотя подробности смазывались — снимок вышел не очень чётким.

Как пояснялось в статье, снимали с легкомоторного самолёта, арендованного газетчиками. Имя фотографа ничего не сказало Стэну — из новеньких, очевидно. Авторами же текста значились двое — Дабл-Ю-Эйч из команды Зануды Джека и Кира Вишниц, скандальная репортёрша «Курьера». Ну, кто бы сомневался…

Авторы подводили к тому, что Маховик Распада, запущенный лунным психом, лишь обнажил проблему, которая существует давно. Пострадавшее здание — это внешний и, по сути, второстепенный дефект. Главная же гниль — коррумпированность и некомпетентность мэра, которого пора было гнать в три шеи ещё на предыдущих выборах…

Всё это говорилось не в лоб, но буквально пёрло наружу сквозь газетные строчки. Кира пребывала в своей стихии.

Он быстро перелистал оставшиеся страницы. Самое интересное, к его удивлению, обнаружилось в рубрике «Искусство и стиль». Интервью давал некий Юхнер — куратор выставки, в которой хотел участвовать Эрик.

«Салон Бунтующих — такое название покажется кому-то претенциозным, — вещал куратор. — Но оно отлично передаёт суть дела. Бунт против догм в искусстве, против отживших норм — вот что это такое. Прошла неделя с момента, как мы открылись. И я могу с уверенностью сказать — выставка удалась. Публика оценила эксперимент. Ей интересно то, как эти художники обращаются с композицией, исследуют грани визуального восприятия. И чтобы развить успех, мы хотим расширить программу. Сегодня, когда вы читаете этот номер, мы открываем в рамках Салона ещё одну экспозицию. Её темой, однако, станет не живопись, а особая разновидность изобразительного искусства. Да, художественная фотография — новый жанр, который признан ещё не всеми. Некоторые высоколобые снобы считают её плебейской забавой и суррогатом. Но мы, новаторы, привыкли смотреть вперёд…»