Страница 29 из 62
– Мне очень нравится борьба, – продолжала между тем Нитокар. – Хотя этот вендиец был поистине невыносим. Вечно намажется этой своей дрянью, от которой разит прогорклым козьим маслом...
Они поднялись по каменному пандусу, минуя внутренний садик с фонтанами. Множество ламп заливало его светом, похожим на настоящий дневной, между ветвями деревьев сновали розовые и золотистые пташки.
– Хада Хуфи был так груб! И почти не говорил по-шемитски. Вечно угрюмый... все они такие, эти чужеземные рабы, за которых платят сумасшедшие деньги. Разве подобный человек мог должным образом оценить мое искусство?
Наверху пандуса находилось мраморное крыльцо с колоннами, а за ним – широкий коридор, почти сразу загибавшийся в сторону. Туда-то они и направились.
– ...Ибо умение управлять человеческими чувствами есть своего рода искусство, – без умолку болтала царица. – Со времен древности из рук в руки передаются замечательные секреты, изобретения ученых мудрецов. Например, удивительные мази: они могут многократно усилить и наслаждение, и боль... – Она вновь многозначительно подняла брови и засмеялась, как замурлыкала. – Но кто возьмется сказать, где кончается удовольствие и начинается страдание?.. И наоборот?.. И велика ли разница между ними?..
Она заговорщицки прижалась к Конану, и он заметил, что одновременно придвинулись ближе и ее приспешники.
– Вот, например, я храню у себя плеть-пятихвостку, – продолжала Нитокар. – Все шипы на ней смазаны разными веществами, каждое из которых воздействует на плоть по-особенному. Целый пир боли!.. Пир, щедро приправленный наслаждением!.. Всякому, кто когда-либо оказывался у меня под кнутом, я предлагала попробовать разграничить наслаждение и страдание!.. Как ты думаешь, многим ли это удалось?..
Они добрались до высокой позолоченной двери в конце коридора.
– Я не сомневаюсь, ты получишь огромное удовольствие, мой варвар... – обернулась к Конану Нитокар и подняла руку, чтобы погладить его по щеке. – Так или иначе, если судьба уготовила тебе нечто, вовсе не спрашивая, хочешь ты или не хочешь, – лучше уж расслабиться и получить удовольствие...
Один из слуг распахнул тяжелую дверь. Комната, представшая глазам киммерийца, напоминала не будуар, а скорее аптеку. Всюду – столы со всевозможными баночками и флаконами, по стенам развешаны какие-то странные приспособления... По мнению Конана, здравомыслящему человеку в подобном помещении было решительно нечего делать. Он и не собирался переступать порог, покуда была на то его воля. Он выдернул свою руку из руки царицы, игриво увлекавшей его вперед. Еще миг – и его локоть врезался под ребра слуге, наступавшему ему на пятки. Он почувствовал, как его локоть буквально проткнул слои по-детски мягкого жира на животе евнуха, добираясь до крепкой мускулатуры.
Слуга изумленно выдохнул, переламываясь в поясе. Развернувшись, Конан снизу вверх вмазал ему в рожу коленом и довершил дело, опустив бедняге на затылок тяжелый, как молот, кулак. Однако угомонить толстяка оказалось не так-то просто даже ему. Тот никак не падал: согнулся, шатался, но все-таки еще силился вслепую ухватить Конана поперек тела. Шут его знает, – мелькнуло в голове у киммерийца, – может, коварная Нитокар его накачала какой-нибудь гадостью, он и не чувствует ничего!.. Выругавшись, Конан нагнулся, сцапал евнуха за пояс, поднял его, брыкающего в воздухе ногами, и с размаху швырнул вниз головой о дверной косяк.
– Неотесанный варвар! Ты заплатишь, если... – пронзительно закричала Нитокар. Вмешаться она, правда, и не пыталась. – Стража! Раб взбунтовался! Взять его!.. А-а-а...
Вопль оборвался: поверженный слуга рухнул в ноги царице, так что оба опрокинулись через порог. Это освободило дорогу второму евнуху. Тот осторожно обошел упавшую Нитокар, перепрыгнул через своего сотоварища и со всех ног погнался за Конаном.
Киммериец уже удирал по коридору, но, заметив погоню, повернулся к евнуху лицом. Его преследователь успел прихватить из спальни царицы оружие – длинный кинжал с волнистым лезвием. Этот кинжал не показался Конану пригодным для серьезного дела. Скорее он был призван ласкать чей-то глаз. А может быть – внушать страх.
– Ну, давай, давай, – прорычал киммериец, обращаясь к слуге. – Если бы ты уже не был евнухом, я бы тебе...
Тот зарычал в ответ и бросился к нему, держа свое оружие на уровне пояса. Подскочив, он занес кинжал высоко над головой, но Конан ударил его по руке, уходя от удара. Кинжал пошел в сторону, описывая дугу, и Конан перехватил его рукоять. Он полоснул евнуха по брюху, потом вздернул руку, метя в горло. Тонкое лезвие застряло в сухожилии под подбородком и обломилось. Слуга царицы схватился за горло и, невнятно булькая, осел на пол. Конан отшвырнул окровавленную рукоять и со всех ног кинулся прочь.
– Сдавайся, варвар! Стра-а-ажа! Взять его, говорю! Он оскорбил вашу царицу! О-о-о...
Призывы Нитокар стихли сами собой: она склонилась над еще дергавшимся рабом. Заворачивая за угол коридора, Конан оглянулся в последний раз и увидел: царица поднесла к лицу руку, перемазанную в крови, и завороженно уставилась на нее...
Несмотря на весь поднятый ею шум, стража что-то не торопилась. Тем не менее впереди в коридоре Конану померещился шорох. Он начал оглядываться, ища хоть какой-нибудь путь к отступлению. Одна из позолоченных дверей в коридоре была приоткрыта. Или ее как раз собирались закрыть. Конан, не раздумывая, кинулся в ту сторону и влетел внутрь, без усилия вынеся дверь плечом. Громадный, грозно сжатый кулак готов был укоротить любого.
Дверь, резко распахнутая его натиском, отшвырнула в глубину комнаты тоненькую фигурку. Здесь горела всего одна масляная лампа, не дававшая яркого света, но Конан сразу узнал юную девушку, сидевшую во время пира на тронном возвышении. Она даже не успела переодеть темно-зеленого платья, только вынула шпильки, удерживавшие прическу, так что лицо обрамляли каштановые завитки.
Кроме нее, в комнате никого больше не было.
Девушке никто не мешал закричать, но она только ахнула. И молча смотрела на Конана. Похоже, она была до того потрясена неожиданным вторжением, что потеряла дар речи. Киммериец, не тратя времени попусту, тихо притворил за собой дверь и надежно запер ее.
– Предупреждаю: лучше не кричи, – сказал он девчонке. – Будешь сидеть тихо, обещаю, не трону.
Она кивнула и быстро обежала его взглядом. Потом сказала:
– У тебя рука в крови.
Она говорила очень тихо, но голос не дрожал.
– Ага, – проворчал Конан и тоже посмотрел на выпачканный кулак.
Он оглядел комнату и убедился, что это была опочивальня с единственным выходом в коридор. Обнаружив на столике золотой умывальник, Конан подошел к нему. К девушке он спиной на всякий случай не поворачивался: еще надумает сбежать, пока он умывается. Потом он спросил:
– Слышала небось крики в коридоре?
Она утвердительно тряхнула кудрями и, пытаясь изображать безразличие, сказала:
– Крики, доносящиеся из покоев Нитокар, – самое обычное дело...
Конан кивнул, вытирая руки краешком тканой шпалеры, висевшей подле умывальника.
– А ты, значит, царевна?
– Да. Я – Эфрит.
С распущенными волосами она выглядела совсем девочкой, но тело под облегающим платьем было по-женски влекущим. Сдвинувшись с места, Эфрит с уверенностью прирожденной аристократки проследовала мимо Конана, взяла тазик с кровянисто-мутной водой и опорожнила его в каменный слив в углу комнаты.
– И тебе совсем не интересно, чья это кровь?.. – спросил Конан, которого ее действия привели в некоторое замешательство. – Царица, по крайней мере, жива...
– Ну и очень плохо, – ответила девушка. – Терпеть не могу Нитокар!.. – Эфрит поставила умывальник на место и с вызовом поглядела на Конана. – Если ты натянул ей нос, я только с большим удовольствием тебе помогу!
– Нитокар, похоже, опасная стерва... – проговорил киммериец.
– Опасная!.. – взорвалась царевна и возмущенно шагнула к Конану. – Эта сука мою маму отравила, чтобы надеть на себя корону!.. А теперь травит и отца!.. Это из-за нее Абеддрахский двор превратился в свинарник, а я только смотрю и сделать ничего не могу!..