Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 33

Гордон Диксон

Прирожденный полководец

ПЕРЕЧЕНЬ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

ДОНАЛ ГРИМ с Дорсая. Его удивительная судьба заключалась в том, чтобы оказаться лицом к лицу с самим собой.

УИЛЬЯМ с Сеты. То, что составляло его величие, одновременно сделало его угрозой всему живущему.

АНЕА МАРЛЕВАНА, избранная из Культиса. Ей суждено было стать тигрицей для целей человеколюбия.

ХЕНДРИК ГАЛТ, маршал Фриленда. Известный во всей Галактике, он явился к юному выскочке за советом.

АР-ДЕЛЛ МОНТОР с Нептуна. Заключив договор с дьяволом, он увидел спасительный пункт договора в бутылке.

ЛИ. Он сделал себя верным последователем истинного лидера.

МОМЕНТЫ ИСТИНЫ ПОКРОВИТЕЛЯ ГАЛАКТИКИ

Донал Грим родился на Дорсае, маленькой планете, главным предметом экспорта которой были хорошо обученные и бесстрашные солдаты-наемники. Ко дню совершеннолетия он был готов пуститься в путь к иным мирам и там создать себе имя. Но он задержался на мгновение, раздумывая над необычной, почти сверхъестественной силой, которая вела его к неизвестной судьбе.

Через шесть лет отчаянных подвигов Донал вновь ощутил эту неподдающуюся объяснению силу.

Но его время прошло. Великие миры обширной Галактики вели свою планетарную политику и теперь лагеря для военных были на краю фантастической и окончательной расплаты. И внезапно Донал узнал свою судьбу. Ибо он был среди звезд единственным человеком, который мог остановить механизм самоубийственной судьбы. Но чтобы сделать это, он должен был преодолеть невероятное и победить непобедимое.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАДЕТ

Юноша был странным. Он хорошо знал это. Много раз слышал он, как старшие — мать, отец, дядя, офицеры в Академии — говорили это друг другу, многозначительно покачивая головами. Он привык к этому за короткие восемнадцать лет своей жизни. Теперь, уединившись и миновав пустые взлетные поля в долгих желтоватых сумерках, перед ожидавшим его торжеством по случаю окончания Академии, перед возвращением домой, он вынужден был признать собственную странность — и не только в глазах других, но и в собственном мнении.

«Странный парень, — услышал он однажды, как начальник Академии говорил преподавателю математики, — никогда не знаешь, чего от него ждать».

Возвращаясь домой, где его ждала семья, он по-прежнему не знал пути, который выберет. Они, наверное, наполовину убеждены в том, что он выберет отказ от Ухода. Почему? Он никогда не давал им повода для сомнений. Он был дорсайцем с планеты Дорсай, его мать была из семьи Кенвик, а отец — Грим.

Обе эти фамилии так стары, что их происхождение терялось в предыстории материнской планеты. Храбрость его была несомненной, слово верным. Он лучше всех занимался в своем классе. Каждая капля его крови, каждая кость были наследием долгой линии профессиональных военных. Ни разу пятно бесчестия не касалось их семьи и ни один член ее не совершал поступка, из-за которого пришлось бы стыдиться. И тем не менее они очень сомневались.

Он подошел к ограде, окружавшей спортивную площадку с прыжковыми ямами и облокотился на нее: плащ кадета старшего курса свисал с его плеч.

В чем же проявляется эта странность — вот над чем размышлял он в ярком свете садящегося солнца. В чем его отличие от других?

Он попытался посмотреть на себя со стороны. Стройный юноша восемнадцати лет, высокий, но совсем не гигант по дорсайским стандартам, сильный, но средней силы по дорсайским стандартам. Его лицо было лицом его отца, резким и костлявым, с прямым носом, но без отцовской массивности в костях. Цвет его кожи был смуглым, как и у всех дорсайцев, волосы прямые и черные. Только глаза неопределенного цвета, оттенки которого менялись от серого к зеленому, от зеленого к голубому, отличали его от других членов семьи. Но разве цвет глаз сам по себе может создать репутацию странности?

Оставался характер. Он в полной мере унаследовал склонность к приступам холодной убийственной ярости, характерным для всех дорсайцев, приступам, из-за которых ни один здравомыслящий человек не стал бы задевать дорсайца без достаточно уважительной причины. Но это было общей особенностью дорсайцев, а если и сами дорсайцы считали Донала Грима странным, значит, была у него какая-то индивидуальная особенность.

Возможно, рассуждал он в косых лучах опускающегося солнца, это было то, что он даже в приступах ярости оставался расчетливым, всегда сохранял контроль над собой. И в этот момент вся его странность, вся его необычность обрушилась на него — он почувствовал таинственное освобождение от телесной оболочки, что случалось с ним с самого его рождения.

Это всегда наступало в подобные моменты, когда плечи его сгибались от усталости или какого-нибудь сильного чувства. Он вспомнил, как это случилось с ним на службе в церкви Академии, когда он был утомлен долгим днем, заполненным тяжелыми упражнениями и трудными занятиями, и когда он почти терял сознание от голода. Как и теперь, косые лучи опускающегося солнца падали сквозь большие окна на полированные стены с изображениями сцен из известных битв. Он стоял в строю своих товарищей, между рядами твердых низкий скамей — впереди младшие кадеты, сзади офицеры — и слушал глубокие торжественные ноты службы.

Холод пробежал по его спине. Его полностью охватили какие-то чары.

Далеко от него красные лучи умирающего дня заливали светом равнину. В небе черной точкой кружил ястреб. И сейчас, стоя у ограды, он почувствовал ту же стену, незримо отделявшую его от мира. Населенные миры и их солнца возникли перед его мысленным взором. Он слышал трубу, зовущую его к выполнению какой-то задачи, важнее которой нет ничего на свете. Он стоял на краю обрыва, и волны неизвестного лизали его ноги, и, как всегда, он хотел шагнуть вперед, в неведомое, но маленькая частица его самого удержала его от этого самоубийства и толкнула назад.

Затем, внезапно, — это всегда происходило внезапно — чары были нарушены. Он вернулся в обычный мир.

Мужчины из семейства Ичана Кана сидели за длинным столом в большой затененной комнате. Женщины и дети по традиции уже ушли, а мужчины остались выпить и поговорить. Присутствовали не все — если бы к столу пришли все мужчины семейства, это было бы настоящим чудом. Из шестнадцати взрослых мужчин девять несли службу среди звезд, один лежал после хирургической операции в госпитале на Форали, а самый старший, двоюродный дед Донала Камал, лежал при смерти в собственной комнате с кислородной подушкой у носа со слабым запахом сирени, который напоминал ему его жену с Мары, уже сорок лет как покойную. За столом сидело пятеро мужчин, и одним из них, начиная с сегодняшнего дня, был Донал.

Остальные, пришедшие приветствовать его совершеннолетие, были: Ичан, его отец, Мор — его старший брат, находящийся в отпуске и прилетевший с Френдлиз, его дяди-близнецы Ян и Кейси. Они сидели у конца стола во главе с Ичаном, слева — два младших брата.

— В мое время там были хорошие офицеры, — говорил Ичан. Он наклонился, чтобы наполнить стакан Донала, и Донал автоматически протянул свой стакан, внимательно слушая отца.

— Все фрилендеры, — сказал Ян, наиболее мрачный из близнецов. — Они склонны устанавливать жесткую дисциплину и мало кто осмеливается нарушить ее...

— Я слышал, их теперь много на Дорсае, — сказал Мор, сидевший справа от Донала.

Слева ему ответил глубокий голос Ичана:

— Они набирают гвардейцев. Я знаю об этом. Сэйона из Культиса хотел бы иметь образцовых телохранителей, но они окажутся совсем не готовыми к настоящей войне среди звезд.

— А тем временем, — подхватил Кейси с внезапной улыбкой, осветившей его темное лицо, — ничего не происходит. В мирное время солдаты ходят недовольные. Войска разошлись на маленькие группы, и всем в качестве украшения нужны дорсайцы.