Страница 11 из 11
Польская фамилия облагодетельствованного старухой молодого повесы уводит читательские ассоциации к Речи Посполитой, пережившей в царствование Екатерины II три раздела. А фамилия карточного соперника Чаплицкого – Зорича – в лагерь екатерининских фаворитов.
Семен Гаврилович Зорич, уже по окончании случая, устроил в своем имении в Шклове в Белоруссии настоящий игорный рай, так что Шклов именовали «русским Монако». В параллель встает решение Германна: «Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны». Однако «в Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского…» Чекалинский – современный Пушкину аналог Зорича. Обоим улыбнулось счастье – в игре или в политике. Даже место жительства Зорича – на бывших польских землях, отошедших к России по разделам и пожалованных минутному любовнику царицы – наводит на польский след.
Последний король Речи Посполитой Станислав Август Понятовский, давний возлюбленный Екатерины в бытность ее еще великой княгиней, получил свою корону из рук российской государыни с условием, что он останется во всем послушен петербургскому кабинету и не будет принимать участия в политических интригах, то есть не станет «впредь уже никогда… играть». Станислав Август действительно «промотал миллионы», но, нарушив запрет своей благодетельницы и пустившись в политику, то бишь снова принявшись за «игру», потерял все. Фигурально выражаясь, он «умер в нищете» – лишился страны и окончил дни в изгнании, проживая то в Петербурге, то в Твери.
О польских ассоциациях в «Пиковой даме» мы еще поговорим, касаясь основного временного потока повести, то есть конца 20-х – начала 30-х годов XIX века. Что же касается Екатерины II, то ее в пушкинскую эпоху считали виновницей уничтожения государственности соседей. Что неверно. По разделам императрица забрала у Речи Посполитой земли, населенные не поляками и не католиками, а православными украинцами и белорусами. Эти территории легко срастались с Россией. Она даже требовала у корреспондентов поздравить ее с древней «русской колыбелькой» – то есть с присоединением очага, из которого, собственно, и произошла Русь. Но коронной Польши – «польской колыбельки» – Екатерина предусмотрительно не тронула. Чужое сердце забилось на окраинах империи после победы над Наполеоном, по решениям Венского конгресса в 1815 году отдавшего основные земли Польши – России.
Строго говоря, винить следовало Александра I, добивавшегося соединения двух государств под одной короной. Но виноватой называли именно «бабушку», поскольку она начала дело. Масть карты – пики – имеет более благородное название: вини. Ее рисунок напоминал лист винограда. Понятие перешло в русский язык из польского, где, как и у нас, слово «вино» и «вина» звучат похоже. Сравним: вино – wino; виновник – poczucie winy; дама виней – pani winy. Игра слуховых ощущений – виноватая дама. Отсюда еще одна форма «тайной недоброжелательности». Доброго отношения быть не могло: оба народа претендовали на одни и те же земли. А «тайной» вражда стала, потому что в явном столкновении Польша много раз была побеждена и могла сопротивляться только скрыто. «У раба лишь одно есть оружье – измена», – писал Адам Мицкевич. Эта измена в теле России возникла, по мнению современников Пушкина, по вине Екатерины II.
Лицом к императрице от «Пиковой дамы» читателя поворачивает и образ старой «барской барыни», «ровесницы покойницы», провожавшей графиню в последний путь. «Две молодые девушки вели ее под руки, – сказано в повести. – Она не в силах была поклониться до земли, – и одна пролила несколько слез, поцеловав холодную руку госпожи своей». Само по себе присутствие старых слуг, поседевших вместе со своими господами, было явлением заурядным. Екатерина II держала возле себя именно таких людей. В день ее смерти пожилые камердинеры, находившиеся в императорских покоях, положили тело разбитой ударом хозяйки на матрас и тянули из уборной (помещения с уборами, а вовсе не клозета) в комнаты.
Возле Екатерины II существовала довольно известная личность – Марья Саввишна Перекусихина, чья самоотверженная преданность умирающей государыне была отмечена даже недоброжелателями из окружения Павла I. Федор Васильевич Ростопчин писал: «Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание всех, бывших в спальне. Занятая единственно императрицей, она служила ей так, как будто ежеминутно ожидала ее пробуждения, сама поминутно подносила платки, коими лекари вытирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руки, то голову, то ноги»[75]. Перекусихина доживала век в Москве, удивляя современников молчаливостью насчет скончавшейся императрицы. Не вызывало сомнений, что она многое знает, но так никому и не открывает «тайн своей госпожи».
Люди вольных воззрений называли Перекусихину «проб-дамой», считая, что новые фавориты попадали к императрице после аттестации у верной служанки (Шарль Массон поставил на ее место фрейлину Анну Степановну Протасову)[76]. В этом смысле любопытно, что Германн, раздумывавший, а не сделаться ли любовником 87-летней старухи, подошел к ее гробу сразу после барской барыни.
Екатерининская тема в «Пиковой даме» оказалась особенно понятной представителям русских масонских кругов. Недаром Петр Ильич Чайковский в опере увеличил долю сцен, происходивших в XVIII веке, по сравнению с повестью. Он даже придумал пышный эпизод приезда императрицы на бал, вырезанный в советское время, несмотря на восхитительное музыкальное решение.
Если учесть, что на так называемый «петербургский текст» опера Чайковского повлияла не в меньшей – а на Ахматову в большей степени, чем сама пушкинская повесть, то допустимо говорить и о екатерининских реминисценциях у Достоевского, Блока, Бенуа, Белого.
Отдадим себе отчет в том, что и Екатерина перед нами не настоящая, а «зазеркальная», как если бы из души человека забрали все доброе, оставив только «тайную недоброжелательность».
Глава третья
«И входит незнакомый странник»
А как же общепринятые прототипы Старухи? Мы не посягаем на их права. Подчеркиваем только, что по отношению к нашей героине они выполняют роль прикрытия. Ничто так не обнажает этот факт, как невозможность встречи указанных дам с Сен-Жерменом[77]. Что касается Екатерины II, то тут контакт со «старым чудаком» играет ключевую роль.
Поговорим об этом персонаже в пушкинской трактовке. Томский представил знаменитого графа: «человек очень замечательный»; «выдавал себя за вечного жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня»; «над ним смеялись, как над шарлатаном»; «Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион», «несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек любезный»; «старый чудак».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
75
Знаменитые россияне XVIII–XIX веков: Биографии и портреты: По изданию великого князя Николая Михайловича «Русские портреты XVIII и XIX столетий» / Сост. Е. Ф. Петинова. СПб.: Лениздат, 1996. С. 48.
76
Массон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. М., 1996. С. 63.
77
Мильчина В. А. Записки «Пиковой дамы» // Временник Пушкинской комиссии: Вып. 22 / Редкол. Д. С. Лихачев, В. Э. Вацуро, С. А. Фомичев. Л.: Наука, 1988. С. 137.