Эхо Непрядвы

Нукеры заслоняли хана, но разве человеческое тело, даже и одетое броней, защита от пушечного ядра или огненных копий, что со змеиным шипением врываются в толпы, пронзая сразу нескольких? Хуже всего – не видишь врага в лицо и перед летящей смертью чувствуешь себя обнаженным, становишься похожим на дичь, которую выцеливает скрытый в засаде охотник.

С каждым шагом стена росла. Вблизи серая, с пятнами черной копоти, она закрыла солнце, нависала над осаждающими, и ее каменная тяжесть давила на плечи. Тохтамыша все время обгоняли нукеры, вблизи рва чьи-то руки вдруг схватили его, он бешено рванулся, увидел перед собой тяжелое, с квадратной тупой челюстью лицо Карачи и смирился. Вдруг проскакали чугунные кони, давя и сбивая орущих людей, Тохтамыш отстранил тысячника и увидел летящие с неба желтые кругляши – как будто над войском отряхнули огромную яблоню с каменными плодами. Засвистели мелкие камни и свинцовые шарики – русские пращники вступили в бой. Передние ряды теснились у рва, не решаясь шагнуть за край, лишь ханские нукеры с ходу бросились в него, ступая по наклоненным деревянным щитам и затопленным телегам, понесли к стене длинные лестницы. И тогда другие сотни хлынули в ров.

Выли, смертно жалили русские стрелы, камни грохали в щиты, со звоном катились шлемы, сбитые с оглушенных воинов, и ни на минуту не затихало драконье шипение шерешир. Снова загрохотали тюфенги, выхлестывая задние ряды осаждающих. За облаками тающего дыма Тохтамыш увидел, как сразу несколько лестниц взметнулось к самым зубцам проклятой стены. Нукеры быстро побежали вверх, двух первых сбили русские лучники из боковых стрельниц выступающей за стену башни; Тохтамыш даже топнул от досады, увидев падающих смельчаков. Достать стрелков в боковых бойницах почти невозможно. Тохтамыш орал во весь голос, словно под стеной его могли услышать:

– Шиты – на бок! Шиты – на бок!

Нукеры наконец догадались, стали поворачивать щиты со спины на правый бок, сжимаясь в серые комки, горбясь по-крысиному, они продолжали ползти вверх целым десятком. Вот передний потянулся рукой к каменному выступу, Тохтамыш издал торжествующий вопль, и в этот момент из башни вдоль стены громыхнуло пламенем, застлало дымом зубцы, железный вихрь оторвал от лестницы троих нукеров, они унырнули в облако, и лестница вместе с другими скользнула по стене, сбивая соседнюю, обрушилась в ров. Новые руки подхватили ту и другую. Нукеры, зная, что повелитель близко, что он смотрит на них, спешили первыми ворваться на стену и забыли о смерти.

Между тем лестницы поднимались уже вдоль всей стены. И там, где их ставили, деревянные заборола наверху исчезали, стена словно оскаливалась каменными тупыми клыками, а меж клыков появлялись москвитяне. Одетые в кольчуги и тигиляи, они вставали на самый край, метали в осаждающих короткие копья и пудовые камни. Только арбалеты и сильные луки пробивали их кольчужные и пеньковые брони – хан это знал. В его стрелковом прикрытии стояли лучшие лучники и арбалетчики. Пораженные стрелами русы падали на стены, валились с пятисаженной высоты, не издавая даже звука, их место тут же занимали другие. По другую сторону башни полтора десятка штурмующих упорно подбирались к гребню стены. Это были воины Кази-бея, оказавшиеся более искусными в стенолазании, чем степняки. Здесь ордынские лучники хорошо пристрелялись к цели – стоило русскому появиться между зубцами, как его тут же сбивали, и защитники крепости никак не могли свалить подходящий камень на головы врагов. У Тохтамыша снова появилась надежда, он лишь боялся, как бы русы снова не свалили лестницу боковым выстрелом тюфяка. Полсажени оставалось джигитам до верха стены, когда над лестницей явился рослый воин. Его черная броня и блестящий закрытый шлем сразу притянули к себе множество стрел, но они отскакивали от кольчатого панциря, как горох от камня. Неторопливо, как бы не слыша стрел и свирепого воя врагов, воин зацепил длинным крюком верхнюю перекладину лестницы, оторвал от стены, ловко, с большой силой отбросил вбок от себя. Джигиты посыпались вниз, отчаянно визжа и размахивая руками, словно хотели стать птицами и улететь от смерти. Тохтамыша охватила ярость.

– Длинноухие шакалы! Они не могут свалить этого черного шайтана! Дай мне арбалет, Карача.

Обернувшись, он сразу приметил, что в десятке его телохранителей не хватает трех. Когда с заряженным арбалетом в руках глянул на стену, воина в черном панцире там уже не было. Сбили его или скрылся? Тохтамыш стал посылать стрелу за стрелой в темные бойницы – ненавистные глаза каменного чудовища.

Залитый водой ров наполнялся человеческими телами. В затхлой взбаламученной жиже среди трупов, головешек, тины и рогатых сучьев барахтались раненые и оглушенные. Цепляясь за высокие грядушки затопленных телег с землей, они пытались вползти на перекошенные чапары, но им оттаптывали руки. Не в силах увернуться от падающих камней, лестниц и сброшенных вниз людей, одни с разбитыми головами опускались на дно, другие, кому повезло, добирались до края рва, где их снова безжалостно топтали идущие на приступ. Тохтамыш как бы не замечал рва с кровавым месивом грязи и человеческих тел, он следил за теми, кто еще лез вверх, и уже угадывал надлом в своем войске. Осаждающие толклись у лестниц теперь не оттого, что все рвались на стену – каждый старался уступить первенство другому. Многие просто жались к стене, задирая головы, чтобы вовремя увернуться от камня. Те же, кто находился на лестницах, ползли к зубцам по-черепашьи, ожидая первого камня, чтобы сигануть вниз, пока невысоко. Следовало остановить приступ – лучше, если воины отступят по сигналу, а не самовольно, – и все же хан медлил, надеясь на какое-то чудо. Между тем русские пушки, пороки, фрондиболы, самострелы и луки вели свою опустошительную работу. Вдруг нечеловеческий крик прорезал шум боя. Громадное воронье крыло простерлось по стене в синем дыму, накрыло лестницу со штурмующими и стоящих под ней. Черные люди сами прыгали вниз с убийственной высоты, другие черные, дико вопя, бросались в кровавую жижу, несколько десятков, сталкивая друг друга с деревянных щитов, бросились назад, через ров, словно увидели преисподнюю. Хан догадался, что со стены опрокинули бочку кипящей смолы, его начала бить дрожь: бегство грозило стать повальным. Он приказал бирючам трубить отбой.

Самая горластая русская пушка во Фроловской башне послала вслед отступающим последнее каменное ядро, и над стеной пронесся торжествующий клич врагов. Тохтамыш не обернулся: хоругви, развевающиеся над шатрами крепостных башен и самыми высокими зубцами, сжигали ему душу. Неужто придется вести правильную осаду проклятой крепости с приметами, таранами, подкопами и прочими хитростями, о которых у Тохтамыша – ни малейшего понятия? В войске, правда, есть искусные городники, мастера осадных работ, но у хана Тохтамыша нет времени.

Уже подходя к ставке, спросил Карачу:

– Где Кази-бей? Почему я не видел его?

– Он ранен железной стрелой в самом начале приступа. Прямо в живот…

– Старый глупец, наверное, красовался в своем малиновом бешмете и золоченой броне… Однако, жаль князя. Придется мне подарить жеребенка от Золотого Барса тому, кто первым взойдет на стену.

У своего шатра Тохтамыш постоял, глядя на толпы воинов, понуро бредущих в лагерь. Каждый, наверное, с ужасом думает о том, что скоро его снова погонят на кремлевскую стену. Иные оглядываются, и почернелая, гребнистая, многоглавая стена кажется им телом дракона, который лег на пути к далеким родным аилам. Пожалуй, многие сейчас ненавидят хана за обман: разве ожидали они, что их поведут охотиться на каменного дракона? Даже нукеры прячут глаза от своего повелителя. Неужели кончилась дорога удачи и, как было когда-то, хан Тохтамыш снова вступил на извилистую тропу бед?

Отказавшись от пищи, Тохтамыш больше часа сидел один в своей веже, не снимая стальной брони. Наконец послышался хлопок в ладоши, и сам Карача вбежал в шатер.

– Пошли за Батарбеком и главным юртджи – он у Кутлабуги.