Просто друзья

— Здравствуй, Мила. Меня зовут Павел. Павел Навицкий. Но ты можешь меня звать просто дядя Паша, — он сел на корточки, что наши глаза оказались на одном уровне. Я как-то слышала, что так взрослые хотят показать, что видят в тебе не просто ребенка, а человека, такого же как и он сам, со своими чувствами и желаниями. — А это моя жена, Наталья. — Женщина так же опустилась и поприветствовала меня. Она очень красивая. Темные волосы, длинные. Они блестят. А еще у нее интересный цвет глаз. Он не зеленый и не голубой. Что-то среднее. Захотелось узнать, как такой цвет называется.

— Добрый вечер. Меня зовут Мила.

Мы сели за стол. Мое место оказалось напротив Павла, дяди Паши, как он просил его называть. Он улыбался мне весь вечер.

— Паш, — голос папы, — а где сын?

Шумный вздох.

— Он сейчас учится в интернате. Мы решили отправить его в Великобританию. Наше образование кажется мне не таким хорошим. В Англии для него будет лучше, язык, опять же.

— Скучаешь?

— Конечно. Он мой сын. Но воспитание сына отличается от воспитания дочери, — он посмотрел на меня. Я вижу лучики у его глаз. Такие смешные и уютные.

А потом я слышу имя. Его имя.

— Глеб… у него очень сложный характер. Всегда и во всем идет наперекор.

Глеб.

Я никогда не слышала это имя. Но мне кажется, человек не может быть простым, если у него такое сильное и звонкое имя. Сложный характер? Да, безусловно.

Я представила его с такими же темными глазами, как и у его отца. Мне захотелось взглянуть на него. Кто ты такой, Глеб? Глеб Навицкий? Я хочу с тобой познакомиться.

(более поздняя запись, уже уверенной и взрослой рукой)

Ненавижу тебя, Глеб Навицкий! Хочу, чтобы никогда в своей жизни я не знала тебя! Никогда, слышишь? Хочу забыть тебя! Навсегда! Чтобы никогда я не чувствовала вкус твоих поцелуев, твои руки, что обжигали касаниями. Забыть! Хочу тебя забыть! Забыть наши ночи, наши разговоры, твой смех, глаза твои забыть хочу, огонь, в котором я горела, когда ты смотрел на меня. Будь ты проклят, Глеб Навицкий!

Глава 12

Глеб

Чертово такси ехало к нам целых двадцать минут. Смотрю на Милку: губы посинели, несмотря на то, что накинул свой пиджак на нее. Предложил вернуться в гардероб, но она как вцепится мне в руку. Испугалась, что меня заметят, и тогда наш план побега сорвется. Наивная, маленькая девочка, что так боится показать истинную себя.

— Иди сюда, — сдаюсь. Невыносимо смотреть, как она пытается согреть саму себя.

Как только мы сели в такси, она забилась в угол, ноги подобрала и обняла колени руками. Уже не думает над правилами приличия. Когда тебе плохо, будешь делать все, чтобы выжить. Ты плюешь на весь мир не потому что эгоист, а потому что никому ты не нужен, кроме самого себя. Такая горькая истина, к которой я пришел к своим двадцати трем годам.

Мила посмотрела на меня исподлобья. Злая балеринка. Молниями в меня стреляет.

— Иди сюда, говорю!

Двигается потихоньку, боится. Но маленькими, какими-то даже неловкими, движениями оказывается рядом. Обнимаю. Грею.

Она жмется ко мне, слышу как вдыхает. Нюхает меня.

— Вкусно?

— Ты о чем?

— Ты же меня нюхаешь?

— Тебе показалось.

— Ну конечно.

Тишина. Ее нарушает только какая-то заунывная и романтическая песня из динамиков. Таксист делает вид, что ему наплевать на нас. Но это далеко не так. Постоянно вижу его хитрые глаза в зеркале заднего вида — следит.

— Согрелась?

— Спасибо, — пытается она отодвинуться от меня.

— И куда ты собралась? У тебя вон руки ледяные и губы еще синие, — Мила тесно прижалась ко мне. Чувствую запах шоколада, все еще запретный, но притягательный.

Смотрит на меня, в голове сотни мыслей. Узнать бы хоть одну, заглянуть за ее занавес. Смотрит мне в глаза, они того же цвета шоколада. Она вся для меня запретная.

— Ты вкусно пахнешь.

— Все таки призналась, что нюхала меня? И чем же я пахну?

— Сладким сандалом. Ты знаешь, что в древности партнеры искали своего человека по запаху? Если им что-то не нравилось, то значит, они не подходили друг другу.

— Это ты сейчас к чему?

— Да так, просто вспомнилось.

— Просто, значит.

Мы смотрим друг на друга. Я готов ее сожрать, она же просто меня изучает, взгляд бродит по моему лицу.

— Молодые люди, мы приехали, — из нашего нелепого как бы диалога вырывает нас водитель.

Выходим из машины. Я галантно подаю ей руку, это вызывает улыбку у Милы. Мне почему-то захотелось так сделать.

— И где мы?

— В одном очень странном месте. Его обычно называют спальный район.

— Выглядит страшно, мягко говоря.

— Ты еще внутри не была.

— А зачем мы здесь?

— Хм, — притягиваю ее к себе за руку, что еще в моей руке, — Милка, ты же поехала со мной? Значит, готова к другой стороне моей жизни. Там, куда падать больно и мерзко. Здесь нет красоты и изящества. Только жизнь, шрамы и боль. Еще одиночество. Готова? Пойти со мной?

Она смотрит на меня завороженно, будто рассказываю ей сказку. Такую теплую, мягкую, укутываю своей речью. Но это не так. Я говорю о том, что мой мир другой, не такой как ее. Мы из одинаковых семей, но пути наши разные.

— Идем, Глеб Навицкий, — сжимает мою руку, глаза свои пьянящие не отводит, смелая.

— Ну идем, балеринка.

Тот же подъезд с кошачьей мочой. Второй раз нет той тошноты и головокружения. Наш организм странный механизм. Есть такая штука, как привыкание. Нам многое со временем становится привычным. Запахи, ощущения, чувства, боль.

Милка еще крепче взяла меня за руку. Сново это слепое доверие, что так и стучит в мою закрытую душу. На ней замки, в нее никто не должен заходить. Мои чувства, моя жизнь, мои мысли — под запретом для всех.

— Тут… тут чем-то пахнет, Глеб.

— Я знаю. Кот нассал.

— Боже!

— Не дыши, мы уже почти пришли.

Звоню в дверь к Марату. У него снова какая-то вечеринка. На этот раз, как он выразился, только для своих. А я для него свой. Друг, как он меня называет.

Открывает сам хозяин. Уставился на нас. Я в костюме, держу Милу за руку, выпустить, значит, лишить себя поддержки. Не готов, уже не готов. Она в красивом вечернем платье, прическа чуть потрепалась, но от этого она еще прекраснее, пряди спадают на плечи, на лицо, оживила эту маленькую статую.

— Привет. Мы войдем? — спрашиваю я Марата, тот выпучил на нас глаза. Мы в этой обстановке все еще нелепы, чужды. По одну сторону моя жизнь, где деньги правят балом, где за тебя судьбу решают родители, где каждый твой шаг расписан еще до твоего рождения, по другую сторону — другой мир, вот такой противоречивый, где скорость, запах бензина, липкий от бухла пол и такой человек как Марат, что садится ко мне в машину и просит гнать, тот, кто называет себя моим другом. Я между этими мирами, балансирую. И зачем-то тяну за собой Милу. Но только я эгоист. Потому хочу, чтобы сейчас она была здесь, со мной.

— Бл*ть, Нава, ты ли это? И кто эта прекрасная фея? — он разглядывает ее, придурок.

— Фея — моя жена. Мила Навицкая, усек?

— Да не тупой. Все понял. Проходите!

Мила оглядывается, если не озирается. Если ей и противно, то виду она не подает. Делает такие маленькие аккуратные шаги в сторону комнаты. Слышу тот противный звук прилипающей подошвы к полу. Остановилась. Думает. Поворачивает голову ко мне, в глазах уничтожающий огонь, что сражает наповал. Я вижу его языки пламени, на них то она меня и сжигает. Заживо. Хотя скорее вскрывает своими раскаленными щипцами мои тяжелые замки, проникает внутрь.

А затем проходит в комнату, с гордо поднятой головой и ровной прямой спиной. Это поражает. Ее стать, ее сила поражает. Никто не знает, кто такая Мила. Истинную себя она всегда прятала за той оболочкой, что научили показывать. А то, что внутри — ее мысли, ее чувства — они под таким же замком, как и мои. Но мой ключ к ней — это темная Мила. Она сама помогла подобрать к ней код, когда зазывно и плавно двигала бедрами, а чертята в глазах притягивали меня к себе.