Страница 13 из 17
Даже в самых первых забавных экспериментах, проводившихся учеными начала двадцать первого века, была четко определена роль труда в жизни общества и отдельного индивидуума. Несмотря на то, что менялись некоторые вводные, суть экспериментов оставалась прежней. Группу людей помещали под наблюдение в закрытое пространство и снабжали всеми возможными благами, какие только можно было себе представить. Им предоставлялось элитное жилье, питание, информационные технологии, развлечения. Ограничений почти не было. Они могли даже строить отношения друг с другом. Причем выбор партнеров не был ограничен ничем. Хочешь, пробуй с мужчиной, хочешь – с женщиной, а хочешь, устанавливай особые многоуровневые отношения. Единственным условием таких социальных экспериментов было ограничение созидательной деятельности. Людям, в рамках эксперимента помещенным в тепличные условия, запрещалось добывать блага своим трудом. Взять бесплатно – это пожалуйста. Создать или построить – уже нельзя. Условие распространялось и на отношения. Добиваться расположения партнера какими-либо действиями запрещалось. Пары создавались при минимальных затратах энергии с обеих сторон. Искать, добиваться, заинтересовывать, интриговать своими навыками и умениями было запрещено. Выбирай из того, что есть в среде обитания, и если тебя тоже выбрали – спаривайся. То есть эксперимент загонял в рамки потребления в том числе и половой инстинкт человека. Целью эксперимента было создать идеальную модель потребителя, а на основе этой модели создать и общество идеальных потребителей. Результаты были ошеломляющими. Ученые пришли к выводу, что человек, получающий всякие блага без усилий и труда, не способен надолго ощутить себя счастливым. Удовлетворялись лишь сиюминутные потребности. Но глобально в организме нарушались нейроэндокринные связи, закладывавшиеся и оттачивавшиеся в человеке тысячелетиями. Браки, созданные таким путем, в девяноста процентах случаев распадались. И наоборот: люди, которым приходилось ежедневно трудиться на интересной работе даже за маленькое денежное вознаграждение, чувствовали себя счастливее, нужнее. А дело все было лишь в том, как именно мозг получал гормоны счастья…
Не успела меня увлечь в свои дебри нейрофизиология, в которую мы яростно вгрызались в студенческие годы, как внимание переключилось на текущие события. Силовое поле сильнее притянуло меня к креслу, что говорило о скорой посадке. Я ожидал более длительного перелета. Взвыли двигатели, мы совершили несколько чувствительных кренов, вероятно, подбирая подходящую площадку для посадки, и мягко коснулись земли. Салон заполнился ярким светом, и из кабины с чувством выполненного долга, улыбаясь, вышли оба пилота.
– Радары зафиксировали капсулу, – предупредил вопрос Ковалева первый пилот. – Она уже совершила два витка вокруг Земли и приступила к торможению.
– Скоро свалится прямо нам на голову, – закончил второй пилот.
– Надеюсь, вы это не буквально, – выковыривая себя из кресла, отозвался геолог Боровский. – Как вы вычислили предполагаемый квадрат посадки?
– Ну конечно, я шучу. Вероятность падения капсулы прямо на «Ермак» ничтожная. А координаты посадки в таких случаях вычисляются очень просто. Любая посадка – это математически просчитанная манипуляция. Выполняется она с учетом алгоритмов, которые для всех спускаемых аппаратов одинаковые. Мы забили исходные вводные в наш компьютер и при его помощи вычислили…
«Ууип-Ууип-Ууип», – заверещала сирена в кабине пилотов, перебивая Колю. Все обернулись. Ближе всего к пульту оказался Саша, он уже колдовал над картой.
– Все, приземлился! – радостно сказал он. – В семи километрах от нас.
– Есть изображение местности? – уточнил Ковалев.
– Да. Лес, – уныло отозвался пилот.
– Ну что же, придется прогуляться. Собираемся, господа.
По сути, нам нужно было лишь облачиться в скафандры и выкатить по рампе уже собранные авиетки. Мы быстро снарядились, и уже через десять минут наш маленький поисковый отряд вылетел на двух авиетках в сторону аварийного маяка. Я летел в паре с Егором. Десантники Сергей и Чак – за нами. Открытую местность мы преодолели, прижимаясь к земле, и только у самой кромки леса Ковалев потянул штурвал на себя и взмыл над заснеженной тайгой. Замелькали верхушки елей. Мы бесшумно скользили над сплошным серебристо-зеленым океаном, сдувая с макушек сорокаметровых деревьев снег и пугая зазевавшихся ворон-одиночек. Я взглянул на восток. Робкая нежно-розовая полоска уже занималась на горизонте, позволяя оценить масштабы буйства природы. Лес, казалось, не имел ни начала, ни конца. Глазу зацепиться было не за что. Планета, хоть и была нам родной, но все же в корне отличалась от Земли, оставленной нами два столетия назад. Ни намека на инженерную мысль. Ни единого здания, ни единого рукотворного объекта, ни даже обломков. Лес, сплошная стена леса. Где-то выше, где то ниже. Ни единого огонька. Ни единой искорки. Словно и не было на планете никого, кроме нас.
Вдруг посреди этой бескрайней зеленой массы мы увидели яркое пятно – место посадки капсулы. Красно-белый парашют над кронами, уже изодранный. Несколько горящих от посадочной реактивной системы деревьев. Внизу под ними раскачивалась обугленная капсула.
– Можешь больше не прижиматься, – услышал я голос у себя в шлеме и спохватился. От волнения я сам не заметил, как схватился за бока Егора, разглядывая внизу место посадки. Я разжал свои объятия и только сейчас понял, что действительно слишком уж сильно вцепился в майора.
– Мы тут не сядем! – выкрикнул Ковалев. – Герман, Сергей, доставайте манипуляторы. Фиксируйте с двух сторон капсулу, а я обрежу стропы.
Обе авиетки зависли над самыми деревьями. Я развернулся на своем месте и активировал манипулятор, то же самое проделал и десантник с соседней авиетки. Мы переглянулись и синхронно нажали на гашетку фиксации. Почти одновременно вспыхнули два голубоватых луча и зафиксировались на капсуле.
– Готово! – крикнул я Ковалеву. Тот достал из подсумка справа плазменный резак и, прицелившись, одним четким движением отсек от капсулы стропы. Вниз полетели части парашюта и посадочных систем, моментально вспыхнувшие ветки. Я ощутил приятную тяжесть – капсула теперь висела в наших лучах. Обе авиетки начали медленно набирать высоту, и уже вскоре посадочная капсула с обугленной надписью «Магеллан» на борту висела над лесом.
Я просканировал данные капсулы и с облегчением выдохнул. Внутри находился человек. В анабиозе.
– Живой! – крикнул я в эфир и тут же услышал радостные крики с «Ермака». За операцией пристально наблюдали наши товарищи.
– Ну, все, домой, – скомандовал майор Чаку, и они медленно набрали скорость, унося прочь нас и наш бесценный груз.
Вернулись мы, когда уже совсем рассвело. Пилоты авиеток бережно приземлили капсулу с дорогим гостем на поляну прямо перед опускающейся рампой «Ермака». По ней уже бежали вниз все без исключения члены группы. Пока мы сами приземлялись, капсулу уже привели в правильное положение и начали открывать. В радиоэфире царило что-то невообразимое. Все кричали в возбуждении, шутили, подзадоривали друг друга.
Кое-как приткнув к шаттлу свои авиетки, мы тоже бросились к капсуле, которую уже успели открыть. Пока бежали, меня опять кольнуло уже знакомое чувство тревоги. Странное, противное чувство. Казалось, такой радостный момент, откуда ему, предчувствию этому, взяться? Но нет. Жжет, противным сверлом кишки наматывает. Уже в паре шагов от капсулы я понял причину беспокойства. В радиоэфире еще минуту назад не протолкнуться было, слова не вставить, а сейчас царила полная тишина. Плотной стеной облепили мои товарищи по несчастью такую важную находку и смотрели внутрь в оцепенении. Сгорая от нетерпения, я кое-как протиснул между двумя пилотами свой шлем и обомлел. В криоотсеке спасательной капсулы лежала Мария.
Глава 9. У всех своих тайны
Как ни странно, я первым пришел в себя и скомандовал:
– Разойдись!