Темный лес

В проекте были заняты четыре группы ученых. Каждая вела исследования в своем направлении.

Пристегнутый ремнем, Дин И поднял руку и наставил на Чжан Бэйхая палец.

— И что? Если я работаю над термоядерным синтезом, то мне незачем соваться в космос, да? Вы говорите совсем как те типы. Конечная цель наших исследований — двигатели для космических кораблей. Но реальная власть в аэрокосмической отрасли находится в руках производителей химических двигателей. Они твердят, что нам следует сосредоточиться на управляемых термоядерных реакциях на земле и что организация космического флота — не наше собачье дело.

— Доктор Дин, мои взгляды совпадают с вашими. — Чжан Бэйхай ослабил свой ремень безопасности и наклонился поближе. — Требования космического флота нельзя удовлетворить химическими ракетами. Даже космический лифт отличается от современных методов вывода на орбиту. Но вес и влияние авиакосмической промышленности прошлого и сегодня остаются огромными. Ее сотрудники идеологически закостенели и опираются на букву закона. Если дело пойдет так и дальше, осложнений не миновать.

— Ничего нельзя сделать. За пять лет они построили вот это, по крайней мере. — Дин И обвел рукой космоплан. — И на этом они заработали политический капитал, с помощью которого выдавливают всех посторонних.

Заработали динамики в салоне:

— Внимание, мы приближаемся к высоте двадцать тысяч метров. Мы полетим в разреженной атмосфере, возможны воздушные ямы, сопровождающиеся кратковременной невесомостью. Не беспокойтесь. Повторяю: пожалуйста, не расстегивайте привязные ремни.

— Наш полет на станцию на сей раз не связан с термоядерным проектом, — сообщил Дин И. — Нам нужно вернуть на Землю ловушки космических лучей. Они дорого стоят.

— Физические эксперименты с высокими энергиями в космосе прекратили? — спросил Чжан Бэйхай, затягивая ремень безопасности.

— Прекратили. Понимание бесполезности этих работ в будущем можно считать разновидностью успеха.

— Софоны победили.

— Да. У человечества осталось не так уж много теоретического резерва: классическая физика, квантовая механика и теория струн, которая пока что в зачаточном состоянии. Как много практических технологий мы сможем из них выжать, известно лишь Провидению.

«Высокий рубеж» продолжал подъем. Его атмосферные двигатели ревели под нагрузкой, как будто взбирались на крутую гору. Но воздушные ямы не встречались. Космоплан приближался к высоте тридцать тысяч метров — потолку авиации. Посмотрев в иллюминатор, Чжан Бэйхай увидел, что синева неба блекнет и тускнеет, а солнечный свет становится более резким.

— Мы находимся на высоте тридцать одна тысяча метров. Атмосферная фаза полета завершена. Сейчас начнется космическая фаза. Пожалуйста, установите свои кресла в соответствии с иллюстрацией на экране, чтобы легче переносить перегрузки.

Чжан Бэйхай почувствовал, как космоплан слегка поднялся, словно сбросив часть груза и став легче.

— Отделилась сборка атмосферных двигателей. Пуск космического двигателя через десять секунд, девять, восемь…

— С их точки зрения, это и есть настоящий взлет. Наслаждайтесь! — сказал Дин И и закрыл глаза.

Когда обратный отсчет дошел до нуля, раздался оглушительный рев, словно зарычало все небо. Пассажиров медленно сжал гигантский кулак перегрузки. Чжан Бэйхай с трудом повернул голову, чтобы посмотреть в иллюминатор. Он не увидел факела двигателя, но широкая полоса разреженного воздуха светилась красным. Казалось, что «Высокий рубеж» плывет сквозь закат.

Пятью минутами позже отделились ускорители. Еще через пять минут разгона отключился главный двигатель. «Высокий рубеж» вышел на орбиту.

Тяжелая рука перегрузки внезапно перестала давить, и тело Чжан Бэйхая всплыло из глубин кресла. Привязной ремень не дал ему улететь; но, по его ощущениям, он и «Высокий рубеж» уже не были частями единого целого. Раньше их объединяла гравитация, но она исчезла. Он и космоплан теперь летели бок о бок сквозь космос. В иллюминаторе сияли самые яркие звезды, какие он когда-либо видел. Потом, когда космоплан изменил ориентацию, салон осветило солнце, и в его лучах замельтешили мириады светящихся точек — танцующие в невесомости пылинки. Космоплан медленно разворачивался, и перед Чжан Бэйхаем появилась Земля. С этой низкой орбиты он не мог увидеть планету целиком; он видел лишь ее часть, ограниченную дугой горизонта. Но контуры континентов были легко узнаваемы.

А затем в иллюминаторе появилось долгожданное небо, полное звезд. Чжан Бэйхай мысленно произнес: «Папа, я сделал первый шаг».

Пять лет генерал Фицрой чувствовал себя Отвернувшимся в прямом смысле слова. Стена, к которой он отвернулся, была огромным экраном с картой звездного неба — того его участка, где находилась система Трисоляриса. На первый взгляд экран был полностью черным, но, присмотревшись повнимательнее, можно было заметить светлые точки. Фицрой настолько привык к виду этих звезд, что когда на одном скучном совещании он нарисовал их по памяти, его рисунок практически совпал с фотографией. Три звезды Трисоляриса, неприметно светившие в центре, при стандартном увеличении выглядели как одна. Но каждый раз, увеличивая масштаб, генерал находил, что их взаимное расположение изменилось. Этот хаотический танец в космосе захватывал его, и он забывал, что, собственно, высматривал. Щетка, обнаруженная пять лет назад, постепенно рассеялась, а вторая еще не появилась. Флот Трисоляриса поднимал волны и оставлял видимые следы, только проходя через облака межзвездной пыли. Земные астрономы подтвердили, наблюдая за поглощением света далеких звезд, что за четыреста лет пути флот пройдет сквозь пять таких облаков. В народе их назвали «снежными заносами», по аналогии с полосками наметенного снега, на которых прохожие оставляют свои следы.

Если флот Трисоляриса поддерживал постоянное ускорение в последние пять лет, то он сегодня должен войти в область второго «снежного заноса».

Фицрой заранее прибыл в центр управления космическим телескопом «Хаббл II». Завидев его, Ринье рассмеялся.

— Генерал, вы мне напоминаете ребенка, который жаждет еще одного подарка вскоре после Рождества.

— Разве вы не говорили, что сегодня они войдут во второй «снежный занос»?

— Это так, но трисолярианский флот продвинулся только на 0,22 светового года. Они в четырех световых годах от нас. Свет, отраженный от их следов на «снегу», дойдет до Земли только через четыре года.

— Виноват, забыл, — смутился Фицрой. — Так не терпится снова их увидеть. На этот раз мы сможем измерить их скорость и ускорение в момент прохода через облако, а это очень важно.

— Мне очень жаль. Но мы за пределами светового конуса.

— Что это такое?

— Так физики называют фигуру, которую рисует свет, распространяясь вдоль оси времени. Наблюдатель снаружи конуса не может увидеть событие, происходящее внутри. Вот подумайте: информация о бог весть скольких важных событиях, происходящих во Вселенной, прямо сейчас летит нам навстречу со скоростью света. Какая-то информация провела в пути сотни лет, или миллионы, но мы по-прежнему остаемся вне светового конуса этих событий.

— Судьба заключена внутри светового конуса…

Ринье подумал, а потом одобрительно кивнул:

— Отлично подмечено, генерал! Но софоны снаружи конуса могут следить за событиями, происходящими внутри.