Пятница

В данный момент оно задержалось над верхней палубой упомянутого выше кораблика. Прямо над которым сияла громадная луна.

Похоже на то, что этот сгусток болотного свечения все-таки выискивал что-то определенное. Наконец он медленно продвинулся в глубь, к корме. Там, в глубине кормы, явно находились люди. По крайней мере двоих луна позволяла различать ясно.

Да, к слову, о летающем пузыре. С ним произошла пугающая метаморфоза. Но может это только иллюзия преломления фотонов. В любом случае, когда маленькая малахитовая сфера попала под лунное освящение, она словно обнажилась. Окружающий её зеленоватый туман понемногу рассеялся. И шар превратился в голову неприятной старухи со сморщенным лицом и фосфорической кожей. Вытянутый изогнутый ястребиный нос и округлые глуповато-злые глаза свидетельствовали о недобром характере зависшего над палубой необъяснимого факта.

7

Для тех двоих, на коих взирала призрачная голова, она оставалась абсолютно неприметной даже при ярком свечении ночного светила. Ибо незнакомцы зверски увлеклись конкретными отношениями.

Там, уперевшись спиной в фальшборт, сидела полуголая располневшая и пожилая баба. Слипшиеся длинные волосы были беспорядочно разбросаны по плечам. А короткие мясистые босые ноги разлеглись на палубе во всей возможной своей широте. Темное платье спустилось к поясу. И на туловище слегка желтел крупный бюстгалтер.

Над женщиной возвышался, лишенный всякого одеяния, высокий тощий паренек. Он усиленно и настойчиво пихал в её черное отверстие рта удлиненную часть своего тела. (Которое напряженно торчало между его ног.)

Подробно разглядеть выступающий мужской «штырь» не получалось. Сгорбленная и полусогнутая в коленях фигура умудрялась своей узкой спиной загораживать блистающий светильник ночи. И многое из происходящего укрывалось в тени.

Слышались сдавленный тяжелый мужской хрип, женское причмокивание и сплевывание. Баба иногда отодвигала голову в сторону и ноющим осипшим голоском блеяла:

– Олежка, я уже взахлёб, устала… Давай туда… Я тоже кайфа хочу…

Но по распухшей бабьей щеке остервенело лязгала пощечина, и всё возвращалось на круги своя.

8

Открывшаяся сцена бесспорно увлекала. Но безобразный фантом топи похоже искал чего-то другого. Или, возможно, кого-то. Фосфорическая голова старухи обернулась в сторону парка, обуянного вороньим граем. Долго всматривалась. Вдруг в скудоумных зрачках старухи едва заметно блеснуло подобие смутной догадки. И призрак ускоренно отправился в, чернеющий на противоположном берегу, старинный сквер.

Зеленая голова пролетела низко над водой и отразилась в ней. Что ей очевидно не понравилось. Старуха предпочитала оставаться невидимой. Она недовольно подтянула верхнюю губу к крючковатому носу и сплюнула в тихое течение. Достигнув одетого в камень высокого берега, она молниеносно выскочила над ним. И углубилась в тревожный сад.

9

Безобразную голову встретили безлунные сырые потемки. Но призрак такая мелочь не страшила. Ибо потустороннее явление само вышло родом из тьмы и влаги. Мешали бесчисленные ветки и липкие листья. Приходилась постоянно огибать и просачиваться. Зеленая рожа старухи и без того отличалась выражением брезгливого недовольства. Но тут её ряшка округлилась, изъявляя ярость умственно отсталого.

Внезапно болотный дух замер, вернувшись к обычной раздражительности. С явным удовлетворением уродливая старуха освятила обычное явление заброшенных и темных садов. Фосфорический шар завис над деревяной и узкой скамейкой из трех поперечных балок (четвертая давно была сломана, и две её половинке валялись рядом в траве). На этой неосновательной «лежанке» одинокая парочка усиленно вкалывала в ночном «труде».

Тусклое изумрудное сияние открывало два разлегшихся силуэта. Который сверху – жадно двигал оголенным задом вверх и вниз. Нижний, а вернее – нижняя, была почти заслонена, мнущим её телом. Только суровое женское лицо с плотно сомкнутыми губами виднелось из-под плеча, сопящего поверх мужчины.

Приближался последний приступ мужского неистовства. Женщина от напряжения раскрыла рот. Мужчина продолжительно рявкнул. А ядовитое призрачное свечение метнулось в открытую женскую гортань. Таким образом, именно в это мгновение, и был зачат Пятница.

Часть первая

Игорек

1

На снегу чернели глубокие следы. Шквал метели, внезапно погрузивший молодых людей на несколько мгновений в белую слепоту, слетел. Открылась небольшая группа ссутулившихся гопников, окружившая двоих.

Сумасшедший страх клокотал под кожей Пятницы. Как «вечный огонь», бившийся в огромной воронке справа, рядом со стелой.

Пороша снова и снова взметалась между юнцами, угрюмо уставившимися друг на друга. Но Пятница, находясь напротив, почти вплотную к своим врагам, был не в силах их разглядеть. Его организм предпочел незрячесть взамен окружавшей жути. Подобно страусу, уткнувшемуся головой в песок. Бог ещё не разделил свет и тьму; всё выглядело смешанным, грязным, пугающим и серым. Недоставало только крови.

Но начну я не отсюда…

2

Возьмусь с фотографического изображения. На выцветающем и позабытом теперь снимке малыш Пятница, укутанный в теплые пеленки, регистрируется в советском загсе, как новорожденный. Обняв, его удерживает красивая высокая женщина. Мама нашего героя. Сбоку, в анфас к нам, в летнем свитере под горло – пышноволосый и кудрявый, и довольно симпатичный молодой мужчина. Отец героя. Сзади – бабушка нашего протагониста – полная нарядная пожилая женщина. А за этой троицей небольшой полукруг гостей, теперь уже и не узнаешь кто они. А напротив – широкий административный, жирным слоем, лакированный стол. На котором не лежит и не стоит ничего. За ним, чуть привстав, улыбающиеся невзрачная женщина средних лет, протягивает серую прямоугольную «корочку».

Это и есть факт того, что Пятница действительно приходил в мир сей. Что последующее повествование не является причудой автора, плодом его странного каприза. Нет, этот младенец, имя которого и не вспомнить, жил. Это настоящая правда.

Герой существовал и на других фото. Например, он стоял за штурвалом малюсенького кораблика в яслях. Ох, конечно, не у младенца Иисуса в потерянной пещерке среди удивленного домашнего скота. Нет, Пятницу поместили в дошкольное советское учреждение, впрочем, как и всех подобных ему.

Вопрос не в том наличествовало ли главное лицо нашего искреннего рассказа среди посетивших эту юдоль. А в том, было ли ему хорошо? Смотря с чем сравнивать, конечно…

В дошкольном воспитательном заведении помещение с дырками в полу зачем-то устроили общим. Для всех: и девочки и мальчики вместе. В чем состояла образовательная изюминка такой задумки, сложно разгадать. Возможно более зрелые умы подозревают в юной голове отсутствие наблюдательности и разума. Чванливый взрослый уверен, что дитяти не успели разглядеть в себе разницу. А тем более осознать её. Спешу обрадовать – это не совсем так. Мы, детки, понимали всё!

Игорек – худенький, опрятненький, сладкоголосый провокатор и врун звал пугливого Пятницу.

– …Иди… иди… не боись… – подбадривающе звучал голосок призывающего. – Ща увидишь…

Пятница, стоявший задумчиво посреди большой и светлой залы, с недоумением робко пошел за Игорьком. Присоединился также и дружок Игорька Томик. Оба похожие, как двойняшки. Оба обладатели пряных интонаций и умастительных речей.

Игорёк и Томик двигались осторожно, почти на цыпочках. За ними Пятница, всё более и более погружавшийся в мистический страх. Вокруг никто не обращал на заговорщиков никакого внимания. Вся остальная малолетняя братия занималась злым и сосредоточенным обсуждением ничего. Стоял галдёж, скрежет и регулярные звонкие вскрики.