Страница 37 из 53
— Какой геноцид? — опешили послы.
— Думаю, до этого не дойдёт, — успокоил их Фрунзе. — Сначала потребую от Папы Римского отлучить вас от церкви.
Перспектива быть отлучёнными басков ужаснула. Они всегда были примерными католиками, и против генерала Франко восстали ещё и потому что, по их мнению, тот нахватался в Марокко мавританских обычаев, и перестал быть примерным сыном святой католической церкви. А известие, что русский генерал имеет право требовать что-то от Папы Римского, вообще повергло их в шоковое состояние. Баски попросили неделю на раздумье, и таковая им была любезно предоставлена.
— Вот где-то так примерно, Василий Иосифович, — генерал-лейтенант Фрунзе проводил баскское посольство и сообщил присутствующему при встрече капитану Красному. — Теперь ты представляешь, каково приходится твоему отцу?
— Ему легче, — возразил Василий. — Вы, Михаил Васильевич, принимаете всех подряд, а у императорасамых подонков отсеивает секретариат. На приём попадают более-менее вменяемые люди. Ему точно легче.
— Надеюсь, — согласился генерал-лейтенант и испанский гранд. — Одни нервы, только водкой и спасаешься. Кстати, Вася, у тебя остался знаменитый есенинский самогон рязанского производства?
Переход на «ты» Красного не удивил, тем более он и сам это давно предлагал. А насчёт самогона ответил:
— Так давайте его пригласим, Михаил Васильевич. Он человек творческий, сразу догадается чего нужно с собой прихватить. И про гитару напомните.
— Зачем гитара?
— Так он же поэт! Поэт без гитары вроде как и не совсем человек.
Наверное, Есенин считал себя больше генералом, чем поэтом, потому что пришёл без гитары, которую не нашёл, и без знаменитого рязанского самогона, который закончился. Зато привёл с собой худосочного и какого-то помятого поручика, нисколько не напоминающего офицера морской пехоты. При виде этого поручика хотелось сказать «Шалом», поинтересоваться его планами на ближайший шабат, и уточнить сегодняшние цены на кровь христианских младенцев. Всё это наверняка есть в толстой кожаной папке, которую тот держит в руках.
— Знакомьтесь, это Иосиф Хацкелевич Мандельштам, начальник финчасти моей дивизии, — представил офицера Сергей Александрович.
— Я же просил называть меня Осипом Эмильевичем! — у Мандельштама от обиды задрожали губы и ещё больше обвис крючковатый нос.
— Как в документах записано, так и называю, — возразил Есенин. — Это на своих книгах вы можете ставить любое имя, а здесь у нас армия. Вам ли, как финансисту, не знать о необходимости соблюдения точного порядка.
— Какие книги? — удивился Михаил Васильевич Фрунзе. — Он у вас ещё и писатель?
— Поэт. И довольно известный в Петербурге поэт, выпустивший двенадцать сборников своих стихов.
— Вы, Сергей Александрович, в дивизии всех поэтов собираете?
— Увы, всех не получается. Маяковский, например, не прошёл медицинскую комиссию, Бальмонт слишком старый, а Мариенгофа перехватили воздухолётчики генерал-майора Романова.
Самого Фрунзе и капитана Красного представлять не было нужды, и Михаил Васильевич наконец-то поинтересовался причиной, по которой поручик заявился к командующему Экспедиционным Корпусом в помятом и неприглядном виде.
— Да собственно, вот… — Мандельштам достал из папки несколько листов бумаги. Они, в отличии от мундира, были в идеальном состоянии. — Вам на подпись.
— Что это?
— Денежное вознаграждение, причитающееся нашей дивизии и авиационному отряду полковника Чкалова. Мы действовали совместно, так что всё проходит по одной ведомости.
Фрунзе не поверил своим глазам. Закрыл их, крепко зажмурившись. Снова открыл. Пересчитал количество цифр, тыкая в каждую пальцем. Нет, ничего не уменьшилось.
— Вы точно уверены, господин поручик, что это денежное вознаграждение, а не годовой бюджет Франции?
— Французы у меня не заказывали расчёт своего бюджета, — обиделся Мандельштам, и от обиды совсем забыл о чинопочитании и субординации. — Михаил Васильевич, здесь нет никакой отсебятины, всё в строгом соответствии с законами, указами и инструкциями. Вот тут вот отдельно указана доля империи, компенсация за использования казённой техники и вооружения, учтены расходы на питание во время операции. И подсчитана доля самого Экспедиционного Корпуса, само собой.
На этом листочке цифры тоже внушали почтение.
— И что же, теперь каждый морской пехотинец из Восьмой штурмовой станет миллионером, Иосиф Хацкелевич?
— Не все, но многие. Я, например, не стану, так как не принимал непосредственное участие в боевых действиях.
Вася тоже заглянул в документ, и увиденное ему понравилось. Судя по всему, его невесты станут обладательницами весьма солидного приданого, да и сам он сможет безболезненно вложиться в развитие конструкторского бюро Поликарпова, построить пару авиационных заводов, и войти в долю к инженеру Найдёнову для производства хороших авиационных двигателей и прекрасных автомобилей повышенной проходимости и комфортности. И не нужно будет выпрашивать жалкие миллионы у отца и деда. Они, конечно не отказывают, но…
— Надеюсь, господин поручик, вы не потребуете всю сумму наличными? — уточнил Фрунзе.
— Немного наличных рублей не помешает, а остальное переводом через банк, ваше превосходительство. Кстати, рекомендовал бы избавиться от фунтов — в свете последних событий их курс сильно упал, и будет падать ещё долго.
— В Петербурге разберутся. И вот ещё что… доля моряков, что будут перевозить золото и валюту в Россию, вами учтена?
— Ой вей, а им-то за что? — Мандельштам всплеснул руками и уронил папку. — Водоплавающим от казны жалованье положено, и неплохое, между прочим, жалованье. Они вообще извозчики! Вот вы, совершив подвиг в лихой сабельной атаке, не требуете дать коню орден? И здесь примерно то же самое.
— Логично, — согласился Михаил Васильевич, вздохнул тяжело, и подписал документ. — Чёрт с вами!
Обрадованный и окрылённый поручик Мандельштам ушёл, пообещав связаться с моряками самостоятельно, но никакого отдыха у Михаила Васильевича не получилось. Тут же заявились баски, решившие не тянуть с ответом целую неделю. Они принесли с собой трёхвёдерный бочонок какого-то жутко редкого и дорогого вина, и предложение восстановить древнее королевство Наварра в составе Российской Империи. На троне хотели видеть капитана Красного или самого генерала Фрунзе в случае отказа наследника российского престола.
Вино командующий забрал, а с остальным послал просителей к чертям собачьим, в вежливой и доходчивой форме напомнив, что вариант с геноцидом тоже его вполне устраивает. Геноцид не устраивал уже басков, и после короткого совещания шёпотом их старейшина осторожно поинтересовался мнением Михаила Васильевича по поводу незаконно оккупированной французами Аквитании. Ещё попросил денег и оружия.
Французов Фрунзе тоже не любил, поэтому выразил озабоченность судьбой Аквитании, а насчёт остального ответил так:
— Господа, но у вас есть деньги и оружие. Насколько я знаю, в прошлом году вами был взят беспроцентный кредит всё в той же Франции под обязательство потратить его на закупку винтовок Лебеля. Но вы потратили половину денег на более дешёвые австрийские Манлихеры в количестве двухсот тысяч штук, а вторую половину разместили под хорошие проценты в «Банк оф Нью-Йорк». Отдавать кредит, я так понимаю, не собираетесь?
— У вас прекрасная разведка, ваше превосходительство. Значит, и ответ на свой вопрос вы знаете заранее.
Разговор шёл на французском языке, который все присутствующие знали на приличном уровне, но генерал-майор Есенин, с нетерпением посматривающий на бочонок редкого вина, заметил по-русски:
— Тоже мне бином Ньютона! Там и разведка не нужна — мятеж Франко финансировался из Парижа и Лондона, но лягушатникам не нужен сильный сосед под боком, и они решили его немного ослабить всего-то за жалкие несколько десятков миллионов франков. Потому и отдавать не обязательно.