Цесаревич Вася 2

Пусть теперь кто-то другой попробует сделать лучше! Если сможет. Правда, и хуже не получится, потому что некуда.

Испания. Где-то между Барселоной и Мадридом.

Экспедиционный Корпус пятые сутки вёл наступление на Мадрид, но прошёл всего семьдесят километров из пятисот. Нет, сопротивления почти не было — лёгкой пехоте франкистов с двумя трёхдюймовками на полк и одним пулемётом на батальон нечего противопоставить штурмовым дивизиям, защищённым пуленепробиваемыми кирасами, и при каждом удобном случае звавшим на помощь дальнобойную крупнокалиберную артиллерию. Да, дело не в сопротивлении мятежников.

Дело в другом, в так называемом Роялистском Ополчении, внезапно начавшем собираться вокруг корпуса. После начала правительственного и парламентского кризиса в Англии, лайми увели во Францию остатки дирижаблей, отозвали охраняющий переправляющихся из Африки мятежников флот, и это обстоятельство сразу возбудило в испанцах патриотизм и любовь к монархии. Англичан они боялись до дрожи в коленках ещё со времён Великой Армады, и вот вдруг…

Приходили крестьяне, вооружённые пиками и алебардами непобедимых испанских терций, приходили рабочие и ремесленники вообще без всякого вооружения, приходили дворяне с фамильными шпагами. Дворян было больше всего, и они же доставляли больше всего проблем.

Дисциплина даже не нулевая, а составляет отрицательную величину, из военных умений только фехтование, зато древность рода придаёт уверенности в праве и способности претендовать на командные должности. И отношение к нижним чинам на уровне средневековья.

Они же не знали, что рядовой морской пехотинец или штурмовик Экспедиционного Корпуса уже личный дворянин, а рефлексы заставляют отвечать на оскорбление словами или действием ударом в благородное испанское рыло. Потом, соответственно, дуэль. Наши, как вызванная сторона, выбирали пистолеты с расстояния пятьдесят метров, и поединок почти сразу же заканчивался. В первый же день образовалось двести с лишним испанских трупов.

На второй их было всего шестьдесят два, а на третий ни одного, и вызовы на дуэль волшебным образом прекратились.

Впрочем, прекращение дуэлей не повлияло в лучшую сторону на боеспособность ополчения. И разогнать нельзя, потому что вопрос политический, и они в своём праве погибнуть за короля и страну. В следующие два дня два десятка так и сделали, погибли на виселице за короля и Испанию по решению военно-полевого суда за дезертирство и мародёрство.

Их даже гарнизонами в отбитых у мятежников деревнях не оставишь — тут же борзеют в край, и начинают мнить себя полубогами и вершителями судеб местного населения. С конфискацией вина и продуктов, с обысками в более-менее богатых домах, и организацией чуть ли не инквизиции.

Добровольное воинство уже насчитывало свыше двадцати тысяч человек, что составляло почти треть от численности Экспедиционного Корпуса. А их ещё и кормить нужно. Если крестьянам перловка из полевой кухни казалась верхом изысканности и удивляла наличием большого количества мяса, то благородные доны в заштопанных штанах на тощих задницах, воротили носы и намекали на необходимость особого меню, более приличествующего аристократам. И вина сладкого и креплёного побольше! Пусть французы из врождённой скаредностью пьют свою кислятину, а настоящий испанец должен употреблять хересы, малагу и портвейны. Какая же война без хереса и малаги?

С винным довольствием вопрос решили быстро и оригинально — пропарили опустевшие цистерны на нескольких бензовозах, и завели бражку, закрепив её спиртом. Пока никто не отказался и не выразил неудовольствия! Вино из полярного винограда, как же… Экзотика! А насчёт пожрать… кому не нравится, тот может питаться за собственный счёт, с условием обязательного повешения за мародёрства.

Окончательный порядок в ополчении навели только после организации двенадцати штрафных батальонов, предназначенных для прорыва обороны франкистов. Всё как положено, с амнистией после ранения или проявленного на поле боя геройства. Ну, личной храбрости испанцам не занимать, сами с кем хочешь поделятся, и первый же штурм деревни, обороняемой отделением мятежников при одном ручном пулемёте Мадсена, прекратился в кровавое побоище. Штрафники накатывали на вражеский окоп штурмовыми колоннами, да там же и ложились, не успев даже выстрелить из фамильного ружья, затрофеенного предками ещё в наполеоновских войнах. Почти тысячу человек потеряли, пока кто-то не догадался обойти деревню и ударить гарнизону из дюжины солдат в тыл.

По результатам боя амнистировано восемьдесят восемь раненых, в том числе и круглыми старинными пулями от дружественного огня, и двенадцать героев. Претендентов в герои было гораздо больше, около двух тысяч человек, но количество найденных защитников деревни взывало к скромности и требовало соблюдать меру.

С этим согласились, зато устроили праздничный ужин, плавно перетёкший в праздничный завтрак, а потом и в сиесту. Какое, к чертям, наступление на Мадрид?

У истребителей получились своеобразные каникулы. Английские дирижабли исчезли с безоблачного испанского неба, а два вылета в день по физической нагрузке сравнимы с пляжным отдыхом где-нибудь в Крыму. Вылеты чаще всего безрезультатные, редко когда удавалось подловить колонну франкистов на переходе и причесать её из пушек и пулемётов. Мятежники вообще приспособились передвигаться по ночам. Поначалу прокатывало, но потом в работу вступили бомбардировщики, для которых привезли целый пароход новейших кассетных бомб. Ими, кстати, обрабатывали вражеские окопы, сберегая напалм и ОДАБы для более серьёзных задач.

Ночные бомбардировки благотворно подействовали на характер Веры, Кати и Лизы, и они перестали донимать Красного намёками. Они днём отсыпались и почти не пересекались с Василием. Или это подействовало объявление о помолвке?

А сегодня с утра Василия вызвал генерал-лейтенант Фрунзе и попросил слетать к Сарагосе, где по данным разведки франкисты укрепились настолько, что могли преподнести неприятный сюрприз даже Экспедиционному Корпусу. Не хотелось бы допустить этого.

— Сам понимаешь, Василий Иосифович, там наша разведка сплошь из испанцев, и что они со страху напридумывают.

— Доверяй, но проверяй?

— Вот именно, — кивнул Фрунзе. — Слетаешь, пофотографируешь, посмотришь сам свежим взглядом.

— Сделаю, Михаил Васильевич. Сразу после завтрака и полечу. Чем нас сегодня повара порадуют, не знаете?

— Представления не имею. У вас, у лётчиков, своя лётная столовая, а я питаюсь в обычной генеральской.

За завтраком Василия ждал сюрприз. Под тентом открытой столовой за любимым столиком Красного сидела полусонная Лизавета Бонч-Бруевич, лениво ковыряющаяся ложкой в тарелке с овсянкой. С вкусной и сваренной на молоке овсянкой.

— Доброе утро, дорогая, — правила приличия требовали чмокнуть невесту в щёчку, что Вася и сделал. — Ты же два часа как вернулась, почему не спишь? Как вылет прошёл, кстати? Слышал, проблемы были?

— Мелочи, — отмахнулась Лиза. — Залили горючей смесью артиллерийский склад, а там бабахнуло так, что чуть крылья не сложились.

— Погоди, — нахмурился Красный. — У Франко крупных калибров нет, а трёхдюймовые снаряды с такой силой не взорвутся.

— Но что-то грохнуло? Значит, появились крупные калибры.

— А где это было?

— Километров тридцать перед Сарагосой.

— Понял, как раз туда сейчас на разведку и полечу.

— Вот поэтому мне и не спится, — Лиза отложила ложку и с отвращением отодвинула тарелку. — Тревожно мне, Вася. Предчувствия нехорошие.

— У тебя развит дар предвидения?

— Нет.

— Тогда твои предчувствия из-за усталости. Выпей стакан хорошего вина и ложись спать.

— Вина? — удивилась Лиза.

— Не ром, не коньяк и не водка. Только вино, лучше красное. Я отменяю для тебя сухой закон ровно на один стакан.

— Пожалуй, я воздержусь.