Страница 7 из 43
— Вас кто допустил до врачебной деятельности, девушка? — по сравнению с нашей Еленой Николаевной врач, что меня лечила, действительно выглядела девушкой.
— У неё и так угроза, — добивала врач. — Не выносит всё равно.
— И это тоже не даёт вам права принимать подобные решения самостоятельно. Подсудное дело. — Припечатала Елена Николаевна. — Алиса, ты что решила? Будешь мамой?
— Постараюсь, — ответила так же, как и всегда отвечала на вопрос Елены Николаевны: "Будем выздоравливать"?
А руки сами легли поверх живота.
Глава 5
Алиса.
Наша лейб-медик никогда не скрывала от нас, вечно находивших приключения на ровном месте, ни подробностей наших заболеваний, ни их последствий. Помню, нам всем разъясняли, что такое аллергия. Зато когда у нас появилась тихая Машенька, у которой обнаружилась аллергия на цитрусовые, никто не рискнул угостить её мандаринкой, или подсунуть шкурку от апельсина в постель.
Вот и я сейчас слушала о том, что у меня не так. И прогноз… Не знаю, как объяснить, но с первой минуты, как только я услышала, что я беременна, у меня появилась уверенность, что именно этот ребёнок меня спас. Он дал мне сил выжить, и врачам было кому оказывать помощь, а не констатировать летальный исход. И как бы наивно и в то же время пафосно это не звучало, но я не побоялась озвучить эту мысль.
— Видишь ли, Алиса, могу сказать как медик, что чудеса случаются. И иногда, совершенно необъяснимые вещи, становятся реальностью. — Погладила меня по ладони, лежащей поверх живота, Елена Николаевна. — Так что давай постараемся сохранить твоего ангела-хранителя. Да?
— Да, пожалуйста. — Тихо попросила я.
— Так, и чего это ты реветь удумала? — нахмурилась наша врач. — Слëзы всегда в минус иммунитету! Так что тебе теперь за двоих улыбаться надо. Я пошла, согласую лечение, оставляю тебя Анне Тимофеевне. Нюра, помним, девочку волновать нельзя.
— Помню, Лен. — Улыбнулась Анна Тимофеевна. — Алис, мы можем отложить разговор.
— Нет, смысла нет откладывать. — Прикрыла я глаза. — Я хочу вернуть свою фамилию.
— Даже так? Расскажешь, что произошло? — Анна Тимофеевна присела рядом на стульчике и достала блокнот в твёрдой обложке.
Ещё одна знакомая черта. Анна Тимофеевна всегда выслушивала, не перебивая. Давала выговориться, озвучить все свои мысли. Лишь изредка что-то помечая вот в таком блокноте. Сколько их уже сменилось на моей памяти? И я говорила, искренне, детально вспоминая весь тот день.
— Ты не думаешь, что надо поговорить с ним и выяснить, что произошло? — осторожно спрашивает Анна Тимофеевна. — Может ему что-то рассказали, или он что-то не так понял?
— Анна Тимофеевна, помните, вы нас учили, что всегда нужно разговаривать, а потом только решать? Со мной не разговаривали. Если что-то сказали, или что-то вызвало сомнения или обиду, почему у меня никто не спросил? То, что Роман говорил мне, как называл… Нет, это не может быть сиюминутным порывом. Я буквально ощущала эту его вырвавшуюся на свободу ненависть. — Ничего общего иметь с бывшим мужем мне не хотелось, и встречаться тоже.
— За что тебя ненавидеть? — удивилась наша директор.
— А за то, наверное, что не соответствую, а ярмом на шее повисла. — Озвучила я терзавшее меня сомнение. — Я ведь видела тех девушек, что сопровождают мужчин его круга, жён… Они как из другого мира, со странными мыслями и взглядами. И на их фоне я. Обычная, не отличающая Шанель от Диор, неинтересная, наверное. Вот и копилось. Я же уже давно с ним на всякие встречи не ходила, а он и не настаивал. В последнее время вообще, просто предупреждал и всё.
— Но поговорить, выяснить… Неужели не хочешь справедливости? — тихо спросила Анна Тимофеевна.
— Сейчас мы поговорим, возможно, из-за того, что я не виновата, возможно, из-за страха последствий Роман начнёт просить прощения, оправдываться… А через год? Я снова, как было заявлено в скорой, упаду с лестницы? Только уже окончательно? — озвучила я поселившийся в душе страх. — Хочу ли я выслушивать оправдания или угрозы? Нет, я хочу больше никогда не пересекаться с этим человеком. Тем более сейчас, когда я знаю, что получила что-то очень ценное и важное. В идеале вообще держаться как можно дальше от любых мест, где я могла бы столкнуться с ним или с кем-то из его знакомых. Жаль, что успела отказаться от поездки в Канаду.
— Как? Тогда нужно срочно позвонить и узнать, возможно ли ещё воспользоваться этой возможностью! — спохватилась Анна Тимофеевна.
Как оказалось, было ещё не поздно, но я успела буквально в последний момент. Не желая усложнять свой отъезд, я не стала говорить правду, сославшись на озвученную причину попадания в больницу. Как и писать заявление.
Та самая тихоня Машенька, которая заканчивала учиться на юриста и подрабатывала в конторе одного из давних выпускников Анны Тимофеевны, занималась продажей дома, что я получила как сирота. Благодаря ремонту, цену за него назначили куда выше, чем числилась в документах на момент его передачи мне.
Мария же заставила меня вытребовать полную выписку из истории болезни и принесла мне нотариально заверенные переводы на английский и французский языки. От неё же я получила полный пакет с необходимыми анкетами и документами для получения гражданства в Канаде. Машенька вместе со своим начальником занималась и моим разводом. Так как имущественных претензий у меня не было, а беременность я решила скрывать до последнего, то развод проходил по упрощённой программе.
В учёбе мне тоже пошли навстречу и разрешили сдать экзамены досрочно. Вот только то, что в жизни всё вроде налаживалось, меня совершенно не радовало. Прогноз по моей беременности стал только хуже. А на десятый день после того, как я пришла в себя, у меня началось кровотечение.
Ситуацию успели вовремя купировать, благодаря неизменно дежурившей рядом бабушке-санитарке. Но даже снимая капельницы, и осматривая меня, врач старалась не поднимать на меня глаза. Боясь её ответа, я не задавала вопросов. Только даже засыпая, прижимала руки к животу, надеясь хоть так удержать своё чудо в этом мире и не потерять.
Проснулась я ночью, и не сразу поняла, что происходит. Поверх моих ладоней на моём животе лежали чьи-то ещё. Я повернула голову и увидела бабушку-санитарку, что-то невнятно шепчущую с неизменной улыбкой на лице. Я не перебивала её вопросами, и только когда она мягко похлопала меня по руке и спросила, не хочу ли я чаю, а то у неё как раз заварился, я поинтересовалась, что это сейчас было.
— Так я ж из деревни, а у нас там завсегда болезни всякие зашептывали. Оно же как бывает, вот все за человека борются, объясняют, лекарства всякие дают, а результата нет, потому что сил не хватает. Потому что не от тела иногда здоровье зависит, а от души. — Подала она мне бокал. — Вот держи. На подушечку облокотись и пей. Горячий чай, да с молоком. Вкуусно!
— А вы, значит, шептали для нас? — улыбнулась я, делая первый глоток.
— Конечно. Человек то когда спит, то и разум спит, со своими знаниями не лезет, и душе слышать не мешает. Самое время о помощи попросить! — присела рядом с чашкой санитарка. — Хорош чай. И согреет, и отдохнуть поможет, и когда младенчика кормить будешь, чай с молоком первый помощник.
— Знаете, а вы ведь столько времени рядом, а я даже имени вашего не знаю. — Вспомнила я. — А как вас зовут?
— Да зачем оно? — улыбалась пожилая женщина.
— Чтобы знать, как ребёнка называть. — Ответила я, решив про себя, что если сохраню беременность, то имя малышу дам в честь этой удивительно доброй женщины.
— Да баб Шура я. — Как-то несмело произнесла она.
— Шура… Александра, ну или Александр. Красивое имя. — Ответила я.
А засыпая второй раз за эту ночь, я всё так и этак повторяла про себя это имя, перебирая варианты. И чем больше повторяла, тем сильнее оно мне нравилось. Откуда-то всплыло, что вроде это имя значит победитель, или защитник. И так это совпало с мыслями о моей беременности. Видимо всё одно к одному, не зря же я узнала о такой новости именно сейчас!