Страница 3 из 8
Глава 2. САША. А ВЕДЬ Я ПРЕДУПРЕЖДАЛ!
«Правильно говорят, что дураков не сеют, не жнут, они сами родятся во множестве!» – с горечью думал я, покидая общее собрание членов нашего садоводческого товарищества, которое состоялось вскоре после визита на нашу дачу этой «сладкой парочки», где Кряков вкупе с Артамоновой обещали дачникам молочные реки с кисельными берегами, а те развесили уши и радостно проголосовали «за». Сколько я ни пытался втолковать им, что они сообща нашли приключение на свою пятую точку, но мой голос оказался гласом вопиющего в пустыне.
– Вот посмотришь, Маруся, чем это закончится! – мрачно пророчествовал я по дороге домой, но не нашел понимания даже у собственной жены, настроенной весьма радужно.
На следующее утро я собрался на рыбалку, надеясь хоть там отдохнуть душой. Картина на озере была прямо-таки идиллическая: солнце еще не раскочегарило свой котел, и легкий ветерок приятно холодил кожу, весело пели птички, приветствуя наступление нового дня, воздух был напоен ароматами трав и цветов, а еще неописуемым запахом свежести, который можно почувствовать только возле воды. Я занял свое любимое место, закинул удочки и, любуясь озером, мелкой рябью на поверхности воды и легким шевелением и шорохом тростника и веток на кустах, растущих на берегу, погрузился в блаженное состояние ничем не замутненного покоя, практически релаксации.
Но наслаждался я недолго, потому что мирную тишину этого утра вдруг взорвал рев двигателей. Он был такой оглушительный, что я невольно вскочил на ноги, чтобы посмотреть, что творится. И я увидел то, что можно было назвать только кощунством: к водоему, сдирая протекторами дерн, подъезжал трал, на котором стоял огромный экскаватор. Потом экскаватор съехал на землю, и началось то, что, видимо, Кряков называл чисткой озера. А свелась она к тому, что экскаватор-драглайн своим ковшом вычерпывал со дна ил вместе с рыбой и выбрасывал все это на берег. Взирать на это равнодушно было выше моих сил, и я бросился к рабочим.
– Вы что творите? – орал я, стараясь перекрыть рев мотора. – Немедленно прекратите! Вы же губите озеро!
Работяги, какие-то гастарбайтеры из Средней Азии, то ли плохо знали русский язык, то ли делали вид, что не понимают меня, так что на все свои возмущенные вопли я получил в ответ:
– Моя твоя не понимай! У нас Кряк начальника! Ты с ним говорить!
Причем свою так называемую трудовую деятельность они при этом и не думали прекращать, а еще попутно радостно набивали мешки бьющейся на берегу рыбой. А я стоял и от чувства собственного бессилия прекратить это варварство наливался яростью, которая разорвала бы меня, если бы я периодически не цедил сквозь стиснутые от бешенства зубы такие выражения, какие ни в коем случае не решился бы произнести в публичном месте да еще в присутствии женщин и детей. Но вот трал с экскаватором уехал, а я совсем было собрался облегченно вздохнуть, да не тут-то было! Приехали один за другим несколько самосвалов с песком, который они вывалили прямо поверх ила и водорослей, и работяги начали тут же лопатами растаскивать его по всему берегу – у Крякова это называлось: отсыпать пляж.
Настроение у меня было испорчено вконец, и я, понимая, что не в силах ничего изменить, понуро поплелся в поселок, а там, оказывается, уже полным ходом шла работа. Из лесу доносились громкие голоса строителей, устанавливавших забор из колючей проволоки. Причем говорили они каждый на своем языке, почему-то прекрасно понимая друг друга, и при этом от души пересыпали свою речь таким ядреным русским матом, который не шел ни в какое сравнение с тем, что я недавно выдавал на берегу, – это был просто детский лепет. Не успел я отойти от этого шока, как увидел, что по лесу пробирается, подминая под себя кусты и молодые деревца, трактор с буром, наверное, для установки опор из асбоцементных труб. Бросаться к нему и взывать к совести работяги, судя по виду, все из той же Средней Азии, было совершенно бесполезно – плевать им на нашу природу! Они нашли себе хорошую работу и стараются изо всех сил, надеясь, что за нее прилично заплатят.
Ужас, полная безысходность и бессилие сводили меня с ума! Поняв, что нервы у меня на пределе и долго так не выдержу, я, забросив удочки и прочие снасти домой и отмахнувшись на вопрос жены, куда это я собрался, пошел в Салтыковку, где купил блок сигарет, хотя уже давным-давно бросил курить, и бутылку водки. Уже на выходе из магазина я решил, что маловато будет, и взял еще одну бутылку. Идти с ними домой и объясняться с женой у меня не было ни малейшего желания, так что я завернул к Юричу – это наш сторож, человек добрейшей души! Когда-то он работал на оборонном заводе, но потом случилось то, что случилось: оборонка рухнула, и он остался не у дел. Руки у него были золотые, он всегда отзывался на просьбу что-нибудь починить и мог отремонтировать даже то, что по определению не подлежало ремонту, а расплачивались с ним за это «жидкой валютой», потому что был, как он это высокопарно называл, привержен слабости, то есть попросту пил, но норму свою знал, и это воодушевленное состояние, как ни странно, нимало не сказывалось на его способностях, так что было решено считать такое состояние рабочим и не обращать внимания. Предпочитал же Юрич не водку, а какое-нибудь дешевое вино типа портвейна или «Анапы», так что в буквальном смысле этого слова моим собутыльником он быть не мог, но морально поддержал! Кажется, я даже плакал, рассказывая ему о том варварстве, которое видел своими собственными глазами, а он только сочувственно кивал, да мне большего и не требовалось. В результате я осилил только одну бутылку, а вторую забрал домой. Когда же я вернулся на дачу, то прочел в глазах своей жены тако-о-ое, что предпочел ничего не объяснять, а сразу же прошел в комнату для гостей, где рухнул на диван и вырубился. К чести Маруси надо сказать, что она никогда не устраивала разбор полетов, когда я, бывало, приходил домой крепко выпивши, а оставляла это на утро, за что ей великое спасибо.
На следующий день она при виде меня только презрительно поджала губы и отвернулась, молчал и я. Первой не выдержала Маруся и спросила:
– Повод был?
– А ты была на озере, когда из воды вместе с илом и водорослями живую рыбу ковшом на берег выбрасывали? Ты видела, как трал с экскаватором дерн с земли, как шкурку с банана, сдирал? Ты видела, как трактор подминал под себя молодые деревья и кусты, а за ним оставалась такая полоса, что хоть танцуй? – спросил в ответ я.
– И твоя душа эколога не выдержала? – усмехнулась она. – Мало того, что ты нажрался, как свинья – и как только до дома-то добрался? – так ты еще и курить снова начал!
– Тебе, Маруся, надо было выходить замуж за толстокожего мужика, который забойщиком на мясокомбинате работает. Глядишь, со временем и сама бы броней покрылась, – бросил я и, не доев, ушел в сад.
Там я устроился в беседке с сигаретой и твердым решением не выходить за пределы участка, пока это все не закончится. Но меня и там достали! Первым был Афонин.
– Ты представляешь, Саня! – возмущался он. – Пошел я в лес, чтобы моя Тереза могла на свободе побегать да порезвиться, а оказалось, что туда ходу больше нет! Ту тропинку, по которой я обычно ходил, перегородили колючей проволокой! Да и всю землю перепахали так, что пройти невозможно! Что это за дела у нас в кооперативе творятся?
Я спокойно выслушал его гневный монолог, а потом спросил:
– Ты свою подпись ставил? – и сам же ответил: – Ставил! Вот и хлебай полной ложкой!
Не ожидавший такого, Виктор Петрович сначала остолбенел, а потом резко встал и сказал:
– Эх, ты! Я к тебе как к человеку пришел, а ты вон как! – и, плюнув с досады, ушел.
Потом к Марусе заглянула соседка, и они так громко разговаривали, что я, даже не вслушиваясь, узнал, что прямо у наших ворот, у сторожки, рабочие уже собирали шатер наподобие тех летних кафе, которые я называл «пивными», что с наступлением тепла устанавливались на каждом свободном месте, там же рядом с давно не работавшей, а оставшейся еще с тех давних времен, когда сотовой связи не существовало, телефонной будкой поставили контейнеры для мусора.