(Не)твой

Она наклоняется и без лишних прелюдий берет его в рот, и я сдержаться не могу, стону, как мальчишка. В волосы рукой зарываюсь, вообще ни хера не соображаю, толкаюсь навстречу бездумно и пытаюсь коньки не отбросить от того, насколько это охуенно.

— Бля-я-я, Крох, пощади, — рычу, когда от удовольствия уже голова кружится. Оля сосёт слишком охуенно, ещё и пальчиками по бедрами и бокам водит, окончательно убивая. Сука… Я труп просто. — Не-не, все, стой, не могу больше, — отрываюсь от Оли, нужен перерыв в несколько секунд, я не хочу кончать ещё, я хочу Олю. — Ты точно ведьма, — наклоняюсь, целуя, и падаю сверху на Кроху, прижимая её к кровати.

Целую шею, губы, на пару минут теряюсь, зацеловывая и зализывая грудь и соски. А Оля стонет, шепчет что-то, волосы до сладкой боли тянет, и я кайфую, что её от нашей близости уносит так же, как и меня. Говорю же, что созданы друг для друга.

— Крох, резинки же нам не нужны больше? — я помню её слова о том, что она на таблетках, но мало ли.

— Не нужны, — на выдохе стонет, и я улыбаюсь. О да. Это снова будет горячо.

Кидаю под бедра Крохи подушку, чтобы кричала погромче от ощущений, притягиваю к себе ближе и толкаюсь внутрь, умирая ещё раз.

И Оля кричит, как я и хотел. Постельное в кулаках сминает, от удовольствия жмурится, глаза закатывает и кричит так сладко, что жить хочется. Теряется в пространстве, я и сам едва ли понимаю происходящее, просто наклоняюсь, целую, толкаясь ещё сильнее, и чувствую острые ногти на своих плечах, оставляющие новые царапины.

— Тош, Господи! — кричит Кроха и выгибается, кончая через пару секунд. — Остановись, прошу, стой! — шепчет обессиленно, дрожа в оргазме, и я замираю внутри, наслаждаясь удовольствием моей девочки. — Боже, я ног не чувствую, остановись, сумасшедший…

— Мы только начали, — хмыкаю, но всё же жду, пока она немного придет в себя.

И мы реально только начали. Потому что я дико соскучился.

Глава 31. Оля

Мне так тепло. Я сплю всю ночь так крепко, словно после пачки снотворного. Но никаких таблеток я не пила, потому что Антон действует на меня лучше любых лекарств. От всего лечит. От израненного сердца, от потухшей веры в мужчин, от плохого настроения и даже от бессонницы. Потому что обнимает крепко и даже спящий меня то в затылок, то в лоб целует.

Утром мне становится очень жарко, хочется проснуться и подышать в открытое окно, выпить воды или ещё лучше принять душ, чтобы избавиться от невыносимой духоты.

Я пытаюсь вылезти из-под одеяла и наверняка Антона, который закинул на меня руки и ноги, заставив умирать от жары, но никакой тяжести не ощущаю. Только жар все нарастает, словно около меня горит камин, и я пытаюсь сделать что-то, чтобы охладиться, но не понимаю, что нужно. Дышу тяжело, даже в груди давит от слишком глубоких вдохов. Внизу живота чувствую какие-то волны, губы пересыхают, и когда наконец-то вырываюсь из лап сна, тут же громко вскрикиваю и выгибаюсь в спине. Потому что нет на мне никакого одеяла и горящего камина рядом, а вот Антошка, удобно устроившийся между моих ног и крепко держащий меня за бедра — есть.

— Антош, что ты… — говорить невозможно практически, с трудом ворочаю языком, в отличие от Ковалёва. Он языком владеет явно получше меня, даже дар речи из-за него теряю.

Он держит крепко, чтобы я не ерзала, и отрываться от своего занятия явно не собирается, а я с уверенностью могу сказать, что это самое лучшее утро за последнюю вечность.

Мне так хорошо, что непроизвольно слезы текут от сумасшедших эмоций, я кусаю себя за палец, чтобы не кричать слишком громко, и, не выдержав, в порыве слишком яркого удовольствия хватаю Антона за волосы, то ли оттолкнуть пытаясь, то ли притянуть ещё ближе.

Он одной рукой хватает меня за грудь и сосок меж пальцев зажимает, а у меня искры перед глазами от контраста нежности и лёгкой боли. Попытки быть тише уходят к черту, я кричу имя самого лучшего мужчины на свете, когда к языку и губам он подключает не менее проворные пальцы, и словно специально не отрывается от меня, убивая окончательно.

— Тош… Тош, боже!

Вскрикиваю и дрожу, словно сижу на электрическом стуле, пальцы ног сгибаются до хруста, а рукой чуть не рву простынь, сходя с ума от сильнейшего оргазма.

Антон пытку не прекращает, медленно двигается ещё около минуты, продлевая моё наслаждение, а потом с улыбкой кота, объевшегося сметаны, поднимается по моему телу поцелуями и, останавливаясь у губ, тихо шепчет:

— Доброе утро, мышка.

Я улыбаюсь наверняка глупо, потому что счастье топит меня без права вырваться на сушу, и целую Антона. Обнимаю крепко, и руками, и ногами, не готова ещё его отпускать, ещё хочу почувствовать его очень.

Давлю ногами на бока сильно, и Антон понимает, переворачивая нас, чтобы я оказалась сверху. Смотрит на меня жадно как всегда, руками кожу на ягодицах сжимает, и вижу, что с трудом держится, чтобы снова все в свои руки не взять, но отчего-то терпит, мне позволяя руководить.

— Между прочим, — говорю, ерзая на бёдрах Антона, ощущая, как сильно он возбужден, — я очень сладко спала.

— А проснулась не сладко? — ухмыляется, спуская по ногам боксеры и тут же толкается в меня снизу, забирая инициативу обратно себе.

— Эй! — возмущаюсь со стоном, надавливая на грудь Антона. — Дай поруководить немножко.

— Ну давай, Крох, — говорит хрипло, и от этого голоса у меня ещё одна волна возбуждения по спине прокатывается, — руководи.

Он убирает от меня руки, закидывая их за голову, и улыбается так нагло, что все волоски на голове дыбом встают. Приподнимаюсь медленно, так же осторожно опускаясь вниз, и Антон рычит, наверняка уже жалея, что разрешил мне побыть главной. А мне хочется поиздеваться немного, так по-женски хочется испытать его выдержку, что я ещё пару минут двигаюсь в критически медленном темпе, сжимая руками свою грудь и тихонько шепча, как мне хорошо с Антоном.

И через две минуты моё главенство заканчивается, потому что зверь внутри Ковалева терпеть эту пытку явно не намерен больше.

Антон переворачивает нас, сжимает мои запястья своими руками и вколачивается сильными рывками, с рычанием обещая отшлепать меня за все издевательства.

А я, в общем-то, совершенно не против.

Поэтому стону, не сдерживаясь, и кусаю губы того, рядом с кем чувствую себя как никогда прекрасно, отдаю ему всю себя без страха, и кончаю одновременно с ним, слившись в сладком поцелуе.

Я хочу начинать так каждое утро.

И только с ним.

* * *

Готовлю самый странный завтрак в жизни, потому что вместо привычных для меня блинчиков, сырников и каши у нас… жареная картошка. Антон попросил, а отказать я ему не смогла. Оказалось, что это одно из его любимых блюд, ну что мне, сложно, что ли?

Пока готовлю, Антон все время крутится рядом, то шлепая меня, как и обещал часом ранее, то кусая и целуя за щёки и плечи. Для полного счастья мне не хватает только маленького почемучки рядом. Его нет второй день, а я уже дико соскучилась.

— Оль, давай сходим куда-нибудь? — спрашивает Антон, с удовольствием поглощая картошку.

— Давай не сегодня? — отвечаю, и заметив недоумение на лице Антона спешу добавить, пока он не надумал себе всякого. — Мне просто нужно ехать за Матвеем. Завтра уже тренировка, нужно успеть на последнюю электричку, чтобы вернуться обратно, а уже обед. Мне через пару часов нужно ехать.

— На какую ещё электричку? — хмурится Антон, как будто я глупости говорю.

— Ну, которая ходит в поселок мамы.

— Я на машине, Оль.

И я застываю. Боже… он сейчас имеет в виду, что… Да ну нет, бред какой-то.

— Поедем вместе, заберём Матвея, и нам не придется никуда спешить. Класс идея? Матвей меня знает, да и доехать с комфортом явно лучше, чем тащиться поздно вечером одной с ребенком на электричке, разве нет?

— Да, но… — я пытаюсь найти эти самые «но», но не нахожу. Потому что, какие но? Он прав. Матвей его знает, и это будет гораздо удобнее и мне, и Матвею. Ему в первую очередь. — У тебя нет детского кресла! — нахожу я один единственный аргумент.