(Не)твой

Он стоит с букетом этих жутко противных пионов, на которые у меня все ещё аллергия, и я усмехаюсь, понимая, что за семь лет, что мы знакомы, он этого не запомнил. Антон за месяц выучил, какой кофе я пью, и я частенько обнаруживаю у себя стаканчик любимого американо на рабочем столе.

— Что? — я раздосадованна тем, что увидела не того, кого хотелось бы, поэтому даже делать вид милого общения мне не хочется.

Ярослав очень надоедливый молодой человек. Вот взрослый, ему двадцать восемь, бизнесмен, все есть у него в жизни, а… а мозгов, кажется, нет. Я очень много раз шла ему навстречу, сохраняя хорошие отношения, но сейчас правда не хочу. К чему? Пошло оно все к черту, я устала подстраиваться под всех и быть удобной. И сохранять нейтралитет только ради ребенка тоже устала. Давыдов как раз стал очень редко навещать Матвея. Самое время послать его к чёрту.

— Я услышал твой посыл в машине, Олечка, — говорит Ярослав, а мне от этого «Олечка», вывернуться наизнанку хочется, так противно. Ненавижу, когда меня так называют, а особенно, когда это делает он, — пришел с извинениями.

— Ты не услышал мой посыл, Ярослав, — я стою в прихожей, не собираясь пропускать бывшего внутрь квартиры, а спину буквально жжет от близости того самого комода, на котором несколько часов назад я сгорала в руках мужчины, который в свои двадцать два гораздо ответственее того, от которого я уже просто устала. — Никогда меня не слышал и сейчас не слышишь. Мне цветы твои не нужны. Мне слова твои и извинения пустые тоже не нужны. И ты весь мне тоже не нужен. То, что произошло год назад, просто окончательно доказало мне, что с тобой дел лучше не иметь. Что тебе ещё нужно сказать, Ярослав, чтобы ты от меня отстал?

— У тебя появился кто-то? — он рычит, раздувая ноздри, а меня и забавляет, и раздражает одновременно, что он ревнует. Какое право имеет вообще?

— Ага, — киваю, добивая его. Сегодня у меня нет настроения любезничать, мне даже на последствия почти плевать. Пусть хоть что делает, даже ударит, если совести хватит, — гордость называется. Пока была замужем за тобой, растеряла где-то, а сейчас добрые люди помогли найти. Хорошая штука, Давыдов, пользуйся, — открываю дверь за его спиной и выталкиваю ошарашенного моими речами Ярослава в подъезд, закрывая и скрываясь в квартире. — Счастливо оставаться, — говорю в пустоту комнаты, и не успеваю дойти до спальни, чтобы уснуть и забыть до утра об этом ужасе, в дверь снова звонят.

Лечу в прихожую с мыслью, что я выхвачу этот букет из его рук и несмотря на аллергию засуну его Ярославу в задницу. Открываю, готовясь высказать бывшему все, что накопилось у меня на душе за долгие годы, но…

— Крох, — говорит Антон с пьяной улыбкой, опираясь плечом об косяк, видимо, чтобы не упасть. Когда он успел так напиться? Мамочки! — а я к тебе.

И почему-то от этого «я к тебе» снова бабочки. И ему я верю. Потому что искренности в этих словах и улыбке нежной столько, что сердце тает.

Я обнимаю Антона и завожу его в квартиру, чувствуя, как на душе разливается спокойствие. И как он только мог подумать, что я не хочу быть с ним?..

Глава 21. Антон

Вот за что я не люблю алкоголь, так это за то, что с утра во рту пустыня, а чтобы добыть воду, нужно куда-то идти. А идти мне хочется меньше всего. Я очень редко пью, очень, но тут такой повод был, что я накидался в ближайшем баре за пару часов и приехал к Оле, разбив на парковке у дома фару и помяв бампер, потому что за руль в таком состоянии садиться не стоило, а столб стоял ну очень неудобно!

Удивительно, но я все помню, не в самые сопли был, всё-таки. Я даже вызвонил Саву и попросил забрать машину к мастеру, пока этот беспредел кто-то не заметил и не отобрал у меня права.

Пошел к Крохе, в дверях подъезда столкнулся с каким-то хером психованным с цветами, а потом, когда увидел Олю, опьянел ещё сильнее. И уснул почти сразу, как она меня на кровать уложила, помню что уже в полудрёме обнял ее, чтобы не ушла от меня, и ночью потом просыпался — она рядом была.

Не люблю пить, но вчера, видимо, очень надо было. Как минимум для того, чтобы приехать к Оле и все осознать. Мне тяжело понять её позицию, но в целом, постараться разгадать ее мотивы можно. Допустим, она не готова вешать на меня огромный долг своего отца, ладно, можно помогать незаметно и ненавязчиво. Но почему она так категорично относится к тому, что с сыном точно ничего не выйдет, я не знаю. Мы же даже не пробовали! Ладно, ребенка она травмировать не хочет, но и никто не просит с порога заявлять мелкому что я люблю его маму и душой и телом. Короче, у Оли слишком большие тараканы, нужно их как-то выгонять, а ещё, всё-таки, выпить воды.

Встаю с кровати, Крохи рядом уже нет, разминаю шею и плечи, голова не болит, что радует, и никакого жуткого состояния похмелья тоже нет. Иду на кухню, но Оли там не нахожу, набираю воду, полощу рот, выпиваю полкружки стоящего на столе кофе, и иду искать Кроху дальше.

Слышу шум воды из ванной, не стучу, не спрашиваю, можно ли войти. Можно. Оля — моя, мне всё можно.

И Кроха стоит над раковиной в одних только трусиках, которые и трусами назвать тяжело, и умывается, не замечая меня из-за закрытых глаз и шума воды.

Бля-я-я… это невыносимо. Эта крохотная Ольга секс-бомба Сергеевна не оставляет мне выбора и других вариантов кроме как подойти вплотную и прижаться сзади, сжимая руками талию.

— Господи! — она вскрикивает, напуганная моим неожиданным появлением, вслепую хватает полотенце с крючка справа от зеркала, вытирает лицо и выпрямляется, глядя на меня в отражении. Крошечная, макушкой мне в подбородок упирается и смотрит так странно… Не закрывается руками, только дышит тяжело от недавнего испуга, и смотрит в глаза, как лазерами ими прямо в сердце мне стреляя. — Напугал меня.

— Прости, — чуть улыбаюсь. Мы все ещё стоим так. Почему-то вспоминаю тот момент, когда она позволила обнять себя у окна в её кабинете. Я тогда чуть не сдох от счастья. И сейчас тоже… Только мы не в кабинете, одежды на нас катастрофически мало, и отношения зашли уже настолько дальше, что я могу поднять руки и обхватить ими грудь, и движение это вызывает не протест, а тихий стон, наполненный удовольствием, — я планировал проснуться в твоих объятиях. Почему ты сбежала?

Она расслабляется и откидывается спиной на мою грудь, сдаваясь. Сдавайся, сладкая, тебе не выиграть эту войну.

— Принимала душ, — говорит тихонько, а улыбка такая хитрая, что крышу опять срывает. Оля действует сильнее любых афродизиаков, одним только взглядом меня к краю подводит.

— Крох, — наклоняю голову и оставляю поцелуй на плече. Меня колотит уже, мы слишком далеко друг от друга, — я сдохну сейчас, как хочу тебя.

— Бери, — выдыхает, сдается сразу, без попыток отстраниться.

— У меня резинок нет, — рычу, психую, вчера на Олю последнюю потратил, за новыми не зашёл, хотя знал, что к Крохе иду!

— Я на таблетках, бери, — говорит, как выстрелом в голову, и я понимаю, что ей крышу не меньше моего сносит. Она дышит тяжело уже явно не от испуга, голос дрожит, хочет… Хочет сильно, как и я её, очень. Её невозможно не хотеть.

Меня радует, что одежды на нас нет, мы стягиваем белье за секунду и в следующую уже дохнем от близости, срываясь на одновременный стон, и я замираю глубоко на несколько секунд, растягивая удовольствие от первого толчка.

Это лучшее утро за все мои почти двадцать три, однозначно.

Кроха поднимается на носочки, чтобы сократить разницу в росте, я чуть сгибаю колени, облегчая задачу, и мы так идеально совпадаем… Как две детальки Лего, как пазлы, как две половины одного целого.

Мне с ней так хорошо, как не было ни с кем никогда. Мурашки бегут толпами от одного понимания, что я так близко к ней, что она рядом, что она отвечает взаимностью…

Толкаюсь резко, ощущение от того, что между нами нет резинки, просто улёт. Меня током прошибает, сжимаю задницу Крохи руками до красных следов, но она не протестует, только стонет громче и навстречу двигается, призывая быстрее.