Страница 66 из 81
Сравнение это пришло мне в голову потому, что в центре помещения стояла сверкающая фиолетовая ракета заметно выше дверей. Мне почудилось, что ее освещают невидимые огни рампы. Казалось, она содрогается, нетерпеливо ожидая, чтобы купол раздвинулся и ей можно было бы взлететь.
"Диана меня побери! Техас готовится к новому завоеванию космоса! Необходимо предупредить Циркумлуну!" - мелькнуло у меня в голове.
- Готовьтесь убраться отсюда, детки, - раздался позади нас голос Гучу. - Гейгер фиксирует некоторую активность в направлении лиловой вышки. Ничего опасного. Пока.
Тут я сквозь ракету смутно различил еще машины и понял - сначала с облегчением, - что это всего лишь пучок фиолетовых лучей, бьющих, точно гигантский лазер, из отверстия в полу (или земле) и лиловым свечением отражающихся от потолка.
Это же лиловое свечение позволило различить лежащие на снегу тела - маленькие тела мексов. Их было много и возле некоторых по снегу вроде расплывались темные пятна. Но в любом случае они все были неподвижны.
Однако вокруг мельтешило множество черных силуэтов живых мексов. Одни собирались в группы, другие двигались поодиночке. Не берусь утверждать, что они вызывали ассоциации с ордами разнузданных солдат, или со стаями хищников, или еще с чем-то таким. Знаю только, что это напряженное судорожное рысканье мне не понравилось.
Сбоку от двери виднелся штабель бревен.
Будь с нами Эль Торо, он, наверное, повел бы нас к вышке. Однако Карлос Мендоса этого не сделал, и у меня не было ни малейшего желания идти туда, да и отец Франциск, как я заметил, дважды тайком перекрестился.
Мой бинокль, будто завороженный, опять и опять фокусировался на столпе фиолетового света. Мне казалось, что столп пульсирует и вибрирует, словно какое-то живое существо. Я содрогался, глядя, с какой беззаботностью мексы движутся в его сиянии, - полукружия их словно вырезанных из черной бумаги голов были обведены полоской туманного свечения, какое возникает у анодированного алюминия и у ртутных паров, бомбардируемых электронами.
Но источник этих фиолетовых лучей? Огромный чан расплавленного металла чуть ниже пола? Ведь от них исходит и жар, о чем свидетельствует все увеличивающийся перевернутый конус черной земли в тающем снегу перед дверью.
Или гигантские раскаленные нити под поверхностью?
Впрочем, я не сомневался, что источник лежит много глубже. Мне чудилась бесконечная скважина, уходящая вертикально вниз, вниз, вниз… пока у меня не закружилась голова. Шахта Федерико, из которой убрали все лифты и пересадочные площадки, так что она превратилась в ничем не перегороженную сорокакилометровую яму.
Я опустил бинокль, замигал от рези в глазах, помотал головой, чтобы она перестала кружиться, и посмотрел в сторону Амарильо-Кучильо. Лазеры все еще пронзали там воздух, но зеленых лучей вроде бы стало больше,чем красных.
Я протянул было электронокль Рейчел, и тут Мендоса, все еще глядевший на лиловую вышку, внезапно с шипением выдохнул воздух.
Не обращая внимания на сердитые протесты Рейчел, я опять выхватил у нее бинокль и прижал его к глазам.
Порой я сожалею, что сделал это, но все-таки лучше, что смотрел в него я, а не она.
От фиолетового столпа возвращались восемь мексов. Еще восемь все с тем же неприятным судорожным напряжением кинулись к штабелю, который словно успел чуть уменьшиться, ухватили бревно, потащили его к центру и бросили в фиолетовый столп, где оно на мгновение ярко осветилось, прежде чем ухнуть в дыру, из которой бил свет.
И в этот киномиг я увидел, что туда падает не бревно, а высокий человек со спеленутыми ногами, с руками, притянутыми к бокам, массивный человек, казавшийся еще массивнее из-за веревок, опутавших его от шеи до щиколоток. Я смотрел, как эта операция повторилась шесть раз, пока от штабеля не осталось ничего. Смотрел, хотя у меня старались вырвать бинокль, чуть меня не опрокидывая. Но я вцепился в него изо всех сил рук и экзоскелета. Вцепился и держал наведенным на основание фиолетового столпа.
По-моему, мне вовсе не хотелось наблюдать происходящее. По-моему, я испытывал омерзение. Я знаю, что от этого зрелища у меня внутри все разрывалось. Я ощущал себя то рыкающим зверем, то сострадательным человеком, то безумцем, то вмороженной в лед кинокамерой.
Но я должен был смотреть, должен был наблюдать. И каждый раз старался - безуспешно, но упорно - разглядеть выражение на лице связанного техасца, падающего в слепящую дыру.
Одновременно я слышал дальние пронзительные стенания, которые то повышались, то понижались, без всякой системы. Я твердил себе, что это поднимается ветер. Я твердил себе, что это воют волки. Я твердил себе, что это вовсе не сливающиеся воедино вопли людей, объятых либо предельным ужасом, либо кровожадной яростью.
Бинокль выскользнул из моих пальцев. Не знаю в чьи. Я долго стоял, опустив голову. Или мне просто показалось, что долго.
Потом среди многих не воспринятых мною слов я вдруг расслышал, как кто-то, не помню кто, сказал:
- Да, все киборги ушли. Последние что-то бросили в дыру. Да, какой-то предмет, не человека.
Я поглядел вверх. Небо было темным. В направлении Амарильо-Кучильо в него еще вонзалось несколько лазеров, все зеленые.
Я услышал, как кто-то… Опять не помню кто - может быть, в странном своем состоянии я слышал не голоса, а лишь смысл говорившегося? В любом случае, я услышал, как кто-то сказал деловито:
- Ну, на этот раз русские побили техасцев, тут сомнений нет.
До этой секунды, если не считать краткого срока, когда мне представилось, что вольные стрелки нас обнаружили, я даже не задумался, кто, собственно, сражается с кем в битве под Амарильо-Кучильо.
И тут я расслышал… нет, не стенания, слава Марсу! - хотя вначале эти звуки были даже еще более слабыми. Но в них чувствовались напевность, ритмичность, звонкость и - волей-неволей приходилось признать - музыкальность. Они возникали из темноты, разносились над снежной пустыней со стороны Амарильо-Кучильо и постепенно нарастали.
Долгое время я пытался убедить себя, что это иллюзия, порождение глубин моего сознания, тщетно стремящегося изгладить из памяти недавние ужасные вопли, однако затем я обнаружил, что все вокруг меня тоже застыли без движения и слушают. Тут из мрака возникла первая белая фигура, точно привидение, - сначала маленькая, но непрерывно становящаяся все выше.