Страница 35 из 81
Сквозь новый взрыв смеха, главным образом мужского, я различил, как у меня за спиной Рейчел захихикала. Будь эти звуки чуть громче, я бы в нее чем-нибудь швырнул - скорее всего микрофоном, валявшимся возле моих ног. Актриса, теряющая контроль над собой из-за личностных шуток на сцене, не заслуживает того, чтобы называться актрисой. Пожалуй, мне действительно не следовало пускать в ход такие репризы, но бывают минуты, когда надо слепо следовать вдохновению, ниспосланному Музами.
Я решил, что уже могу рискнуть и предложить моей аудитории еще немного пищи для размышлений.
- Silencio! - потребовал я и, когда они затихли, сказал: - Товарищи, вы добры и великодушны. Слишком великодушны. Вас заботит, что один паршивый пес голоден; вы радуетесь, когда он насыщается. Так подумайте же о себе, приказываю вам! Вспомните о своих пустых желудках! - Поскольку время ужина давно прошло, я не сомневался, что у них сосет под ложечкой. - Двести пятьдесят лет вас морили голодом, порабощали и эксплуатировали белые техасцы. Нельзя долее терпеть - и вам, и, уж конечно, мне. И для того, чтобы потребовать от вашего имени и с вашей помощью уплаты сполна (в полтора раза за сверхурочную работу и вдвое за воскресную) за четверть тысячелетия гнусного рабства, - для осуществления всего этого я и поспешил сюда из своего далекого края!
Просто для разнообразия я выпрямился во весь рост и запахнулся в вывернутый наизнанку плащ, демонстрируя алую подкладку.
Но вместо того, чтобы проникнуться благоговением - вернее сказать, еще более глубоким благоговением, зрители разразились дружным хохотом.
Наклонившись к Ла Кукараче, которая сидела на стуле, стоявшем дальше остальных от стула Рейчел-Вейчел, я спросил под шум веселья:
- Почему они смеются?
- Потому что наши сборщики налогов традиционно носят красные костюмы, - ответила лапонька с похвальной краткостью и ослепительно улыбнулась.
- Давай, давай дальше! - подбодрил меня Гучу.
- По-моему, он и так зашел слишком далеко. - Отец Франциск также воспользовался удобным случаем и пробормотал: - По-моему, он послан дьяволом.
- Вопреки моим ожиданиям, ты действуешь прекрасно, - заверил меня Эль Торо. - Но прислушайся к мнению святого отца: не заходи слишком далеко.
- Что вы за революционеры? - спросил я презрительным шепотом. - Слишком далеко? Да вы еще ничего толком не видели! Ну, а вы, падре, полюбуйтесь дьявольскими чарами!
И взметнув алый плащ, я отвернулся от них прежде, чем кто-либо успел ответить.
Используя сведения, полученные от Лапоньки, я разыграл целую пантомиму: сборщик налогов подходит к высокой белотехасской двери, властно стучит в нее (стучал я титановыми подошвами, укрытыми плащом), потом не дождавшись ответа, начинает барабанить по филенке и, наконец, говорит тому, кто все-таки открывает:
- Сеньор Гринго, я буду стоять тут к вашему великому стыду, пока вы не уплатите сполна - нет, вдвойне и с лихвой - каждому благородному мексиканцу, каждому благородному индейцу, каждому благородному негру. И живым, и мертвым!
Когда замерли аплодисменты, я медленно вперил в зрителей указующий перст. Я был уже не в алом плаще, но вновь стал абсолютно черным с серебром. Наклонившись к ним так, словно я упирался локтем в колена, а подбородок положил на ладонь, и подкрепляя каждое слово медленным мановением указательного пальца другой руки, я сказал самым низким своим басом:
- Вы смеетесь, вы веселитесь. Это хорошо… пока. Но вы и я, товарищи, мы-то знаем, что просто стоя у двери, ничего не получим, как бы мы ни просили, как бы ни требовали. Еще ни один мужчина не обзаводился женой, просто постояв у дверей. Мы-то с вами знаем, верные бойцы Революции, что нужно сражаться, нужно идти на смерть и, если придется, самим сеять смерть, иначе мы наших целей не добьемся.
Внезапно Кристофер Крокетт Ла Крус, первый любовник труппы Сферического театра исчез. Исчез долговязый детеныш космоса, вляпавшийся в опасную, хотя и дурацкую земную заварушку. Нет, теперь я был Кассий, уговаривающий благородного Брута. Я был Сэм Адаме, подстрекающий пуританских буянов, которые звались Сынами Свободы, устроить знаменитое Бостонское чаепитие. Я был Камилл Демулен, призывающий к штурму Бастилии. Я был Дантон, зычно требующий головы Людовика ХУЛ. Я был Джон Браун, кующий меч абсолюционизма. Я был Ленин, объявляющий колеблющемуся съезду Советов: "Теперь мы приступим к созданию социалистического строя!" Я был товарищ Мао, начинающий Великий поход, я был Малькольм Икс, закладывающий основы Черного Национализма. А говорил я вот что:
- Товарищи, вы превосходите своих врагов численностью в десять раз, а теперь вы располагаете и моей потусторонней помощью. Да, ваши угнетатели выше вас, крупнее вас и имеют машины огромной мощности. Но крупность их - это дряблая крупность людей, чьи тела переросли их неиспытанное, незакаленное мужество. Внешне они высоки, но внутри они пигмеи, алчные и тщеславные. И ни одна машина не превосходит мощью того, кто захватывает ее, кто ею управляет! Разве вы не видели, как человек потеет и бьется в судорогах, потому что его ужалил скорпион или укусил паук, ничтожно маленький по сравнению с ним? Могучие армии бывали побеждены невидимыми микроорганизмами. Товарищи, ваши враги малочисленны, они ослаблены ленью, алчностью и коррупцией. Так станьте же скорпионами и пауками! Время нанести удар!
Позади меня послышался свистящий выдох изумления. Так, значит, я поразил и моих коллег? Тем лучше!
Я вновь выпрямился - жуткий, непостижимый, и все-таки друг моих товарищей. Теперь я был Чудовище Франкенштейна, я был Дантон на суде, я был воскресший Лазарь, я был Лон Чейни в "Призраке Оперы", я был спешившийся Четвертый Всадник Апокалипсиса.
- Товарищи, - прогремел я, - мы знаем, как велик разрыв между болтовней и поступками, между словом и делом. Лишь несколько минут тому назад я позабавил вас, делая вид, будто жую головы кое-кого из великих ничтожеств Техаса. Да, это было смешно, я надеюсь. Удачный трюк, как мы говорим, а кроме того, уповаю, и пророчество того, что уже не будет трюком. Ведь какой-то час тому назад я положил ладонь на плечо президента всея Техаса Остина - и он умер. Диктатор Лонгхорн мертв! Я его съел. Это факт. Такой же факт, как смерть ребенка или раздавленный ногой таракан.