(Не)пара

Не понимаю, какого черта этих хоккеистов стало так много в нашей жизни. Я искренне надеялась, что вчерашним днём всё закончится, но сегодня с утра пораньше один из них тут как тут. Ну что за издевательство?

— Да блядь, ну я извиниться за свое поведение вчера хотел! Как ещё? С цветами и шоколадом тупо, а так хоть на учёбу подброшу, — доносится нам в спину, и Алиса громко вздыхает, опуская плечи. Да что у них произошло, и почему я до сих пор ничего не знаю? Подозреваю, что извиняется он за то, за что вчера получил по яйцам, но фиг знает, вдруг между ними ещё что-то произошло? Почему она так реагирует?

— Слушай, — Алиса поворачивается и закатывает глаза, — давай договоримся: я уже не обижаюсь, но ты меня больше не трогаешь, ладно? Ни словом, ни делом, ни ручищами своими огромными. Хорошо?

— Не могу обещать, Неженка, я же сказал тебе вчера: тянет к тебе, ничего поделать с этим не могу.

Егор разводит руки в стороны, словно сдаваясь, и опять улыбается, а я отчаянно не понимаю, что происходит. Что значит тянет? Когда он это сказал?

Алиса смотрит на него в последний раз, закатывает глаза и уходит в сторону универа, даже меня с собой не потянув. Егор вздыхает громко. Видимо, надеялся, что Нежнова таки сжалится, поведётся на его улыбку и впорхнет в машину. Наивный такой, сил нет.

— Нежнова, а ну стой, — рычу и иду за подругой. Пробежалась бы с удовольствием, только вот погода не располагает, а рука все ещё сильно болит, не хватало снова рухнуть на неё и точно сломать.

Мимо нас проносится машина Егора, и Алиса наконец-то останавливается, дожидаясь меня. Что за Санта Барбара вообще?

— Что это было? — мне необходимо знать все до мельчайших подробностей. Последний раз у Алисы хоть какие-то диалоги с парнями были… Да никогда. После Серёжи она даже здоровается не со всеми. А тут приехали. Вчера целоваться лез, по яйцам получил, так ещё и домой приехал, подвезти собирался. — Откуда у него твой адрес? И куда это его к тебе тянет?

Лиска закатывает глаза. Плохой знак, бесится, но я так просто от нее не отстану уж точно. Не тот случай.

— Вчера на катке, когда эти придурки туда приехали, может, видела, я стояла болтала с женщиной.

— Да, я ещё расстроилась, что ты занята и мы не успеем сбежать.

— Это Светлана Сергеевна, она ходит ко мне на маникюр, не очень давно, но раза четыре уже была. Абсолютно прекрасная женщина, вот мы и разговорились с ней.

— Не вижу связи с Егором и тем, что он знает твой адрес, — стараюсь и идти ровно, и слушать Лиску, ещё и думать, чтобы понять, к чему ведёт подруга. Времени у нас не много, универ недалеко, поэтому хочется уже узнать все поскорее.

— Мы стояли, разговаривали, а тут этот Егор. Обнял Светлану Сергеевну, говорит: «Мам, где бы ещё встретились». Представляешь? Она его мама! Говорит ему: «Вот, стою болтаю с хорошей девушкой, не то что все твои куклы одинаковые. Присмотрись, Егорушка». Нормально вообще? Я рядом стою! А он ей говорит, что мол и так давно на меня смотрит, только я колючка такая, не подпускаю его. Светлана Сергеевна рассмеялась, поехала кататься, а этот кретин меня к бортику прижал. Тянет, говорит, к тебе, сил моих больше нет. Давно на тебя в универе смотрю. Я его послала, а он целоваться полез, ну я и треснула его коленом, обернулась, ты лежишь, я к тебе, ну а дальше ты знаешь.

— Охренеть… Думаешь, адрес твой ему мама дала?

— Да, уверена. Этого счастья мне только не хватало. А то я не знаю, какой он кретин и что ему правда от меня надо. Мне секс на одну ночь не нужен. А если и нужен, то точно не с тем, кто потом об этом сексе каждому встречному расскажет, фу.

— Да, подруга… Влипла ты. Кажется, просто так он не отвалит. Ещё и чёртовы пары с ними теперь, — хмурюсь, реально жалея подругу. Отношения с парнями у нее сложные, и ей бы хорошего какого-нибудь, верного, а вокруг одни бабники, которых она на дух не переносит. Было бы проще, если бы Серёжа ей не изменил. Она бы легче реагировала на таких вот Егоров, но в её ситуации… Тяжело, короче.

Мы подходим к универу, где у входа опять стоит вся шайка местных хоккеистов. Господи, как же раздражают. Раньше мы не замечали их так часто, сейчас же они словно издеваются, попадаясь на каждом шагу.

Мы пытаемся пройти мимо, но меня окликает Антон, а Алиса остаётся рядом со мной, избегая взгляда Егора, который слишком уж медленно выпускает дым от сигареты вверх, и с прищуром смотрит на подругу. М-да… Будет весело.

— Как твоя рука? — спрашивает Антон, и я в миллионный раз не понимаю, как он может дружить с этими кретинами.

— Ушиб, — поднимаю руку, показывая замотанную конечность, — и растяжение. Благодаря твоему другу теперь пить лекарства две недели и носить эту «прелесть».

Каким бы адекватным Антон ни был, разговаривать с ним я не намерена. Разворачиваюсь, собираясь уйти, как тут передо мной возрастает фигура Артёма. Стоит, смотрит с высоты птичьего полёта на меня, хмурится, а потом берёт мою руку и поднимает, осматривая.

— Я просто не успел оттащить тебя от жиробаса, но пытался, — вдруг говорит он, и я хмурюсь. Серьёзно? — Напиши, какие лекарства нужны, я всё оплачу. Такого исхода я точно не хотел.

Савельев отпускает мою руку, прищуривается и отходит, пропуская меня внутрь, и я иду, пытаясь переварить всё сказанное этим придурком.

Чего?

Глава 4. Лекарства и розы

Я уже говорила, как сильно ненавижу зиму? Я скажу это ещё раз. Потому что с больной рукой снять с себя сто слоёв одежды, размотать шарфы и стащить шапку очень сложно, при этом нужно не опоздать на пару. Вообще-то мы с Лиской пришли вовремя, но эти надоедливые хоккеисты затормозили нас у дверей, и нам опять пришлось спешить, чтобы не заработать очередной выговор за опоздание.

Чувствую себя немощной, когда подруга помогает снять куртку, и в миллионный раз мысленно проклинаю эту швабру Артёма Савельева. Вот вырос здоровый, а мозгов вообще нет.

— Лиз, а что значит «напиши, какие лекарства, я оплачу»? — спрашивает Лиска, и я зависаю, так и не дойдя три последние ступеньки до второго этажа. Блин. Я так старательно разматывала себя до состояния человека, что даже забыла о том, что сказал этот придурок на крыльце.

— Да пошел он. Наверняка хотел перед друзьями повыделываться, — морщусь и иду дальше, пытаясь собрать пазл в своей голове. Но на самом деле ничего, кроме мысли о том, что слова Артема были показухой, в голову не приходит. Ну а что это могло быть ещё? Искренность? Да даже не смешно. У таких, как Савельев, эта функция в организме отсутствует. Либо атрофирована с детства. — Где я ему должна написать? На бумажке? Почтовым голубем отправить? В задницу его, сама все куплю. Как раз в аптеку надо зайти после пар.

— Странные они, хоккеисты эти, — хмурится Лиска, останавливаясь перед дверью аудитории. Ну да, мы и без того уже опоздали, зачем спешить? Тоже так думаю. — Вот не было их никогда, все прекрасно было. А тут появились, и хрен сотрёшь, со всех сторон лезут!

— Ещё и пары с ними теперь два раза в неделю, — я почти хнычу от понимания. Отчего-то в голове мелькает мысль, что эти идиоты от нас просто так не отстанут. Какого черта только…

Препода ещё нет, что играет нам на руку, и мы садимся подальше, скрываясь от всех. На заднем ряду меня с моим-то ростом вообще почти не видно, да и Лиску не особо, не такая уж она и высокая. Просто высшая математика это самый ужасный ужас нашего обучения, поэтому мы с Нежновой на пары Николая Степановича приходим поспать на задних рядах под его монотонное бормотание.

Рука все ещё ноет, и это дико бесит, но радует то, что ушибла не правую. Переписывать потом все пропущенные лекции за один день мне не хочется, я лучше поскулю и потерплю, но буду вникать в материал по мере его преподавания. Ну… Кроме высшей математики, конечно.

Мы почти спим с Лисой, когда стол содрогается от вибрации телефона. Я смотрю на экран, удивляясь увиденному.

— Чего такое? — шепчет Алиса, видимо, заметив выражение моего лица.