Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 46

Обычно я придерживаюсь правил… Но в этот раз я не могу. Я не совершу одну и ту же ошибку дважды.

Смотрю в зеркало над раковиной, наполовину ожидая увидеть синяки там, где он схватил меня за шею, но он не оставил никаких следов. Я наклоняю голову влево, затем вправо. Слабый оттенок розового, не более. Я сглатываю, наблюдая за горлом.

Я странно разочарована, что нет синяка, как будто мне нужно напоминание о том, через что я прошла. Но ничего нет. Я в порядке.

С другой стороны, мои волосы — это совсем другая история. Сегодня я выпрямила их и усердно постаралась, чтобы казаться профессионалом, но благодаря его мясистому кулаку волосы растрепались.

Ко мне никогда не прикасались такие сильные руки.

Такие руки невозможно забыть.

Большие, умелые руки с толстыми, грубыми пальцами, закаленными годами тяжелой работы и помеченными выцветшими татуировками. Я все еще вижу их, закрученные вокруг моих волос и над моим ртом. Умелый захват, который удерживал меня неподвижно, но обещал насилие, если я ослушаюсь. Спокойная сила, бурлящая под поверхностью. Готовый к разрушению.

Я так потрясена произошедшим, что даже не могу вспомнить цвет его глаз. Почти испытываю искушение пойти туда снова, чтобы собрать его образ воедино в своем сознании. Лишь помню, что его жесткие глаза сузились в ярости от дерзости моих притязаний, и моей цели. Как и многие заключенные, он не верит в реформу. По крайней мере, так он говорит. Думаю, если бы он поверил, что реформация возможна, ему пришлось бы признать, что заключение служит определенной цели.

Я расправляю плечи и пытаюсь поправить волосы. У меня полно дел, и я не позволю какому-то аморальному преступнику сорвать планы.

Но его голос. Боже, его голос с грубоватым русским акцентом, глубокий баритон, властно звучащий. Я все еще слышу его.

«Профессионал не распускает волосы».

Он выплюнул эти слова, как будто хотел ударить меня ими.

Я дрожу.

Он прав. Это первое правило самозащиты для женщин. Никогда, никогда не распускай волосы. Вторая самая глупая вещь, которую можно сделать — это собрать их в хвост, который представляет собой готовую ручку, практически приглашающую схватить его и напасть на вас.

Я знала это. Знала. И все же сегодня, во время моего первого визита в печально известный DesMax[2], я этого не сделала. Мне просто нужно быть профессионалом и собраться с духом.

Нахмурившись, я роюсь в своей сумке, пока не нахожу резинку и несколько заколок для волос. Быстро заплетаю косу, затем скручиваю ее в пучок на затылке. Раньше я выглядела заурядно. Теперь я выгляжу как домохозяйка.

Все во мне абсолютно среднее.

Каштановые волосы. Карие глаза. Средние губы. Обычный нос. Веснушки.

Я знаю, что его комментарии о моей «красоте» были просто насмешкой, попыткой проникнуть мне под кожу. Я ходила в школу с самыми потрясающими светскими львицами в городе. Я никогда не выделялась, и меня это вполне устраивает.

Бунтарским жестом я достаю блеск для губ со дна сумки, срываю крышку и провожу им по губам.

О, точно. Телесный оттенок. Цвет губ не изменился, теперь они просто липкие.

Вздох.

Мой телефон звонит песней Круэллы де Виль, и я делаю мысленную пометку сказать своей лучшей подруге Фелисити, чтобы она перестала менять мелодии на мамины звонки. В один прекрасный день она узнает. Я замолкаю, благодарная за то, что на мгновение отвлеклась.

— Да, мам, — бормочу я себе под нос. — Я прекрасно понимаю, что через тридцать минут у меня вечеринка по случаю дня рождения. Извини, но я привожу себя в порядок после нападения клиента, который отбывает срок за убийство.

Представление выражения ужаса на ее лице немного приободряет меня.

Я оглядываю свою одежду. Ничего не порвано. Ничего даже не взъерошено и не помято. В тюрьме действуют очень четкие правила, что разрешено носить посетителям, но к профессионалам, которые здесь работают, относятся немного снисходительнее. Я специально выбрала этот костюм — классический двубортный темно-серый пиджак с юбкой-карандашом в тон. Профессиональный, и никак не сексуальный. Может быть, это годы страха перед мужчинами, которые привил мне отец, но по какой-то причине я чувствовала, что не могу показать даже проблеска кожи или женственности, идя в мужскую тюрьму строгого режима.

Это не помешало ему найти во мне самое женственное и надругаться над этим.

Придурок.

Почему я снова сделала это?

Потому что я верю в реформы.

Верю, что все люди способны на величие.

Верю в силу искупления.

Кто-то в моей семье должен это делать.

Телефон звонит снова, и на этот раз я смотрю вниз и вижу на линии не мать, а отца. Я качаю головой, вздыхаю. Мне двадцать девять лет, и моя мать все еще жалуется папе, когда не добивается своего. Очаровательно, на самом деле.

— Алло?

— Клэр, твоя мать в бешенстве, — по приглушенному звуку его голоса я бы предположила, что он сидит у бара на задней террасе, окруженный своими дружками. — Ты уже в пути? — он пытается говорить небрежно, но я почти вижу вопрос, который он задал, практически чувствую, как он кипит, потому что она жаловалась перед его друзьями. Так или иначе, это моя вина.

— Да. Буду примерно через тридцать минут.

Я всего в десяти минутах езды, но движение в Пустынном районе печально известно тем, что в час пик оно останавливается.

Это даст мне достаточно времени, чтобы собраться с мыслями, но сначала нужно подготовиться к вечеринке. Я точно не могу надеть костюм на день рождения. С таким же успехом я могла бы наклеить на лоб «Лицензированный терапевт», чтобы никто не спрашивал, кем я работаю.

Но они все равно спросят.

Я ставлю сумку на раковину и достаю платье, которое взяла с собой, чтобы переодеться, специально подобранное под пиджак и не мнущееся. Фелисити сказала, что это «милейшее платье миди с открытыми плечами, в складку», но я бы назвала его просто модным летним платьем. Дверь заперта, у меня достаточно уединения, чтобы быстро переодеться, а затем накинуть пиджак.

Прекрасно. Маленькие ленточки на лямках приподнимают плечи пиджака. Либо я выйду отсюда с этим нелепым видом, либо я выйду отсюда с открытой кожей.

Предпочитаю выглядеть нелепо. Это самый безопасный вариант.

Я морщусь от своего вида. У мамы был бы сердечный приступ.

Прежде чем уйти, я мою руки с мылом горячей водой, как будто хочу стереть из памяти воспоминание о сегодняшнем.

Не помогает.

Я отпираю дверь, перекидываю сумку через плечо и целеустремленно иду к парковке.

Наполовину ожидаю криков или тюремного бунта позади. В одной комнате слышен лязг металла и приглушенный гул голосов, но в остальном тишина.

Я оглядываюсь через плечо, всего в нескольких метрах от камер, где держат заключенных.

Где он сейчас?

Почему меня это волнует?

Мой пульс учащается.

После того, как я ушла, как долго он сидел в комнате?

Что он воображал себе?

Я прочитала файл. Я знаю, что он сделал с женщиной.

Иногда смотришь на преступника и не можешь представить, что он совершил преступление, за которое его осудили. Симпатичные, по-мальчишески выглядящие парни, виновные в школьных перестрелках? Никогда.

Но один взгляд в его глаза, и я поняла, что Константин Рогов способен совершить убийство.

***

На следующий день я просыпаюсь ни свет ни заря. Тусовщица пришла домой со своего дня рождения к десяти, смыла макияж и закончила процедуру ухода за кожей к десяти пятнадцати, а к половине одиннадцатого надела маску на глаза.

К тому времени, как я ушла, мама в шоке покачивалась на своих четырехдюймовых шпильках, а отец раскуривал сигары. Окружной прокурор Пустоши[3], курящий на досуге. Но вечеринкой «Найтингейлов» это можно назвать только тогда, когда мама выкатывает тарелки со сладостями, а друзья отца начинают хвастаться своими достижениями.

2

Исправительное учреждение строгого режима

3

вымышленный город, в котором происходят действия