Черная сакура

Я не привлекательный мужчина. Я не намерен ни с кем знакомиться поближе. Ни с кем.

Она достает из-за двери зонтик и раскрывает над головой. В этом прорехи нет. Защитная оболочка. И конец, кажется, не заостренный, на оружие не похож.

— Новый зонтик?

— Да, нам нужны хорошие зонты. По прогнозам, дождей будет еще больше. Уличные женщины всегда сверяются с прогнозом погоды. У меня есть еще зонт, который я беру, когда предчувствую опасность. Знаете?

Не знаю.

Она называет себя уличной женщиной. Сколько всяких определений для того, чем она занимается. Но чем она является по сути? Вот что меня гнетет. Я уже не уверен, чем она является по сути. Я так многого не понимаю.

Она улыбается мне, у нее ангельское лицо, возможно ли, чтобы…

— Никогда не задумывался о погоде, — бормочу я, пытаясь выбраться из мысленного тупика.

— Похоже, вы о многом никогда не задумывались.

На ее обращенном ко мне лице смесь жалости и ехидства. Потом она властно вскидывает голову, приказывая мне подняться. Ее тело отныне мне безразлично, однако я чувствую, что могу ввериться ее повелениям. Я мог бы жениться на ком-нибудь подобном. Она не свалится горестной грудой. Она выходит на улицу промозглыми, дождливыми вечерами, пытаясь насосать себе деньжат; у меня есть вполне приличный, пока еще целый (хотя и мрачноватый) дом, жена и постоянная работа. И все-таки она жалеет меня. Ее тело уже прикрыто. Она вся тщательно прикрыта, с виду такая милая, что хочется обнять (если бы только изгнать из памяти ее придаток). За это я и благодарен.

Марина затягивается сигаретой.

— Хотите разок? В смысле, затянуться.

— Нет. Я не курю.

— Ну разумеется. Вам еще предстоит бегать туда-сюда по футбольному полю. Нужны сильные легкие.

Изнутри доносится довольный вздох. Смех умолк, теперь только вздохи и стоны.

— Судя по звукам, эти парни приятно проводят время. Стоит и вам как-нибудь попробовать. В смысле, приятно провести время.

Однажды мой литературно образованный отец рассказал мне о книге, которую тогда читал[19]. Он вообще любил рассказывать о книгах, любил пускаться в подробности, но благодарных слушателей обычно не находил — кажется, его это не особо волновало, возможно, впрочем, все мы разглагольствуем лишь сами для себя. Книга была про парня, который однажды просто взял и сорвался с места, бросил жену и семью, сел в машину и укатил, сам не зная куда или только смутно представляя себе направление. Отец сказал, что звали этого человека Кролик, и моим молодым (и не слишком внимательным) ушам такое имя героя показалось довольно странным. Отец сказал, что все люди хотят сбежать. Такова их природа: стремиться прочь от рутины повседневного существования. В глубине души каждый человек чувствует, будто может начать все заново где-нибудь в другом месте, зажить по-настоящему. Будто в следующий раз все станет по-другому, гораздо лучше. Той книге, наверное, уже сто лет. Прочту ли я ее когда-нибудь? Нет. Это все в прошлом. Книги мне ни к чему. От книг никакого проку. Ни мне, ни другим. Все, что нам нужно — это корабль, который удержится на плаву, когда какой-нибудь Ной возьмет нас на борт и увезет подальше, в безопасное место. Может, его-то я и разыскиваю: Ноя, а не Руби. Но я делаю то, о чем говорилось в книге, внезапно становлюсь вот этим самым Кроликом, сурово и спокойно смотрю в глаза Марине, а потом пускаюсь бежать вниз по дороге, прочь отсюда. Бегу до самого дома, мокрый от пота и дождя; вымок насквозь, продрог. Открываю дверь и падаю в прихожей, тяжело дыша, стены ходят ходуном вокруг меня.

Ходят. Ходуном. Все ходит ходуном. Вокруг меня. Как будто я сижу верхом на детском новогоднем волчке, который дергают за ниточку и раскручивают до предельной скорости. Мне надо успокоиться, медленно выдохнуть, чтобы осознать, где я — кружащаяся голова на кружащейся планете. Неужели таков удел каждого человека? Не только мой… неужели?

Я не знаю правил этого мира. Я совсем мало знаю об играх, в которые играют люди. Я не должен высказывать мнения о голах, которые они забивают. Я вообще не должен высказывать своего мнения. Не должен реагировать. Только когда правила нарушаются. А такое здесь бывает? Правила нарушаются? Насилие? Произвол? Где Руби? Не таков должен быть миропорядок. Дети не должны уходить раньше времени, раньше своих родителей. Это неправильно. Залезаю в нагрудный карман — там пусто, где мои карточки? Зачем эти женщины с похожими именами? Зачем все это? Чтобы запутать меня? Почему они все сливаются в одно? Почему? Почему я так несправедлив к ним? Почему фантазии все разрастаются и разрастаются, а я оторван от реальности?

Тот пенис, он был настоящий, да? Где же Ной?

Пошатываясь, я встаю на ноги. Словно новорожденное животное — скажем, жираф, весь качаюсь и выгибаюсь, изо всех сил пытаюсь выпрямиться. Смотрю на свое лицо в зеркале. Вот он я. Отражение. Значит, не вампир. Еще живой. Но еле-еле. В этом неясном образе еле-еле различаю себя. Свет по-прежнему выключен, так что мое лицо выглядит расплывчатым, призрачным, однако я там, то есть тут, просто с трудом себя узнаю. Чем я стал?

Я не знаю правил этого мира. Я знаю только правила игры в футбол. Я знаю, что происходит на поле. В короткий отрезок времени. Это все, на что я годен. Все остальное вокруг меня — хаос. Все остальное… мое отвращение ко всему сущему.

Теперь медленно вверх, вверх по деревянной лестнице, напрягая ум, чтобы не сбиться с пути, чтобы голова не закружилась, чтобы не заблудиться, мимо висящих на стенах портретов семьи из трех человек: Томбо, Асами и Руби. Это мы. Заворачиваю в спальню и вижу в кровати фигуру, повернутую спиной, бугор под одеялом. Громоздится грудой. Не вижу ее лица. Живая груда. Сонная груда. Горестная груда. Груда мяса. Груда.

Начинаю раздеваться, аккуратно развешиваю одежду в платяном шкафу. Потом облачаюсь в свою бежевую пижаму, застегиваюсь на все пуговицы, прямо как солдат перед сражением, а не мирный человек, отходящий на покой. Но я не солдат, не Фудзибаяси, и хотя мог бы маршировать в строю и даже вставать на учения рано утром, я никогда не скрючивался в окопах, никогда не облетал чужие поля на ревущем вертолете, никогда не держал оружия. Я только свищу в свисток. Могу ли я убивать? Смогу ли я — на войне, когда придется, когда припрет, — смогу ли спустить курок? Что, если…

На часах без одной минуты десять. Моя жена тяжело дышит. Ее зовут Асами. Меня зовут…

Ну и денек. Впрочем, как и любой другой.

Я знаю, что завтрашнее пробуждение причинит боль. Пробуждение причинит боль. Пробуждение. Причинит. Боль. Когда я открою глаза. Или еще раньше. Когда я только проснусь и тысяча мыслей нахлынут… Пробуждение причиняет боль. Отсутствие Руби причиняет боль. Груда возле меня причиняет боль. Воздух, сквозь ноздри попадающий в легкие, кислород, поступающий в мозг, причиняют боль; дышать, дышать мучительно, ибо пробуждение причиняет боль. Вечная безутешность причиняет боль. Планы и расписания причиняют боль. Планерки. Совещания. Календари и ручки. Каждый день причиняет боль. Без Руби. Отсутствие прикосновений причиняет боль. Красота передо мной, внутри и вокруг меня, красота, к которой нельзя прикоснуться, причиняет боль, словно любимые моей матерью отгороженные веревками картины в галереях; когда прикасаться нельзя, а можно только смотреть — это причиняет боль. Когда ко мне последний раз прикасались? Жалкий зверек у меня в трусах. Созерцание причиняет боль. Можно только смотреть. Не прикасаться. За ограждения не заходить. Бытие причиняет боль. Пробуждение причиняет боль. Пробуждение, за которым последует все это, причиняет боль.

Что же мне делать? Вставать. Вставать и продолжать сызнова, когда наступит час. С самого утра. Вот что все они советуют. Вот что делают большинство людей. Несмотря на катастрофы. Несмотря на цунами. Несмотря на громы и богов, гневно грозящих кулаками. Каких богов? Но все так поступают. И так должен поступать я. Должен. Начинать сызнова. Пусть кислород проникнет внутрь, пусть возбудятся синапсы — и за дело, за дело. Встать завтра утром. Пробуждение всем причиняет боль. Почему у меня должно быть иначе? Пробудиться рядом с горестной грудой, пробудиться без Руби, встать и идти, делать и двигаться, встать и идти, и делать, весь день напролет…

19

Кратко излагается сюжет романа Джона Апдайка «Кролик, беги».