Страница 2 из 15
— Найдется он, Эмма, сталбыть, Марковна, вот вам крест, найдется он. Вы-то живы, вот хорошо. А это кто еще?! Эй, девка! Отвечай! Ты чья?
Но девчонка в ответ только затряслась еще сильнее и окончательно обвисла у меня в руках.
— Вот что, все вопросы потом. Пошли-ка… куда-нибудь, где тепло и можно переодеться, — скомандовала я. И уже утопленнице: — Ну же, милая, потерпи немного, я тебя не донесу, шевели ногами!
Мужик только перекрестился, забрал у меня девчонку, закинул ее руку себе на плечо и зашагал к мостику. Вел он ее с деликатностью детсадовской воспиталки: идем-идем, деточка, а не хочешь, так потащу. А на меня несколько ошалело оглядывался.
Насчет мужа он точно ничего не знал. Мне бы тоже перезагрузиться. Забыть страх и боль, выяснить, куда я попала и что со мной происходит.
И важнее всего, понять, что мне нужно именно сейчас. Переодеться и обсохнуть. Мокрую спасенную незнакомку тоже высушить и переодеть. Небо в облаках, а березовые листья пожелтели. В такую пору простудиться — дело недолгое.
Поэтому я не упиралась, не спрашивала «куда идем?», а молча брела за мужиком. Он явно обращался со мной как с больной, но не ОРВИ, а чем-то душевным — и хорошо. Главное — не как с преступницей. Кстати, величал он меня странно — по имени-отчеству, но последнее произносил на своеобразный манер, с ударением на букву «о». Марко́вна.
А вот и цель недолгого пути. У мостика ожидал старинный конный экипаж, скромный, на двух лошадок. И почему-то сразу стало понятно: здесь это не экзотика, а единственное средство относительно комфортного передвижения.
Я не успела понять, откуда в моей голове всплывает глубинное понимание, как услышала радостно-взволнованный голос:
— Барышня, сердешная моя! Как напугались-то мы. Это что ж вы удумали, лишенько?! Топиться, да осенью! Грех-то какой!
— Не зуди, Павловна, — вовсю стуча зубами, велела я низенькой старушке в затрапезном платьишке и старой шали, накинутой на голову и плечи. — Подай лучше из сундука сухое. Да не только мне, но и вот детенку.
И полезла в рыдван. Точнее, в кожаный возок выцветшего желтого цвета. Скрипучий и облезлый. Или это правильно называется «кибитка»?
И, только оказавшись внутри, застыла статуей. Даже расстегивать мелкие-мелкие пуговички на платье перестала.
«Павловна»? Откуда я знаю, что старуху зовут Павловна?! И почему мужик в колпаке… Еремей? Почему он назвал меня правильным именем, хотя в зыбком речном отражении была вовсе не я?
Какая-то совсем молоденькая девушка, лишь очень отдаленно похожая на меня саму в двадцать лет. Бледная, худая, с лихорадочным треугольным румянцем на щеках. В историческом платье, вполне подходящем к окружающим лаптям и рыдвану.
Мысли застыли стеклом, а вот руки снова начали двигаться. Только как-то неловко — освободиться от мокрой, тяжелой и жутко неудобной одежды оказалось трудно.
— Барышня, голубушка, — раздалось снаружи. — Это что же… это вы за девкой прыгнули?! Ох, Матерь Божия…