История крестовых походов

Глава 15

Возрождение и сохранение

ДЖОНАТАН РАЙЛИ-СМИТ

Сегодня крестовые походы вспоминают почти при каждом идеологическом конфликте, связанные с ними и с противостоявшим им джихадом образы и фразеология всплывают в связи с вспышками насилия между христианами и мусульманами на Балканах или на Ближнем Востоке. Ливанские марониты, объединившиеся с Римской Церковью в 1181 году, до сих пор испытывают ностальгическую привязанность к тем временам, когда их земли были заселены западными переселенцами, – для них это был золотой век. В Европе идеология крестовых походов выродилась в риторику, не имеющую ничего общего с истинными стремлениями и чувствами настоящих крестоносцев. Однако богословие силы, лежавшее в основе крестоносного движения, удивительным образом возродилось – и особенно в Латинской Америке, в милитаристском крыле организации Христианского освобождения.

Все христианские объяснения позитивного насилия основываются, в частности, на убеждении, что замысел Христа о человечестве связан с конкретной религиозной или политической системой или цепью политических событий. Следовательно, нужно во что бы то ни стало обеспечить успех такой системы. Для современных апологетов христианского насилия намерения Христа ассоциируются с развитием событий, которое они называют освобождением. Христос поистине присутствует в этом процессе, в историческом поступательном движении человечества. Он – Освободитель, воплощение освобождения, которое Он предлагает человечеству. И если насилие – единственный способ защитить Его дело от тех, кто пытается встать на Его пути, то оно оправдано п отвечает Его желаниям, более того – участие в христианском насилии становится моральным долгом верующих. И именно поэтому некоторые члены подкомитета Всемирного Совета Церквей, делавшие свой доклад в 1973 году, утверждали, что в определенных обстоятсльствах участие и вооруженных конфликтах является моральным императивом, а священник п социолог Камнло Торрес, наиболее трагическая фигура колумбийского освободительного движения, отказавшийся от своего сапа и присоединившийся к партизанам, по некоторым сообщениям, говорил, что „католик, не являющийся революционером, совершает смертный грех“. То. что он действительно так думал, подтверждается и его письменным заявлением, сделанным в августе 1965 года, о том, что „революция не только допустима, но обязательна для тех христиан, которые видят в ней единственную возможность сделать любовь реальностью для всех людей“.

Преданность революции, диктуемая любовью, была одной из главных идеи Торреса, и нет причин сомневаться г, том. что им двигало глубоко прочувствованное п истинное милосердие. В июне 1965 года он сделал заявление о снятии с себя священнического сана. Тогда же он написал: „Только революция, только изменение конкретных условии жизни в нашей стране могут позволить людям активно любить друг друга… Я сам решил присоединиться к революции и таким образом выполнить свою работу по обучению людей любить Бога через любовь друг к другу. Я должен делать это – как христианин, как священник и как колумбиец“. Насильственная смерть Торреса (он был убит в феврале 1966 года) была воспринята теми, кто сочувствовал его идеалам, как свидетельство силы его любви. Для командира партизан „он объединял научное понимание революционной войны, считая ее единственным способом борьбы за свободу, с искренним христианством, которое он понимал и практиковал как безграничную любовь к беднякам, эксплуатируемым и угнетенным и как полную самоотдачу борьбе за их освобождение“. Цитировали слова одного аргентинского священника: „Христос – это любовь, и я хотел быть проводником этой любви; однако любовь не может присутствовать в отношениях раба и господина. Смерть Камило ясно дала мне понять, что я должен посвятить себя разрушению отношений рабов и господ в Аргентине. Я должен был воевать вместе с рабами, вместе с народом, воевать наравне с ними, быть не стоящим отдельно учителем… а настоящим участником, с ними – а не за них, с ними в их несчастьях, их неудачах, их насилии. Если я на это не спрособен, то я не человек народа, следовательно – и не человек Божий, т. е. не верующий в браство, которое и есть любовь“. Один католический богослов поместил Камило Торреса в один ряд с „самыми чистыми, самыми благородными… выразителями и мучениками нового христианства“, что вызывает в памяти воспоминания о мучениках-крестоносцах. Приводились даже доводы (в чем-то напроминающие традиционное опрадание жестоких мер против еретиков) в пользу тезиса, что в революции, хотя и необязательно насильственной, проявляется любовь ие только к угнетенным, по и к угнетателям, так как ее целью является освобождение этих последних от их греховного состояния.

После того как в 1798 году Наполеон захватил Мальту, деморализованный и обнищавший Мальтийский орден начал распадаться. Провинции – а точнее, то, что от них осталось, – функционировали самостоятельно, не обращая внимания на центральное руководство. Затем группа братьев выбрала великим магистром русского царя Павла I, который не был ни членом ордена, ни монахом, ни католиком. Папство с осторожностью признало Павла I в этом качестве, но он не пробыл долго на этой должности. После убийства Павла I орден в течение трех десятилетий не имел постоянного местопребывания, а в 1834 году расположил свою штаб-квартиру в Риме. Обретя почву под ногами, орден понемногу стал восстанавливаться, однако отказался от намерения возродиться в качестве военной силы на независимой территории (существовали планы отвоевать у турок какой-нибудь греческий остров или основать в Алжире орденское государство) и вернулся к своей первоначальной роли – заботе о больных и бедных. Сначала братья занимались благотворительностью только в папских землях, но потом распространили свою деятельность практически на весь мир. И хотя сейчас число рыцарей-монахов относительно невелико, более десяти тысяч католиков связаны с орденом в качестве членов-мирян.

С Мальтийским орденом связаны, хоть и не непосредственно, четыре других ордена святого Иоанна. Это протестантские рыцарские братства, и потому они не являются орденами Католической Церкви, а находятся пол покровительством почетных организации, федерального парламента Германии и королевских домов Швеции, Нидерландов и Великобритании. Три из них – Die Balley Branderburg des Ritterlichen Ordens Sankt Joha