Страница 9 из 10
Но здесь два лишних слова: «радостную» и «любимому».
Меня отпускают, шаги, звон стекла, теперь я вижу спину второго мужчины, темная рубашка, закатанные по локоть рукава. Он берет пальцами лед из ведерка, опускает в бокал с алкоголем и поворачивается к нам.
А у меня острое желание встать и убежать со всех ног. Мне не обмануть их, не споить и не прикинуться несчастной овечкой.
Мужчины с такими глазами убивают с улыбкой.
И мне кажется, я ее уже видела.
ЧАСТЬ 8
Со стороны выглядит странно: двое мужчин, один в кресле, другой стоит рядом, а у их ног обнаженная напуганная девушка.
Дико все.
— Глотаешь или сплевываешь?
Не понимаю этого вопроса, а мужчина, не дождавшись ответа, дергает меня наверх, заставляя встать. Слишком близко, задеваю сосками его грудь, а он, глядя мне в глаза, делает большой глоток алкоголя, изучает, на губах ухмылка.
— Так что, малышка?
— Я…я не понимаю вас, — все, что могу ответить.
Он улыбается, белые ровные зубы, четкий контур губ, щетина, загорелый, наглый, красивый. Густые черные ресницы, темные волосы и синие глаза.
А я не могу ни о чем думать, и не потому, что он очень привлекательный мужчина, во мне девяносто девять процентов страха, я пропитана им насквозь. Мозг отказывается воспринимать происходящее адекватно.
— Совсем не понимаешь?
— Нет, — не говорю, а шепчу.
А потом он достает пальцами кубик льда из бокала и ведет им по моим сухим губам вниз, по шее, до груди, продолжая смотреть в глаза. Задевает сосок, я вздрагиваю, хочу отстраниться, но не могу, фиксирует за шею другой рукой, в которой держит бокал.
Холод льда обжигает, кубик льда тает, вода стекает ниже.
— У тебя красивая грудь. Ты знаешь?
Да, может быть, я не стану утверждать. У меня не было совсем молока, когда родилась дочь, ни капли. Может поэтому она и выглядит как у некормящей женщины. Но мне сейчас не нужны его комплименты.
Холод проходит, мужчина продолжает смотреть на меня, снова кидает лед в бокал, выпивает залпом, кроша зубами его остатки, жует. Я слышу, как он крошится, этот противный звук, так, наверное, ломаются кости во всем теле.
— Захар, где ты ее взял?
— Купил.
— Ну, это понятно, мы в борделе.
— Нет, на аукционе купил.
— На хрена?
— Заебал этот жирный армянин, как его? Все время забываю имя, тот, что вино возит цистернами, у него сеть магазинов алкогольных.
— Вардан.
— Он.
— И что же тебя так возмутило?
— Просто выбесил.
— Всего лишь?
Они переговариваются, словно меня нет совсем, словно я вещь, статуэтка или так, коробка под сигары, которую купили, а теперь обсуждают, зачем это сделали, их и так полно.
Я и есть вещь, если позволила себя продать. Продалась сама, шагнула в пропасть, не думая, что будет потом, лишь бы помочь ребенку.
— Я считал, это мне свойственны импульсивные поступки, сам говорил, а сегодня ты привел в дом бездомного котенка.
— Это не дом, а бордель.
— Сколько? Девочка, сколько за тебя заплатил наш уважаемый Захар Данилович?
— Четыре миллиона.
— Ого, ну неплохо так. Моя тачка стоит дороже, но тачка — она почти навсегда, а ты, насколько наша кукла? Ты должна долго отрабатывать такие деньги.
— Сутки.
Я продолжаю стоять голая, рядом с одетыми мужчинами посередине комнаты. Все так же холодно и страшно, но эти их разговоры отвлекают.
— Господин Шумилов, в чем подвох? Что за странное, совершенно нерациональное вложение денег? Я вами удивлен.
— Она девственница.
Я не вижу того мужчину, но чувствую взгляд, от него горячо между лопаток, держу спину прямо, все мышцы напряжены.
— На кой нам девственница? Решил вспомнить молодость?
— Для разнообразия. ТТ, ты заебал, не нравится, отойди, отдай девочку сюда, она бы уже минут десять наяривала мой стояк.
Снова смотрю в лицо мужчине, которого назвали странным прозвищем ТТ. Сколько ему? Тридцать пять? Тридцать восемь? Очень яркая внешность, красавчик, которому вслед оборачиваются женщины от пятнадцати до семидесяти.
Широкие плечи, мощная шея, высокий, сейчас его брови сведены, он опять изучает меня, рассматривая как диковинного зверька. Осталось только надеть ошейник и взять поводок, и можно отправляться гулять.
— Так вот я и спрашиваю: ты глотаешь или сплевываешь? Я про сперму, котенок.
Кто-то уже так называл меня, но сейчас не вспомню.
— Не знаю, я не пробовала, — опускаю глаза, потому что мой мизерный опыт в таких ласках был с тем человеком, который является отцом Ангелины, я стеснялась. И там не было ничего такого.
— Опустись на колени.
А вот теперь его голос жестче, резкий контраст от сказанного «котенок» до прямого приказа.
Сейчас мне не надо повторять несколько раз, опускаюсь, сердце ухает в груди, падает вниз и снова подступает к горлу.
Звон бляшки ремня, слежу за тем, как он медленно расстегивает пуговицы классических брюк, как спускает их вниз вместе с бельем, как освобождает член.
Сглатываю, меня шатает в разные стороны, я как парализованная не могу отвести глаз от того, как он сжимает свой половой орган, проводит по нему несколько раз, раскрывая головку от крайней плоти.
Я видела мужские члены, и не раз, но так давно, что кажется, в другой жизни. Облизываю вновь пересохшие губы.
— Тебе подсказать, что делать?
— Нет.
— Тогда не томи, видишь, он уже почти стоит, твои сиськи творят чудеса, а я их даже еще не трогал.
Тянусь рукой, которая предательски дрожит, надо собраться, это всего лишь минет, я ведь не думала, что обойдется без него, я не до такой степени наивная.
И я не думала, что просто лягу, раздвину ноги, сымитирую боль, и все закончится? Нет, я морально была готова к этому.
Наверное.
Касаюсь пальцами члена, веду по нему вниз, потом вверх, он дергается, на моих глазах еще больше увеличиваясь в размере. Я чувствую, что мужчина смотрит, и не только он, продолжаю трогать.
Обхватываю ствол руками, он толстый, и сам член большой, вокруг все выбрито, даже свисающие яйца гладкие. Массирую, имитирую движение, поднимаю глаза, мужчина смотрит внимательно, сжимает челюсти, ждет.
Двигаюсь ближе, облизываю губы, касаюсь ими головки, веду языком, на вкус немного терпкий, но не отталкивающе. Господи, так можно сойти с ума, я рассуждаю о вкусе члена человека, которого вижу впервые в жизни и которого боюсь, реально боюсь.
— Да, да, девочка, оближи еще, сомкни на нем губы, пососи. Глубже, ох ты блядь, да, вот так, еще, соси и заглатывай. Ты точно не делала этого раньше?
Выполняю команды, как дрессированная собачка, может, именно так все быстрее закончится и от меня не будут ждать своих действий?
— А если так?
Рядом встает тот второй мужчина, которого называли Захаром, спускает брюки, обнажая свой член. Теперь их два, и каждый мне придется брать в рот.
Быстро смотрю на них, все так же продолжая стоять на коленях, вот теперь я точно проститутка, которую купили за бешеные деньги. Она обязана их отработать по полной программе, и клиенты ждут этого.
— Заебался я уже смотреть на это. Вечно ты растягиваешь удовольствие.
Захар хватает меня за шею, притягивая к себе, давит на щеки, открывая рот, быстро засовывает член, он еще больше и толще, чем тот, первый. Глубокие толчки, я хватаюсь за его бедра в попытке вырваться, но это бесполезно.
Начинаю задыхаться, шире открывая рот, рвотный рефлекс срабатывает моментально, но всем все равно. Он продолжает вколачиваться, насилуя мой рот до самой гортани, по щекам текут слезы.
— Расслабь горло, расслабь, сучка, я сказал, дыши носом, смотри на меня.
Ему нужно только подчинение и повиновение. Сквозь пелену слез я практически его не вижу, он поворачивает мою голову, делает проникновение еще глубже. Крупная головка скользит внутрь, становится больше.
Но вот меня отстраняют, жадно глотаю воздух, пульс зашкаливает, стираю слюну с подбородка. Они стоят надо мной, в глазах чернота, с возбужденными членами, тот, что моложе, расстегивает рубашку, снимает ее, откидывает в сторону.