Державы для…

Далеко от галиота, но все же видимые хорошо, шли в море киты, построившись в кильватер.

— Что те гуси! — сказал один из ватажников.

Над китовыми горбами фонтанами взбрасывалась вода. Киты шли быстро, забирая к северу.

— Ишь, — сказал Измайлов, — нашим курсом идут. Видно, тоже к островам прибиваются.

Подошел Самойлов. Приборка на палубе была закончена, галиот сверкал чистотой. Киты ушли за горизонт.

Приметно стало, что галиот потерял в скорости. За кормой не стало пенного следа.

Измайлов взглянул на паруса. Они обмякли и висели на мачтах складками.

— Падает ветер, — сказал капитан Шелихову.

Солнце припекало все сильнее. Корабль обсох и четко рисовался мачтами на синем небе. На палубу вытащили бачки с похлебкой из рыбы. Ватажники сели вокруг бачков. Измайлов ходил вдоль борта, стучал каблуками, хмурился. Облака у горизонта набирали силу и опускались ниже к морю. Скорость совсем упала.

Шелихов ушел в каюту, а когда через час вышел, то моря не узнал. Галиот плыл будто в молоке. Над невидимыми волнами стоял слой тумана.

Галиот «Симеон и Анна», шедший в кильватере, только мачтами выглядывал. Как отрезанные, мачты плыли над белесой, плотной пеной необыкновенного тумана.

Измайлов приказал убрать паруса.

Туман над морем все поднимался. Галиот «Симеон и Анна» совсем исчез. Слышно было только, как колокол на его борту жалко дребезжал. Такого тумана ни Измайлов, ни Самойлов не могли припомнить.

Сидели они в каюте у Шелихова. По трапу застучали шаги. Вошел Степан:

— Так что колокол на «Симеоне и Анне» затих.

— Ну вот, дождались! — с сердцем сказал Измайлов.

На палубе Шелихов прислушался. Куда там! Тишь такая — в ушах звенело. Ни звука над морем, ни всплеска.

К концу дня тревожная весть облетела галиот: в трюме обнаружилась течь. Загудели голоса. В трюм полезли Измайлов с Устином. Григорий Иванович и Самойлов ждали у трюмного люка.

— Ну что там?

Воды оказалось немного.

— С полвершка, — сказал Устин. — Свежая. Течь недавно открылась. Видать, когда галиот на воду спускали, крайний шпангоут потревожили. Вот плахи чуток и расперло.

Туман между тем стал убывать, потянуло ветром. Измайлов велел ставить паруса. Галиот пошел на восток.

К первым Алеутским островам подходили ночью. Ватажники увидели на горизонте багровые сполохи. Забеспокоились, послали сказать Измайлову. Пламя играло во весь горизонт.

На палубу вышел Измайлов, сонный, недовольный, глянул на сполохи и зевнул:

— Что взгалтелись? Сопка это огнедышащая. К Алеутам подходим.

Послали за Шелиховым.

Григорий Иванович вышел и крайне изумился. Полнеба полыхало в пожаре.

Из моря постепенно поднимался остров с охваченной огнем вершиной.

— Ну, ребята, — сказал Измайлов, — теперь гляди в оба. Места здесь опаснейшие.

Сам он в эту ночь уже не спускался в каюту. Стоял около рулевого колеса и как ворон каркал:

— Эй, впереди! Гляди зорко!

На волнах плясали багровые блики отсветов, свивались жгутами, вспыхивали и гасли.

Острова благополучно прошли и побежали дальше. Пляска огненная на волнах утихла.

Измайлов сказал:

— Григорий Иванович, считай, нам повезло. Близь острова этого всегда дождь да туман. А мы, хоть и не с попутным ветром, но при ясном небе идем. Пролив проскочим, а там до самой Уналашки посвободнее будет.

Светало. Шли проливом. Течение сильное, встречное. Измайлов беспокоился:

— Сейчас за остров зайдем, может ветер шквальный ударить.

Ватажники стояли у мачт.

— Поглядывай! — крикнул Измайлов.

Ветер обрушился на суденышко с такой силой, что галиот чуть не опрокинуло. Но паруса переложили, и суденышко выровнялось, пошло дальше.

Шелихов внимательно вглядывался в берег. На острове карабкался вверх непроходимый кустарник. Тут и там выглядывали голые скалы. И вдруг Шелихов различил какие-то звуки. Рев, рокот.

— Лежбище. Зверь морской, — пояснил Измайлов.

За мысом открылось лежбище. Берег будто колебался — столько здесь скопилось сивуча, котиковой матки, нерпы. Зверь лежал от самой волны до крутых скал. Огромные туши двигались, кувыркались, тесня друг друга, возились на камнях. И над всем этим скоплением могучих тел стоял неумолчный, утробный рев.

Измайлов приказал убрать паруса. В клюзе загремела якорная цепь. Судно остановилось.

Шелихов поднял подзорную трубу. Михаил Голиков горячо зашептал:

— Вот уж зверя-то. Давай к берегу, Григорий Иванович.

Глаза у него горели жадно.

Шелихов прикинул: «Спустить сейчас ватагу на берег за зверем, потом шкуры мочить надо, мять, выделывать, сушить — времени пройдет много. А «Симеон и Анна» у Уналашки ждет. Нет, не до охоты сейчас. Зверь еще впереди будет».

— Ну, знаешь, Григорий Иванович, — изумился Михаил. — Мимо такого богатства еще никто не проходил!

— Люди нас ждут.

На том разговор и кончился.

К Уналашке подошли через несколько дней.

Шли в мороси дождевой, в реденьком тумане, но с ветерком. Поставили брамсели. Туман разлетался под бушпритом.

Остров показался слева по борту, выступил из моря крутой гривой сопок. Прибойная волна толкалась в прибрежные камни, одевала их пеной. Надо было искать подходящую гавань. Пошли вокруг острова.

Шелихов беспокойно шарил глазами: где паруса «Симеона и Анны»? Парусов не было видно.

За скалой открылась бухта, защищенная от ветра. Измайлов повеселел, хотя губы у него были синие: с ночи стоял на вахте.

В бухте открылись взору мачты. Галиот «Симеон и Анна» спокойненько стоял на якоре, в глубине бухты укрывшись от ветра. Паруса убраны, флаг полощется на корме.

Шелихов, сорвав шляпу, закрутил над головой.

Через полчаса суда ошвартовались борт о борт, а вся ватага высыпала на берег. Шелихов велел разводить костры, вешать котлы. Сказал: «Съестного припаса не жалеть!»

Бочаров рассказал, как они заблудились в тумане и обошли острова не с севера, как «Три святителя», а с юга. Зверя по южному берегу Уналашки приметили гораздо много.

В разговор встрял Голиков:

— Надо бы байдары на воду поставить и за зверем пойти.

Измайлов его поддержал.

— Да, зверя взять можно хорошо.

— Набьем трюмы доброй рухлядишкой!

Но Шелихов рта не открывал. Самойлов понял, что у него на уме свое, и замолчал.

Вечером Константин Алексеевич снова завел разговор о походе за зверем.

Григорий Иванович сидел в каюте при свече, упорно вглядывался в карту.

— Эх, Константин Алексеевич, в поход этот собираясь, я не мошну набить хотел, а державы Российской для тщась. Вот, видишь, земля? — Очертил пальцем острова Алеутские и прибрежные земли Америки. — Все это русскими людьми открыто и описано. Великим трудом это сотворено и жизней здесь положено зело много, но ни поселений здесь российских, ни городков, даже флага или знака державы не поставлено! Вот и решил я, не щадя себя, закрепить их за державой, а для того основать здесь поселения, городки поднять, землепашество завести. Где мужик зерно бросил, та земля уже навек его.

Самойлов с удивлением поглядел на Шелихова.

— Ну замахнулся ты, Григорий Иванович… Да такое свершить — одной жизни не хватит.

— Хватит, — с уверенностью ответил Шелихов. — Мы начало положим, а там уж тот, кто за нами пойдет, довершит.

— Да, — протянул Самойлов, череп лысый потер. — Да… Большое дело. Трудов немалых стоить будет.

— А ты-то как? Пойдешь со мной?

— Я-то пойду, — просто сказал Самойлов.

Не знал тогда Шелихов, что будут у него здесь и покровители могущественные, и противники всесильные.

Генерал-губернатор Иван Варфоломеевич Якоби призвал к себе иркутских купцов. Собрались в зале. Генерал вышел, как все генералы выходят: грудь вперед, в лице значительность, глаз не видно.

Откашлялся и говорить начал о благотворном влиянии торговли на процветание государства. Купцы млели. Ничего более приятного сказать генерал не мог. Прямо масло лил на души. Генерал перевел разговор с торговли внутренней на торговлю внешнюю. И тут Иван Ларионович Голиков, а с ним и другие купцы, посылающие суда за моря, насторожились.